— Хорошая порода, — объявил его отец. — Далеко не красавица, конечно, но это и к лучшему. Дурнушки стремятся быть преданными, особенно если вышли за таких красивых псов, как ты, Джордж.

И не важно, что думал Джордж. Отцу возражать нельзя. И тот оказался прав: при первом же взгляде на своего красивого наречённого скромная, неуклюжая Люси влюбилась в него без памяти.

Но, оказывается, по прошествии лет его брат полюбил свою жену. Сильно полюбил, насколько мог судить Рейф.

— Это все ради меня, Рейф, — взяв себя в руки, сказала Люси. — Джордж поступил так ради меня. Я так… так отчаянно желала дитя. А леди Лавиния… леди Лавиния обещала…

Её муж продолжил:

— Леди Лавиния дала ясно понять, что терпеть не может младенцев и детей, говорила о том, чтобы оставить детей слугам. И в то время ничего не было плохого в том… Просто Люси…

Он послал жене страдальческий взгляд.

— О, Рейф, я до боли желаю подержать в руках ребёночка, — надломленным голосом произнесла Люси. — Так страстно хочу, что была близка к тому, чтобы украсть младенца в деревне. Лишь на мгновение меня захватила эта мысль — я отказалась от неё, но … это беспокоит Джорджа.

Лицо её скривилось.

Долгое время в комнате не было слышно ничего, кроме потрескивания огня и тихих всхлипываний кроткой невестки Рейфа. Муж беспомощно обнимал её.

Спустя какое-то время рыдания Люси стихли, и, налив всем выпить, Джордж продолжил повествование:

— Я подумал, что если леди Лавиния не хотела воспитывать детей… то смогла бы Люси. Она была бы прекрасной матерью…

Он посмотрел на Рейфа:

— Прости, Рейф, что не учёл твоё положение, я думал о Люси, только о Люси… надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь.

Рейфа потрясло признание. Он увидел в соглашении с леди Лавинией всего лишь знак того, что Рейф ничего не значит в своей семье, что Джордж его не уважает, и брата ничего не волнует, кроме графского титула Эксбриджей и наследования.

Но вовсе не будущее Эксбриджа толкнуло Джорджа на такие отчаянные меры, а любовь к жене.

А это Рейф мог понять. И простить.

— Я не знал. И как я вижу сейчас, здесь не за что просить прощения, — тихо промолвил Рейф.

— Но…

Он помотал головой:

— Я не женюсь на леди Лавинии. У меня есть Аиша, так что прощать нечего. Всё хорошо, Люси, я прощаю тебя, вас обоих. Я понимаю…

Его слова вызвали новый поток слёз у Люси, и Рейф почувствовал, что ему срочно требуется прогуляться к камину и взглянуть на огонь; вид брата, утешающего жену, вызывал такие… чувства… готовые хлынуть через край.

Он страстно хотел Аишу, ему хотелось её обнять. Здесь. Сейчас же.

Ему вдруг подумалось, что, как и его невестка, он мог бы страдать, опустошённый и не получивший желаемое, весь остаток жизни.

Когда он вернулся к столу, Джордж спросил:

— Итак, ты серьёзно настроен жениться на этой девушке, которую нашёл в Египте?

Рейф насупился, готовый защищать Аишу, но его брат выглядел серьёзным и искренним.

— На Аише. Да, очень серьёзно.

Джордж внимательно посмотрел на Рейфа.

— Ты любишь её, — произнёс он с ноткой удивления.

— Да, — подтвердил Рейф. Он сглотнул и добавил: — Очень сильно.

По какой-то причине их признание и это осознание, что его брат любит жену, разрушило разделяющее их расстояние.

Джордж кивнул:

— Тогда мы рады приветствовать её в нашей семье, правда, Люси?

— Да, разумеется, — подтвердила Люси. — Ты хочешь справить свадьбу в Эксбридже, Рейф?

Рейф кивнул. Его потрясло, как всё просто решилось. Он предвидел сопротивление, взаимные обвинения, проявление язвительности и горечи. И до известной степени так оно и получилось. Но он не ожидал одобрения. И прощения.

— Замечательно, — объявила Люси. — Я всегда хотела устроить свадьбу. А где сейчас мисс Махабели?

Джордж с Люси вопросительно взглянули на Рейфа.

Воцарилось напряжённое молчание.

— Понятия не имею, — в конце концов промолвил Рейф. — Сдаётся мне… сдаётся мне, что я её потерял.

