Коннор как раз начал размышлять об этом и дошел в своих фантазиях до невыразимо увлекательного момента, в котором Аделаида манила его своим пальчиком, когда тихое хныканье и легкое движение около открытой двери привлекли его внимание. Оглянувшись, он увидел на полу соседней комнаты Джорджа. Глаза и нос малыша покраснели, а по щекам катились крупные слезы.

Что-то вроде страха пробежало холодом у Коннора по спине, но он постарался его сдержать. Дети плачут. Известно, что время от времени они это делают. И нет в этом повода для паники. Никаких причин, повторял он про себя, делая шаг к ребенку. Потом еще один шаг... Так, твердя себе эти успокоительные слова, он шаг за шагом пересек комнату и остановился над головой Джорджа... как идиот-великан.

— Ты это прекрати.

Из снисхождения к возрасту объекта своих увещеваний Коннор постарался говорить тихо и ласково. Однако малыш явно с ним не согласился. Он поднял голову, широко открыл глаза и разразился душераздирающим воплем.

— Господи! — простонал Коннор, чувствуя, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. — Не надо!

Он присел на корточки, что, видимо, несколько успокоило Джорджа, ибо отчаянные вопли перешли в рыдания. Ободренный этой маленькой победой, Коннор сделал глубокий вдох и, протянув руку, храбро похлопал ребенка по плечу. Джордж осел на пол, как растаявшее мороженое.

Матерь Божья!

Вот теперь появились все основания для паники. Коннор торопливо схватил Джорджа за плечики и постарался его посадить. Джордж снова свалился на пол.

Коннор попытался снова... с тем же результатом.

— Черт побери все! Сидеть!

Поморщившись, он мысленно выругал себя за грубость. Сначала он сшиб ребенка с ног, а теперь сыплет ругательствами. Хорош, нечего сказать...

Куда, черт бы их побрал, подевались все слуги? Где, черт побери, Аделаида?

— Прекрати это... Джордж... Так нельзя себя вести. Хочешь, чтобы тебя все считали ребенком?

Рыдания мгновенно стихли. К невыразимому облегчению Коннора, Джордж, медленно оттолкнувшись от пола, сел и, шмыгнув носом, объявил:

— Не ребенок!

— Конечно, нет, — поспешил подтвердить Коннор. По правде говоря, он готов был согласиться с любым утверждением малыша. С чем угодно, если это не даст ему заплакать. Он протянул руку, чтобы погладить того по головке, но тут же ее отдернул. — Вовсе не ребенок!

Джордж громко шмыгнул носом и склонил голову набок.

— Плохой.

— Это ты обо мне или о себе? — При виде непонимающего выражения Джорджа он покачал головой. Не исключено, что мальчик говорил о грубых словах Коннора, а значит, чем скорее он их забудет, тем лучше. — Не важно. Из-за чего ты пришел в такое состояние?

Когда никакого ответа не последовало, Коннор попытался переиначить вопрос:

— Что неладно, Джордж? В чем дело?

Никакого ответа. Ребенок сидел молча, с мокрыми щеками и сопливым носом и взирал на него большими заплаканными глазами.

Коннор снова попытался выяснить причину такого отчаяния. Медленно и тщательно выговаривая слова, он достал носовой платок и вытер Джорджу личико.

— Почему... ты?.. — Тут ему пришла в голову ужасная мысль. — Ты ведь... Ты ведь уже не в пеленках?..

— Ох! — внезапно произнес Джордж и сунул в лицо Коннору свой локоть, чуть не угодив ему в челюсть и показывая ссадину на предплечье.

Коннор откинул голову и уставился на покрасневший клочок кожи. Ничего особенного он там не увидел, а поэтому не понимал, что ему делать дальше. По крайней мере это лучше, чем менять грязную пеленку.

— Вижу-вижу, — солгал он.

Дьявольщина! Что делают с детьми в таких случаях? Кажется, целуют. Он надеялся, что от него этого не потребуется.

— Поцелуй.

Проклятие!

— Но, Джордж, это вроде бы не такая уж большая ссадина. Почему бы нам не поискать твою тетю?..

Губы Джорджа задрожали.

— Поцелуй.

Коннор поцеловал и был вознагражден лучезарной улыбкой Джорджа.

Вот так-так. «Не так уж это и трудно, — подумал Коннор. — Сущий пустяк». И поскольку свидетелей рядом не было, ничего страшного не произошло.

— Отлично, Коннор. Молодец.

Он обернулся и увидел в дверях Аделаиду. Ее большие карие глаза смеялись.

— Как долго ты здесь стояла?

— Недолго.

Но достаточно долго, понял он, чтобы спасти его от роли няньки.

— Ты могла бы сказать что-нибудь.

— Да, — ее губы изогнулись в нежной улыбке, — могла бы.

Коннор выпрямился и хмуро посмотрел на нее.

— Неужели у меня тоже такой раздражающий вид, когда я доволен собой?

— Вдвое больше, — уверила она его.

— Отлично.

Аделаида тихо рассмеялась и пересекла комнату, направляясь к Джорджу. Она подхватила его на руки, поцеловала сомнительную ссадину на локте, затем укоризненно проговорила:

— Ты знаешь, дорогой, почему у тебя случился этот «Ох»? Потому что ты забрался сюда, куда тебе ходить не следовало, вместо того, чтобы уютно спать в детской, как тебе было велено.

