Потом, когда в Шотландии шла борьба за трон представителей двух местных родов – Балиолей и Брюсов, – шотландской знатью было решено пригласить третейским судьей для решения спора английского короля Эдуарда I. Но в итоге Эдуард сумел рассорить претендентов и повел свои войска на север. Причем один из вчерашних претендентов на трон – Роберт Брюс – согласился помочь англичанину завоевать Шотландское королевство и присягнул ему на верность.

Это позже, когда Роберт Брюс поссорился с королем Эдуардом, он стал собирать вокруг себя всех недовольных английским владычеством; именно при Брюсе возвели в культ всеобщую борьбу с англичанами. А так как в итоге Брюс победил, то с подачи его сторонников и была провозглашена идея, что все беды шотландцев от англичан, что с ними надо бороться всегда и всюду, ибо иначе кровавые англы не дадут Шотландии покоя.

Теперь же выпал шанс напасть и поквитаться за прошлые поражения. И никто не сомневался, что это получится, учитывая, что английского Генриха Тюдора с армией не было в стране.

Дэвид слышал, как бряцающие железом под его окном воины говорили:

– Немало добра мы наберем в английских поместьях! До самого Йорка дойдем, оставив за собой кровавый след. Мы зарубим всякого, кто попытается не подчиниться нам!

– Почему только до Йорка? До самого Лондона докатится волна нашего воинства! Мы сделаем проклятых англичан нашими данниками и вассалами на века!

– Конечно, сделаем, видит Бог! Пока коронованный Тюдор увяз где-то за морем, вся его страна к нашим услугам. Уж как мы пойдем по их долинам и поместья! Воинов-то там нынче нет, одни леди да мальчишки-пажи подле них. И мы постараемся, чтобы в животике каждой англичанки завелось по маленькому славному шотландцу!

От этих разговоров на лице Дэвида начинали ходить желваки. Он брал свой костыль и, опираясь на него, шел к воротам храма.

Когда человек не знает, как ему быть, ему может помочь только молитва.

И Дэвид молился. Смешиваясь с толпой паломников, он устремлялся к раке с мощами апостола. Его не раз замечали тут – сильного мужчину с мрачным лицом и хищным взглядом зеленых глаз, который угрюмо поглядывал по сторонам. Скорее воин, чем богомолец, и только костыль, с которым он не расставался, давал ему возможность оставаться в стороне от всеобщего воинственного оживления.

Привратник при соборе Святого Эндрю знал, что этот хромой ожидает некоего настоятеля с севера Шотландии. Дэвид заплатил ему серебром, чтобы тот упредил его, когда прибудет судно с отцом Годвином, пообещав двойную плату, как только появятся известия. И уж привратник не упустил выгодный для него момент.

– Они здесь, – шепнул он, подобравшись к коленопреклоненному хромому, молившемуся в одной из боковых часовен главного нефа. – Отдыхают после плавания. Так как же обещанные деньги, сэр? – успел он схватить торопливо подскочившего паломника за полу накидки, когда тот едва не кинулся к выходу, позабыв про свой костыль. Даже как будто хромать перестал.

Но и теперь Дэвид не смог сразу встретиться с настоятелем. В этот день епископ Александр выступал с кафедры, доказывая, что Бог за Шотландию и теперь им предстоит отомстить за все перенесенные ранее от Англии обиды. Потом были сборы, толчея, гремели трубы, бряцала сталь. Дэвид держался в стороне от всеобщего столпотворения, заняв место на скамье под оградой, пока перед ним не остановился какой-то церковник в капюшоне. Обтрепанная сутана, скрытое под низко надвинутым капюшоном лицо, веревочные сандалии на искривленных ревматизмом ногах. Таков был аббат Годвин, жестом велевший следовать Дэвиду за собой.

– Я знаю, кто вы, сын мой, – произнес он, когда они остановились в дальнем углу у ограды, куда почти не долетал шум воинских сборов. Здесь было каменное изваяние ангела, склоненного над мраморной чашей, в которой стояла мутная дождевая вода. – Моя духовная дочь, не таясь, поведала мне о вас.

Дэвид судорожно сглотнул. Неужели Мойра осмелилась сообщить настоятелю, что он англичанин?

Но тот сказал совсем иное:

– Вы видите, что тут происходит, Дэвид? Все эти люди обезумели и, кажется, только и грезят войной. И если вы надумали присоединиться к этим ратям, то разумно ли мне передать вам женщину, у которой тут нет ни единой близкой души?

Дэвид перевел дыхание. Зря он плохо подумал о Мойре. Пора бы уже научиться доверять ей.

– Где она сейчас, святой отец? – спросил он, чувствуя, как сильно забилось сердце.

Тонкие губы аббата сурово сжались. Он стоял подле изваяния кроткого ангела, но сам выглядел решительным и суровым.

– Я не желаю отдавать мою духовную дочь тому, кто не спешил обвенчаться с ней. Да, я привез Мойру по ее настоятельной просьбе. Но вот вам мое условие: я сообщу ей, что виделся с вами, и даже позволю прийти, но только при условии, что вы обвенчаетесь с ней по закону нашей святой Матери Церкви. Я даже сам готов соединить ваши руки у алтаря и благословить вас.

