Симона Вилар - Ловушка для орла

У Дэвида даже похолодело сердце, когда он увидел, сколько воинов, рыцарей, стрелков, пехотинцев и копейщиков там собралось. На зеленом травяном покрове среди кустарников, словно выпавший снег, белели многочисленные палатки предводителей воинства; виднелось и множество телег, в которых даже на расстоянии можно было различить огромные жерла пушек – то были длинноствольные кулеврины, изготовленные в замке Стерлинг для войны с англичанами. А еще там были стойки, на которых подобно густому лесу стояли рядами высокие пики – их было столько, что становилось страшно. Длинные швейцарские пики, способные остановить даже рыцарскую конницу. Прошедшей ночью Каспар ван Рейн подробно рассказал Майсгрейву, сколько людей сейчас в войске шотландского короля, отметив при этом, что продолжают прибывать все новые отряды. И надежды мнимого фламандца подкреплялись лишь мыслью о том, что, как он и говорил ранее, многие уже истомились в ожидании и подумывают уйти восвояси. Но уйдут ли? Да и какая это надежда…

– Помоги нам, Боже! – прошептал Дэвид, пораженный представшей перед его взором картиной многолюдного лагеря.

А еще он подумал, что среди этих воинов, собирающихся напасть на его родину, есть немало тех, кого он может знать, с кем дружен. Те же Маклейны, среди которых он считал себя своим, те же Маккензи – он видел их штандарт с изображением оленя с ветвистыми рогами.

Но именно этот знак Маккензи заставил его собраться и поспешить. Не хватало еще, чтобы они с Мойрой повстречались с кем-либо из этого клана. Особенно учитывая, что не придерживающиеся особой дисциплины горцы оставляли лагерь и свободно разгуливали по округе. Поэтому Дэвид ускорил ход своего мерина, увлекая ослика Мойры в поводу, и не останавливался, пока гудящий шумный лагерь воинства не скрылся из виду.

– Как ты, малышка? – обратился он к Мойре, когда они отъехали достаточно далеко.

Лицо женщины почти полностью было скрыто под низко накинутым островерхим капюшоном. Но когда она подняла голову, стало видно, насколько она бледна. Дэвид заволновался, однако она сказала, что с ней все в порядке, и спросила об ином:

– Ты считаешь, что мое предсказание королю Якову не сыграет никакой роли? О, тогда я словно играла в некую игру, а сейчас вижу – это не игра. Это беда.

Дэвид вздохнул:

– Война всегда бедствие для людей. Но в том-то и странность созданий Божьих, что они так легко поддаются соблазну лукавого и с готовностью отправляются убивать друг друга. При этом с убеждением, что убьют они, а не их. Ха, что-то я заговорил, как священник. Которых нынче никто не слушает. Так обычно и бывает – заповеди Божьи забываются, когда звучит глас трубы.

И Мойра тихо произнесла на латыни:

– Inter arma leges silent[43].

Спустя время, когда они уже были далеко, а Мойра все еще ехала с угнетенным видом, Дэвид попытался отвлечь ее от горестных мыслей:

– Скажи, ты так мрачна оттого, что страшишься встречи с родней?

Вопрос заставил Мойру вздрогнуть.

– Ну, мне надо еще убедиться, что они моя родня, – несколько высокомерно ответила она.

Дэвид отвернулся, скрыв улыбку. Вот что всегда отличало эту красотку с полудиких северных островов, так это ее аристократическое высокомерие. И еще в ней чувствовалась порода.

Но Мойра заметила его улыбку и истолковала по-своему:

– Это не смешно, Дэйв, ибо я и в самом деле волнуюсь. Однако, знаешь ли, некогда я страстно желала так устроиться в жизни, чтобы меня мало что тревожило, чтобы жилось мне удобно и спокойно. Но после встречи с тобой, после того, что мы вместе пережили, я поняла и другое: когда жизнь бросает вызов – надо его принимать!

И она, ударив пятками в бока своего ослика, затрусила по склону вперед, навстречу новой судьбе.

К вечеру третьего дня путники увидели впереди башни большого приграничного аббатства Келсо. Правда, тут им пришлось съехать с дороги, так как их стал нагонять громыхавший железом отряд конных рыцарей. Дэвид рассмотрел на развевавшемся над отрядом знамени изображение вздыбленного серебряного льва на зеленом фоне – и сразу поспешил к ближайшим зарослям, увлекая за собой Мойру. То был герб лорда Александра Хоума, нынешнего Хранителя границы со стороны Шотландии. Майсгрейв, будучи знаком с ним, узнал его лицо под поднятым забралом, когда тот проезжал мимо во главе своих латников, направляясь в сторону аббатства Келсо. Это означало, что Дэвиду со спутницей нежелательно там появляться. Однако переправа через реку Твид[44] близ Келсо была самая налаженная, и Дэвид решил разузнать, смогут ли они перебраться на другую сторону.

– Отдохни пока тут, моя милая, – сказал он Мойре. – И старайся не привлекать к себе внимания, ни с кем не общайся. Я скоро вернусь.