Коннор сомневался, что малыш полностью понял, что ему говорят. Но слово «спать» явно до него дошло и вызвало новый вопль.

— Нет! На пол!

Он забился в руках Аделаиды, но тщетно.

Не обращая внимания на новый взрыв крика, Аделаида подошла к стене и дернула шнур звонка. Коннор мрачно уставился на шнур. Как ему не пришло в голову им воспользоваться, чтобы позвать на помощь?

Минутой позже он все еще сверкал глазами, когда быстро откликнувшаяся служанка освободила Аделаиду от ее орущего груза.

— Ты все еще не слишком ловко чувствуешь себя с ним? — поинтересовалась Аделаида, когда служанка удалилась.

Ее вопрос почему-то заставил его оправдываться:

— Я хорошо к нему отношусь.

— Да-да. Знаю. Я вовсе не собиралась тебя критиковать. — Подойдя к кровати, она облокотилась на стойку балдахина. — Это просто наблюдение. Разве в Бостоне не было маленьких детей?

— Да, — ему сразу захотелось сбросить напряжение с вдруг окаменевших плеч, — были, но совершенно другие. Они не были такими...

— Какими такими? — настаивала Аделаида.

Они не были его детьми.

— Такими невинными.

— Все дети невинны.

— Ты не бывала на темных окраинах Бостона.

— Все дети, — повторила Аделаида, вглядываясь в него с тихой настойчивостью, от которой ему сделалось неловко. — Видно, тебе там пришлось тяжко. Ты ведь сам был почти ребенком.

Напряжение в нем усиливалось.

— Я был подростком, а не ребенком.

— Это вопрос сомнительный, — пробормотала она. — Сколько тебе было лет, когда ты встретился с Майклом и Грегори?

Она спросила это вроде бы небрежно, однако Коннор понял, что она хочет побольше узнать о его прошлом.

— Все еще был подростком.

— Ты точно не помнишь?

Он помнил, но не хотел поощрять ее расспросы.

— Мне было на девять месяцев больше пятнадцати лет, когда я сбежал с корабля, — сухо ответил он, надеясь, что скорый ответ покончит с этим вопросом. — А через четыре месяца после шестнадцатого дня рождения я повстречался с Грегори и Майклом. Жизнь до них была трудной, а после — нет. У меня появились еда, кров и двое опытных взрослых, готовых заботиться о моем благополучии.

— Расскажешь мне, каково это было — быть насильно завербованным?

— Нет.

Ад и все его дьяволы! Разумеется, нет!

— Почему нет?

— Потому что можешь сама это себе представить.

Тяготы и лишения, которым подвергались матросы, были широко известны. Всегда хватало людей, готовых рассказать о постоянном голоде, жестоких зимних холодах и выворачивающей наизнанку летней жаре, о бесконечных часах тяжелого труда и жгучей унизительности сознания, что ты ничтожен, как частица пушечного пороха. Если ей хочется подробностей, пусть выясняет это у кого-нибудь еще.

— Тебе не нравится говорить об этом? — догадалась Аделаида.

— Вспоминать не всегда приятно.

Коннор примирился со своим прошлым, изгнал из души страхи и кошмары темных месяцев, которые терзали его еще много времени после побега с корабля. Будь он проклят, если станет их воскрешать ради того, чтобы удовлетворить ее любопытство.

Он ждал, что она продолжит спорить, но она удивила его, просто кивнув, словно поняла его неохоту.

— Тогда, может, расскажешь мне о Бостоне? О себе, Грегори и Майкле?

Черт возьми! Она вцепилась в него, как собака в кость.

— Ты, верно, хочешь узнать, каким бизнесом мы занимались? — предположил он.

Аделаида кивнула.

— Есть причина, по которой мне не следует это знать?

Он мог назвать множество причин, но ни одной, способной заставить ее отложить вопросы на ближайшие тридцать или сорок лет брака. Коннор передернул плечами, стремясь убрать из них напряжение, и решил, что его не заботит, будет она знать эту часть его прошлого или нет. В Бостоне он не совершил ничего, что не стал бы делать снова. Он никого не убил, не отнял последнюю крошку хлеба у ребенка. Нет, своего прошлого он не стыдился.

Аделаида с тревожной завороженностью наблюдала, как мужчина, только что успокоивший ребенка поцелуем, превратился в отдаленного равнодушного человека, которого она встретила в коттедже вдовы. Непроницаемое выражение словно льдом сковало его черты. Он оперся боком о письменный стол и скрестил руки на груди.

— Подделки, — внезапно произнес он, небрежно передернув плечами. — Мы делали фальшивки.

Глаза Аделаиды настороженно расширились.

— Ты говорил, что ни в одной стране тебя не разыскивают за преступления.

— Не разыскивают. Нас никогда не подозревали в чем-то незаконном... Тем более ни в чем не обвиняли.

— Ох! — Она сделала глубокий вдох в нелепой надежде, что это поможет избавиться от тугого комка внутри. — И какие же фальшивки вы делали?