Обвенчаться с Мойрой? Дэвид молчал. Казалось бы, ему ничего не стоило сказать, что он готов, и согласиться. Но почему-то ему не хотелось лгать этому священнику. Было в отце Годвине нечто искреннее и достойное, да и сам Дэвид уже устал от постоянной лжи.

– Святой отец, я вижу, что вы искренне печетесь о судьбе вашей воспитанницы.

– И о спасении ее души, – вставил настоятель.

– Да, да, конечно. Однако я не могу сделать то, о чем вы просите. Я уже обвенчан с другой.

Отец Годвин отшатнулся. Кажется, подобное не приходило ему в голову. Мойра рвалась к некому Дэвиду, но не говорила, что тот уже женат.

– Тогда… О, во имя неба, я не желаю, чтобы она встречалась с вами! Вы ей не подходите, и чем скорее она смирится с тем, что вы не пара…

– Да, мы не можем быть парой, но я могу вернуть Мойру ее родным! – решительно произнес Дэвид.

Эта фраза озадачила настоятеля. Он уже хотел уйти, но теперь замер и смотрел на Дэвида голубыми глазами кельта, в которых был не только упрек, но и явный интерес.

Дэвид оправил перевязь с мечом и, приблизившись, негромко сказал:

– Вы были духовником матери Мойры, святой отец, и наверняка знаете, какое она совершила преступление, из-за чего бежала с дочерью на край света.

– Это тайна исповеди, и я не желаю обсуждать ее с вами! – нахмурившись, заявил настоятель.

– Но вам все же придется выслушать меня. Ибо я намереваюсь вернуть Мойру… леди Мойру – так правильнее ее называть – в ее семью.

Тут он сделал паузу и, собравшись с духом, продолжил:

– Та, кого вы знали как островитянку Нору, на самом деле носила имя Элеонора Герон. И происходила из почтенного и уважаемого английского рода Геронов. Да, некогда она пропала, ее долгие годы считали погибшей, но не переставали оплакивать. И если Героны узнают, что Мойра ее дочь – а уж я об этом позабочусь, да и сама Мойра похожа на светловолосых Геронов, в ней видна их порода, – то ваша воспитанница займет весьма достойное положение.

Он еще добавил, как долго Героны искали Элеонору с ребенком, как, отчаявшись, вели продолжительные войны с похитившими ее шотландцами Керрами. А сводный дядюшка Мойры, бастард Джон Герон, даже убил главу клана Керров, будучи уверен, что имеет право на кровную месть.

Настоятель, не перебивая, выслушал все, а потом неожиданно спросил:

– Вы англичанин, Дэвид? Вы лазутчик? Ведь если вы так хорошо знаете упомянутых англичан Геронов, то наверняка из их краев.

Дэвид напрягся. Но он уже все сказал и теперь только добавил:

– Я знаю не только английскую семью Мойры, но и родню ее отца Уолтера Керра. И… да, отче, вы почти угадали. Я из Пограничья. А вот на чьей я стороне… Позвольте мне не говорить на сей счет.

– И не надо, – махнул рукой отец Годвин. – Ныне в христианском мире все так перепуталось… так далеко отошло от заповеди Божией «не убий»… И кто я, чтобы вмешиваться в дела мирян? Однако то, что вы сказали о родне Мойры… Вы готовы поклясться, что сделаете все, чтобы она попала к ним?

– Клянусь своей верой и честью своего имени!

Аббат Годвин какое-то время молчал. Наконец он сказал, что сейчас приведет к Дэвиду Мойру.

Вот так просто? Дэвид уже опасался, что этот святоша что-то еще придумает, чтобы не расставаться с любимой воспитанницей. Но тот лишь бросил перед уходом:

– Возможно, вы удивитесь, увидев ее при встрече. Она сейчас очень странно выглядит. Однако у нас не было выхода, и она сама решила сделать это с собой.

Что имел в виду Годвин, Дэвид понял лишь после того, как увидел Мойру. И даже не сразу узнал ее. За аббатом шел некий послушник, шагавший широко и несколько вразвалку, как бывает с людьми, долго пробывшими в плавании. Но когда аббат остановился неподалеку, поцеловал своего спутника в лоб и перекрестил напоследок, Дэвид все понял. Итак, это она, понял Майсгрейв, хмелея от счастья. Он разглядел под опущенным на лицо капюшоном ее яркие губы и точеный носик, а когда она подняла голову, он узнал ее дивные дымчатые глаза с голубым отливом… О, как ему хотелось обнять ее! Но они просто стояли и смотрели друг на друга.

– Ты так изменился, – негромко сказала Мойра.

Еще бы. Когда они расстались, Дэвид был в облачении горца, носил плед, килт и оплетенные ремнями броги. А еще у него была густая лохматая шевелюра. Теперь же перед ней стоял одетый в кожаную безрукавку и шнурованный дублет сассенах, он был в штанах и высоких сапогах, из-под надвинутого на лоб берета выбивалась короткая челка, а подбородок был чисто выбрит. Простая одежда горожанина, но даже в ней Дэвид походил на лорда. Впрочем, он и в пледе горца был похож на вельможу. Мойра это давно отметила.

Она как-то неуверенно улыбнулась, но потом спросила с тревогой:

– Почему ты с костылем?

– Это? Пустое. Чтобы меня не сочли пригодным для службы. Ты-то как?

Она вдруг покраснела и отступила. Но он слишком соскучился по ней и, быстро оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет, увлек ее за статую ангела.