Она потрогала губами, попыталась уловить какой-нибудь запах, но мягкое и прохладное «нечто» у ее рта оставалось загадкой.

– Я не знаю.

– Ну же, это ведь так легко. Ты это часто ешь.

Он снова потер, на этот раз по верхней губе, затем еще раз по нижней. Несмотря на прикосновения, она была озадачена. Ну почему она не посмотрела повнимательнее на фрукты и сладости на блюде? Да потому что была слишком поглощена всеми теми волнующими вещами, которыми Кит собирался заняться с ней.

– Вот, попробуй, и поймешь.

Приоткрыв губы, она позволила ему покормить себя. Круглое и скользкое угощение оказалось легким и неожиданно твердым. Когда она укусила, струйка сладкого пикантного сока наполнила рот.

– Виноград, – объявила она после того, как проглотила. – Это виноград.

– Гм… верно. Теперь дай мне попробовать.

Наклонившись, он завладел ее ртом в неторопливом игривом исследовании, которое дразнило и манило. Она попыталась ответить на его поцелуй, встретив его язык, когда он проскользнул внутрь, чтобы вкусить фрукт самым тщательным и наиприятнейшим способом.

– Вкусно, – сказал Кит. – А теперь еще кое-что. Глаза закрыты, – предупредил он.

Она затаила дыхание. Ей не пришлось ждать долго, прежде чем он прижал кусочек какого-то другого угощения к ее губам. В отличие от винограда это лакомство не было ни холодным, ни скользким и имело какой-то цветочный аромат. – Какой-то фрукт, – заключила она.

– Откуси кусочек, – велел Кит.

Она так и сделала, вонзив зубы в то, что было похоже на живой бархат. Персиковая мякоть и сок наполнили рот пленительным, чувственным вкусом. Прожевав и проглотив, она попыталась поймать каждую каплю, но одна все-таки убежала, скользнув по щеке. Элиза хотела было стереть каплю, но Кит удержал ее руку:

– Нет-нет, эта моя.

Ее глаза резко раскрылись, когда губы Кита заскользили по ее коже, роняя поцелуи и слизывая дорожку, оставленную липким соком. Он омывал ее щеку до тех пор, пока не осталось и следа. У нее подогнулись пальцы ног, а тело будто пронзали сотни крошечных иголочек.

– Еще одно, последнее, – объявил он. Элиза остановила его:

– А разве ты сам не хочешь что-нибудь съесть? Позволь мне покормить тебя.

Его глаза вспыхнули изумрудным золотом. – Ну хорошо. Ты можешь доставить мне удовольствие кусочком инжира. – Он взял фрукт с тарелки и, воспользовавшись маленьким ножом, разрезал его на четвертинки. Отложив нож, подал кусочек ей. – Ты ведь знаешь, что говорят об инжире, да? – спросил он, подтягивая тело вперед, опираясь руками об одеяло по обеим сторонам ее талии.

Она покачала головой, протягивая угощение, чтобы он мог отведать.

– Нет, а что говорят?

– Что инжир эротичен, его внутренность напоминает сердцевину самого потайного места у женщины. Удивляюсь, как это в твоей пикантной книжице об этом не упоминается.

Ее глаза расширились, когда он откусил почти всю дольку, губами коснувшись кончиков ее пальцев, когда втягивал кусочек фрукта в рот. Прожевав, он улыбнулся ей проказливой улыбкой, и Элиза внезапно ощутила какое-то смутное нетерпение и беспокойство.

– Прошу прощения, – сказал он, как только доел инжир. – Не стоило мне так дразнить тебя. Это только смущает тебя и причиняет мне ужасное неудобство.

Он перегнулся, потянувшись, чтобы взять еще одно угощение с тарелки, при этом она мельком увидела, о каком именно «неудобстве» он говорил: его темно-синие брюки больше не сидели свободно и, казалось, стали ему тесны.

Искры жара, словно от брошенного в огонь полена, вспыхнули и разлетелись по ней. Но Кит казался вполне обычным, вполне беззаботным и не проявлял никаких признаков неловкости или неудобства.

В таком случае, заключила Элиза, если Кит не взволнован такой раскрепощенной реакцией своего тела, то и она не позволит себе этого. Она вспомнила, как выглядели мужчины на иллюстрациях, которые она рассматривала, и осознала, что такая реакция, очевидно, вполне естественна.

Опершись на согнутый локоть, он вытянулся в полный рост рядом с ней.

– Это, – заявил Кит, показывая ей маленький шарик кремового цвета, – лакомство, требующее особого внимания. Эти конфеты называются «Соски Венеры».

Элиза почувствовала, как кончики ушей загорелись и, без сомнения, порозовели.

– Ты дразнишь меня, да? Не могут же они действительно называться, – она не могла заставить себя произнести эти слова по-английски, – так, как ты сказал?

Он откинул назад голову и рассмеялся.

– Именно так они и называются. Ты что, думаешь, я сам придумал такое название – «Венерины соски»?

Она выгнула одну бровь.

– Да, так я и думаю. Он снова усмехнулся:

– Польщен за комплимент моему воображению, но, боюсь, я не могу приписать себе такую честь. Я обнаружил эти конфеты на континенте, в одной симпатичной венской кондитерской. Владелец был ужасно рад упаковать целую коробку для моего исключительного удовольствия. – Он поднес конфету к ее губам. – Вот, попробуй.

