Клем сидел в подземелье под стеной, на руках и ногах кандалы, поникший, мрачный. При свете факела Дэвид видел следы слез на его грязном лице, но взгляд, какой он метнул на Майсгрейва, был исполнен чудовищной ярости.

– Явился, родственничек? – неожиданно обратился Клем к Майсгрейву. – Теперь будешь судить меня? Но знай, строже, чем я осудил себя сам, меня уже никто не осудит. И отныне меня ничего не страшит.

Дэвид просто сидел и смотрел на него. Казалось, Клему не до него, но это было не так. Он стал ерзать, потом тихо выть, ударяясь затылком о стену, твердил, что ему больше не для кого жить, что сам дьявол стоял за его плечом той ночью, когда он накрыл подушкой госпожу и давил на нее, считая, что это проклятая девка Геронов. А как она отбивалась, как отбивалась! Даже попыталась ударить его кинжалом. Зря старалась, лезвие только скользнуло по звеньям его кольчуги, не причинив вреда. А Клем все наваливался, все напирал, пока ее руки не ослабели и она не перестала дергаться, выронив оружие. Но убийца и после этого еще лежал на ней, чтобы удостовериться, что справился наверняка. Как ему в таком мраке было понять, что он убил свою обожаемую Грейс?

Да и откуда он мог знать, что ту, другую, уже увезли? Более того, он и подумать не мог, что Грейс сама отправится в башню, чтобы разделаться с любовницей мужа!

– Ей следовало довериться мне! – стонал Клем сквозь сжатые зубы. – Но ведь накануне я сказал ей, что больше не хочу быть замешанным в этом. Грейс так злилась на меня! А мне просто надо было все продумать. Я каждый раз рисковал, когда уничтожал ваших шлюх и их ублюдков, но так все подстраивал, что никто меня ни в чем не подозревал. Значит, это не такой грех, подумал я той ночью. И понял: Грейс права и нас охраняют невидимые силы. Ты же страшный грешник, родственничек, ты был женат на такой дивной женщине, а путался со всяким непотребьем. Эта ведьма с болот! Ха! Знал бы ты, как легко я смог проломить ее желтоволосую голову. А эта грудастая гусыня из Тонвиля? Глотала отраву, как манну небесную. И все. Грейс могла больше не волноваться. И знала, что никто тебя у нее не отнимет, родич мой Дэвид.

Майсгрейв стиснул зубы, с трудом сдерживая глухо клокочущую ярость. Этот пес убивал его женщин, убивал его детей!..

– Не смей называть меня родственником! – сдавленно произнес он глухим голосом. – Змей ядовитый твой сродник, а не я.

Клем вдруг расхохотался. Странный у него был смех, сиплый, кашляющий.

– А ведь именно змеей ты и считал свою супругу, не так ли, Майсгрейв? Но мне-то она была родной. Все говорили: Перси, Грейс Перси! Какой славный род! Она сама так гордилась, что происходит от этих королей Севера! А о своей матушке и знать не хотела. Но я ее понимал. Потому никогда и не обмолвился, что ее мать была моей сестрой. Мы были двое сирот, когда старый Гарри Перси присмотрелся к моей сестрице Дейзи. И даже дом ей купил, где Дейзи ждала его, когда он наезжал. Мы безбедно жили, пока сестрица не померла. Вот тогда малышку Грейс и забрали в замок Перси. Ну и меня с ней. Слышишь, Майсгрейв, я был дядюшкой твоей супруги. Я был рядом с ней сызмальства, ибо никого у меня больше не было, только она. А когда вы обвенчались… Ты едва замечал меня, но я знал, что мы в родстве.

– Я сказал, не смей называть меня родственником. Да и Грейс никогда не считала тебя родней. Знала она или не знала о том, что вас связывает, но для нее ты был просто ее цепым псом. А ведь ты хороший воин, Клем, мог бы служить и чего-то достигнуть. А ты просто убивал женщин и детей…

– Я бы и тебя убил, если бы она велела! – рванулся в цепях Клем. – Но она любила тебя!.. Ты изменял ей, а она тебя прощала и любила…

Пожалуй, Дэвид хотел бы в это верить. Но понимал – Грейс любила только себя. Даже не своих детей или его, а именно себя. Она считала, что все они должны были подчиняться ей. А если выходило не по ее воле… О, она знала, как мстить. И, отдавая приказы Клему убивать, она все больше погрязала в грехе. Поэтому ее страшный конец был неизбежен. И Дэвид с ужасом подумал, что бы произошло, если бы Мойру не увезли. Этот наивный злодей Клем задушил бы фейри Мойру… И сейчас Дэвид ощутил почти благодарность к этому воющему, опустившемуся человеку, такому непривычно разговорчивому сегодня… По крайней мере, крови Грейс на Дэвиде теперь нет. Ведь случись то, что замыслила его супруга… Дэвид понимал, что, если бы Мойра пострадала, он отдал бы сегодня приказ казнить не Клема Молчуна, а саму Грейс. Ибо сейчас, слушая Клема, он ощущал, как в его душе исчезает даже то светлое, что еще вызывали в нем воспоминания о супруге. Все это таяло в его сердце, меркло, как свет догоравшего на стене факела.

Дэвиду и впрямь пришлось приказать принести новый просмоленный факел. И, закрепив его в стойке стены, он почти спокойно спросил:

– Грейс давно начала вставать?

– Давно.