Он направил своего бурого мерина в сторону блестевшей за строениями аббатства реки, а Мойра осталась стоять в кустах, поглаживая своего ослика и с интересом разглядывая открывавшуюся перед ней картину. Солнце уже садилось, заливая янтарным светом аббатство Келсо и ближайшие селения. Молодая женщина рассматривала мощные стены монастыря, больше похожие на крепостные: расположенной столь близко от неспокойной границы обители была необходима достойная защита. Однако за этими каменными укреплениями, словно дивный мираж, взмывали ввысь стройные башни колоколен, сверкали в лучах солнца высокие стрельчатые окна церквей, выделялись на фоне голубого неба тонкие шпили и длинные шиферные крыши строений. Вокруг на равнине можно было видеть множество уютных домиков, жилищ арендаторов аббатства. Легкий дымок курился над кровлями ближайших ферм, поднимаясь ввысь и смешиваясь с легким туманом, стелющимся над берегами реки Твид. Картина была бы прелестной, если бы не военный лагерь, разбитый неподалеку от аббатства. Мойра уже видела недавно один лагерь под Эдинбургом, но и тут, у самой английской границы, тоже собирались готовые к выступлению воины. Мойра различила множество шатров и палаток, обозы, коновязи, но больше всего было темных фигур солдат, ожидавших сигнала к выступлению. Все было готово к войне, а она, глупая, рассчитывала повлиять на самого короля, выйдя к нему из мрака в огромном пустом соборе. Сейчас Мойра даже не понимала, что ее тогда подвигло на подобную ребячью выходку. Может, все объясняется тем, что она уже свыклась с мыслью, что в ее жилах течет английская кровь? А может, она просто не забывала, что в Библии сказано: Beati pacifici, quoniam filii dei vocabutur[45].

Дэвид вернулся мрачный.

– Мы не сможем воспользоваться переправой. Любого, кто приближается к ней, строго осматривают и допрашивают. Нам это не подходит.

Еще по пути к границе Дэвид не раз удивлялся, как это в мнимом монахе-цистерцианце никто не рассмотрел женщину. Ему казалось, что на такую красоту трудно не обратить внимания, даже когда она низко опускала свой серый капюшон. Как можно не заметить этот точеный подбородок, нежную кожу, никогда не знавшую поросли щетины, красивый яркий рот? Однако внимание шнырявших по большому тракту дорожных стражей скорее привлекал к себе Дэвид, а не ехавший на ослике монашек. В пути его не единожды спрашивали, отчего он, такой бравый молодец, возится с каким-то святошей, когда король объявил набор в войска, где ему сейчас самое место. В таких случаях Дэвид уверял, что, как только доставит вверенного ему брата Марка в обитель Келсо, он тут же обратится к аббатскому приору, своему нанимателю, и если тот даст ему свободу, он и впрямь начистит кольчугу и достанет старый отцовский щит…

Но теперь Дэвида волновало одно – как им поскорее найти местного лодочника для переправы через Твид. Когда он объяснил это Мойре, та лишь вздохнула.

– Поступай, как считаешь нужным, Дэйв. Я знаю только одно: чем ближе мы к Англии, тем больше будет расстояние, разделяющее нас. Там я стану тебе чужой.

Он смотрел на нее задумчиво и нежно.

– Радость моя, я ведь уже объяснял, что в Англии у меня будут иные обязанности и я не смогу, я просто не посмею предъявлять на тебя свои права.

Мойра кивнула. Да, они уже все обсудили. Ее возлюбленный – знатный рыцарь, он носит имя Майсгрейв и занимает высокое положение. Но главное, что он женатый человек, поэтому те чудесные отношения, какие соединяли ее с возлюбленным все это время, теперь останутся в прошлом. И если они смогут встречаться, то лишь изредка. Дэвид уверял, что будет поддерживать с ней связь и в дальнейшем, ведь она носит его дитя, но все равно они должны будут держаться отстраненно. Мойру это не радовало, но она понимала, что иначе и быть не может. Она сама приняла решение ехать за ним в другую страну, а значит, нет смысла жаловаться на судьбу.

Они смогли переправиться, когда уже совсем смерклось. Местность за рекой была куда более пустынной, чем у Келсо; путники ехали по узкой, петлявшей среди холмов тропе, пока не набрели на одинокую ферму, укрытую в зарослях бузины. Они остановились неподалеку. Было так тихо, что можно было различить доносившиеся из дома голоса: мужчина что-то спросил, а женщина ему ответила.

Дэвид спешился и, подойдя к Мойре, сказал, что будет лучше, если они оставят ее ослика у изгороди этой фермы – верхом на его мерине они смогут передвигаться быстрее. Мойра послушалась, но тихо всхлипнула. Ей понравился ослик. В Хайленде она не встречала осликов, там их просто не разводили, однако за время пути от Эдинбурга Мойра, которая никогда не была хорошей наездницей, оценила это доброе, послушное животное, на котором было так удобно ехать, не страшась свалиться.

– Надеюсь, они не обидят моего маленького дружка, – прошептала она, поглаживая животное. Осел стоял, прядая ушами, а когда она отходила, даже потянулся следом за ней.

Мойра опять всхлипнула и повернулась к Дэвиду. И тут он ее крепко обнял. Он не целовал, не ласкал ее, просто держал у сердца, и Мойра слышала, как оно гулко бьется. У Мойры даже возникло странное ощущение, словно он прощается с ней. Ибо там, куда они едут, он уже не позволит себе прижать ее к своей груди.