– А из чего же они сделаны?

– Ну, выражаясь на простом и понятном английском, это жареные каштаны в сахарно-кремовой глазури. Ты разве не любишь каштаны?

– Гм-м… люблю. Но сейчас не зима. Где ты нашел каштаны в это время года?

Он улыбнулся ей медленной улыбкой, которая обнаружила крайне соблазнительную ямочку на подбородке.

– Есть способы. А теперь я настаиваю, чтобы ты попробовала и согласилась со мной, что это одно из самых греховно-божественных впечатлений в твоей жизни.

На взгляд Элизы, все ее сегодняшние впечатления были греховными и одновременно божественными. Однако разве не в этом смысл их свидания? Дать волю своим эмоциям и желаниям, уступить, поддаться страсти, в полной мере наслаждаясь новыми, неизведанными ощущениями? Получать и дарить удовольствие и при этом доказать Киту, что она идеальная женщина для него.

Набравшись смелости, она подняла голову и откусила кусочек конфеты. Сочный маслянистый вкус каштана наполнил рот. Изысканно-нежные, как и обещал Кит, «Венерины соски» с восхитительной пикантностью таяли на языке. Она улыбнулась и откусила еще кусочек, при этом Кит присоединился к ней, откусывая с другой стороны так, что их губы соприкасались. Так они и доели конфету, делясь и смеясь, купаясь в сладко-чувственных ощущениях.

Но как только конфета была съедена, они уже не могли беззаботно смеяться. Игривые сладко-сахарные поцелуи превратились в долгие, глубокие, пьянящие набеги, от которых голова кружилась, словно пух одуванчика, подхваченный порывом летнего ветра.

Отдаваясь на волю страсти, поющей у нее в крови, Элиза последовала примеру Кита, позволяя ему взять себя в путешествие по чувственному наслаждению, как он и обещал. Заключенная в восхитительный долгожданный плен его рук, она целовала его так, как он учил ее, вспоминая его уроки и применяя их, как она надеялась, с пользой.

Кит определенно не жаловался, бормоча слова поощрения, даже когда прерывался время от времени, чтобы внести предложение или показать ей новый способ максимально увеличить их обоюдное удовольствие.

Затем, словно поцелуев уже стало недостаточно, он стал прикасаться к ней.

Вначале легкие ласки. Прикосновение кончика пальцах щеке. Скольжение ладони вдоль шеи. Ошеломляющее ощущение его зубов, легонько сжимающих мочку уха. Она едва не лишилась чувств в тот миг, когда он в последний раз нежно прикусил чувствительную плоть. Наполовину вздох, наполовину стон сорвался с ее губ.

Он улыбнулся и стал также легко покусывать низ щеки и подбородок. Спустившись к ключице, омыл поцелуями узкую полоску обнаженной кожи, лежащей над лифом платья. Она застонала, сердце заколотилось как безумное, когда он прекратил поцелуи, чтобы положить ладонь ей на грудь.

Долгое мгновение он не делал ничего, давая ей привыкнуть к весу и очертаниям обхватывающей ее ладони. На глубоком вдохе ее грудная клетка поднялась, бессознательно подталкивая скрытую муслином грудь полнее в его плен. Он добавил вторую руку и подержал ее, затем стал медленно потирать большими пальцами по изнывающей в чувственном томлении плоти.

Словно по собственной воле, ее соски мгновенно ожили, затвердели и заострились под ловкими, умелыми движениями пальцев. Хватая ртом воздух, она почувствовала, что во рту пересохло. Каждая его ласка воспламеняла ее, пробуждая неизведанные доселе томление и жажду.

Ненасытный чувственный голод вспыхнул, словно мерцающие изумруды, в его глазах за секунду до того, как он опустил голову и захватил ее губы своими. Неукротимый и безжалостный, требуя, чтобы она возвращала ему поцелуи в полной мере, он стал настойчивее в своих ласках, и каждое сжатие, поглаживание и прикосновение его умелых рук молнией пронзало ее тело. Щемящая боль между ног усилилась, оставляя ее трепещущей и беспечной, сосредоточенной лишь на нем и тех восхитительно порочных ощущениях, которые он дарил ей.

Она уже мало что соображала, когда его пальцы стали расстегивать пуговицы и ослаблять шнуровку ее лифа и корсета. Ткань обмякла, и он потянул ее книзу, обнажая грудь.

На одно взрывное мгновение их взгляды скрестились, когда она лежала перед ним, наполовину обнаженная.

– Вот это, – пробормотал он, – настоящие соски Венеры, достойные самой богини любви.

Он легко коснулся одного упругого розового кончика, сорвав стон с ее губ. Потом дотронулся до другой груди, в легкой скользящей ласке обведя нежный ореол, прежде чем легонько ущипнуть и потянуть сосок так, что она заизвивалась под его рукой.

– Боже, как ты прекрасна, Элиза! Такая страстная, такая совершенная. Где ты пряталась все эти годы?

«Здесь, рядом, – подумала она сквозь чувственную пелену, туманящую сознание. – Всегда здесь. Ждала тебя. Ждала этого».

Он играл с ней, сколько – она не знала, слишком поглощенная гаммой ощущений от его прикосновений, чтобы чувствовать что-то еще. Когда она думала, что уже больше не сможет вынести, ибо нервы были так натянуты, что, казалось, еще немного, и она рассыплется, он сделал нечто, ошеломившее ее с новой силой.