Клем заерзал на месте, стал рассказывать, что Грейс рассчитывала поразить всех, когда однажды сама выйдет в зал. Ей хотелось, чтобы все поняли, что ее муж был не прав, сторонясь и избегая ее. Говоря это, Клем даже стал посмеиваться. Похоже, этому Молчуну и в самом деле нужно было перед кем-то выговориться, и он почти с охотой поведал, как Грейс сообщила только ему одному, что ее ноги обрели чувствительность, как он растирал их, как помогал ей понемногу подниматься.

– Сначала Грейс ходила только по комнате, я поддерживал ее, но потом она стала ходить сама. Однако я совсем не ожидал, что она окрепла достаточно, чтобы дойти до башни, где жила эта… ваша… Я и помыслить не мог, что Грейс пойдет туда той ночью. Ведь сперва я отказывался убить эту Мойру. Думал – зачем? Девку вот-вот увезут из Нейуорта. Но Грейс настаивала, и я… Обдумать все хотел, так и сказал ей тогда. Одно дело – проломить кому-то голову на пустынных болотах или явиться заезжим торговцем в уединенную усадьбу и, подлив отравы, просто исчезнуть… Но тут, в замке, где любой может заметить… я опасался рисковать. Да и устал я убивать. Сны нехорошие снились… Но оказалось, что мои сомнения были от лукавого. Я обязан был повиноваться Грейс, не колеблясь! Но я промедлил. И тогда она сама… бедная моя… сама решила пойти к ненавистной сопернице. Представляю, чего ей это стоило!.. Она ведь в тот вечер приказала толстяку Лео опоить вашу девку и старуху Эви маковым отваром, думала, что сама справится… раз я отказался. У Грейс и кинжал был с собой. И кто бы догадался, что гостью зарезала увечная госпожа?

Дэвид тоже не мог себе представить, как Грейс выходит ночью из опочивальни. Сказали, что та ночь была дождливой и темной. В такие ночи обитатели замка крепко спят, все, кроме дозорных. Но Грейс неоднократно наблюдала из своего окна, как стражи меряют шагами куртины от башни до башни, и могла определить время, какое ей понадобится, чтобы пройти, пока дозорный будет на другом конце стены. Дэвид вспомнил, как Оливер рассказывал, что на Грейс была только нижняя рубашка и широкий темный плащ. Видимо, она укуталась в него и ковыляла от зубца к зубцу, пока не вошла в покой, где поместили Мойру. Но Мойры там не оказалось. Там было темно, и не совсем оправившаяся от увечья женщина наверняка очень устала, преодолев такое расстояние. И она просто опустилась на опустевшую лежанку – в усталости, в отчаянии или в растерянности…

Клем вновь стал давиться рыданиями. И опять заговорил, повторяя, что он не отказывался исполнить приказ госпожи. Просто продумал все и ждал часа, когда можно будет взяться за дело, не вызвав подозрений. Откуда ему было знать, что Мойра уже покинула Нейуорт? Оливер, когда хотел, мог провернуть дело так, что и звука не услышишь. Да и не следил за ним Клем. А под утро, когда дождь уже прекратился, он проснулся, как и намеревался изначально, и, решив, что сейчас самое время действовать, тихо вышел. Страж на стене как раз отошел, и Клем неслышно поднялся по лестнице…

Он готов был говорить об этом снова и снова.

– Там было темно, но я слышал, как похрапывает на лежанке старуха Эви. У стены, где стояло ложе той, другой, не доносилось ни звука. Тьма такая была… Я тихо скользнул к ложу, и тут она зашевелилась. Говорю же вам, как мне было различить в такой-то тьме, что это Грейс!

– Довольно! – Дэвид поднялся. – Ты совершил очередное преступление по воле моей покойной супруги, но она же и пострадала за свои злодеяния. Вы оба преступники. И все-таки мне жаль, Клем, что столь толковый воин, как ты, на рассвете умрет в петле. Молись, если ты еще можешь. Я прикажу, чтобы тебя посетил капеллан Дерик и ты мог покаяться.

Он выходил и слышал, как Клем сквозь рыдания и смех выкрикивал, что Дерик побоится к нему идти. Что этот лизоблюд будет опасаться смотреть в глаза человеку, который, в отличие от самого капеллана, до конца оставался верен своей госпоже.

«У бедняги, похоже, помутился ум. Он полностью спятил, и казнить его – это, по сути, проявить милосердие. А ведь в нынешних обстоятельствах каждый воин на счету, – подумал Майсгрейв и тут же отбросил эту мысль: – Но не этот».

А еще он подумал, что сейчас пойдет в своей дочери Матильде. Ребенок пережил такое горе, и отцу необходимо побыть с малышкой. Надо проследить, чтобы никто не сообщил девочке, что ее мать сама повинна в случившемся.

При мысли о Тилли Дэвиду стало немного легче. Вздохнув, он возблагодарил Бога, что Мойра нынче в безопасности. И подумал, что теперь он может начать строить планы.

Но нет. Его ждут совсем другие дела и обязанности. Еще ничего не окончено, и одному Всевышнему ведомо, что их ждет.

Глава 9. Прекрасная дама и король

В ночь, когда от Геронов приехали за Мойрой, ее с трудом удалось разбудить. Женщина была такой сонной, что едва смогла встать – ее клонило в сон и она почти не отдавала отчета, что происходит. Собиравшая ее в путь Дженни что-то ворчала, мол, вон и Эви дрыхнет, как сова в полдень, а могла бы и помочь со сборами. Да и с самой леди Мойрой что-то неладное. За ней родич приехал, можно сказать, родной дядюшка, а она насилу разлепила глаза при этом известии. Но ей ведь надо поторопиться, чтобы они успели тайно покинуть замок. «Почему тайно?» – вяло подумала Мойра.