Ему перехватило вдруг горло, и всё, что он смог сделать: протянуть своей невестке письмо Аиши, адресованное ему, отойти и уставиться на огонь, пока родственники читали его.

— Итак, как ты собираешься поступить? — спросил позже Джордж за стаканчиком бренди.

— Отыскать её. Вернуть. Жениться на ней, — ответил Рейф, отхлёбывая выдержанный напиток. Он не вполне ещё освоился с положением, что вот он здесь сидит и разговаривает с братом словно… словно с другом.

— Я просто приехал сказать тебе, что женюсь на ней и попросить викария огласить наши имена, хотя я уже послал к епископу Кентерберийскому за специальной лицензией на всякий случай.

Люси сжала руку Рейфа:

— Ты найдешь её.

Рейф отчаянно надеялся, что она права. Сама мысль о жизни без Аиши была… невыносимо жестокой, чтобы с ней смириться.

— Ещё я написал на Боу-стрит, полицейские поспрашивают в Лондоне и Портсмуте. А я открою свой дом в Лондоне и прикажу приготовить его для нас с Аишей.

— Ты не собираешься жить в Фокскотте? — спросила Люси.

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, Аиша всегда жила в городе. Думаю, деревня ей покажется скучной.

Джордж кивнул:

— Тогда что ты намереваешься делать с Фокскоттом?

— Делать? — нахмурился Рейф. — Что ты имеешь в виду?

— Имуществу не идёт на пользу, если оставить его на долгое время незаселённым. Разумеется, это твоё решение, но будь я на твоём месте, я бы сдал его или продал, — добавил брат, стараясь сильно не вмешиваться.

Аиша сказала почти то же самое, вспомнил Рейф.

— Я не продам его. — Рейф поразился горячности, с которой это прозвучало. Он умерил тон. — Я не был там с четырнадцати лет, но не хочу его продавать.

— Тогда пустишь жильцов?

— Я подумаю, — ответил Рейф. — Я собираюсь вернуться к леди Клив — она бабушка Аишы, живёт рядом с Пентон-Мьюси недалеко от Фокскотта — и мог бы по пути заскочить к Барри, моему поверенному, и посмотреть, как обстоят дела.

— Ты думаешь, Аиша может быть где-то поблизости? — спросила Люси.

Рейф пожал плечами:

— Понятия не имею. Но ничего не могу поделать, всё думаю, что вернулась бы туда или написала, если у неё неприятности. В конце концов, леди Клив её бабушка.

— Ты позволишь поместить объявление в газетах? — спросил Джордж.

— Объявление? Ты имеешь в виду объявление о пропаже?

Джордж улыбнулся:

— Нет, я имел в виду объявление о помолвке от меня, как главы семейства. Если девушка…

— Аиша.

— Да, разумеется. Если она увидит его, то, возможно, ей станет ясно, что семья одобряет этот брак. Думаю, большое объявление с фамильным гербом будет в самый раз.

— Разумеется, Джордж. Спасибо, — ухитрился выдавить Рейф. Он прекрасно знал, что большое объявление и фамильный герб предназначены не для Аишы — даже если она читает газеты, то вряд ли узнает фамильный герб. Послание предназначалось для светского общества.

Его брат давал понять всему миру, что этот союз получил полную поддержку от графа Эксбриджа. И граф ждёт, что общество присоединится и одобрит его тоже.

Это была самая большая помощь от семьи, которую Рейф получал в своей жизни.


В разгар дня Рейф проезжал через Андовер. Прошло десять дней с тех пор, как он видел Аишу последний раз. Всё больше и больше отчаяние снедало его. В его неослабевающих поисках его подгонял страх, что она, может, в самом деле уехала навсегда. Он отказывался пасть духом и сдаться. Он найдёт её. От этого зависит всё его будущее счастье.

Рейф уже поворачивал коня к Фокскотту, когда его осенила идея. А что, если она там? Она знала, что это место принадлежит ему, знала, что оно близко, поскольку заметила знак в тот первый раз.

Что, если Аиша скрывается в Фокскотте?

Рейф пришпорил коня, стрелой промчался по деревне и остановился перед большими старыми коваными железными воротами с любимой и знакомой с детства эмблемой в виде лисицы.

Когда-то ворота были чёрными, блестящими и всегда оставались открытыми в ожидании его возвращения. Сейчас они потускнели, были заперты на толстую цепь со старым висячим замком.

За воротами гравийная дорожка поросла сорняками и имела неухоженный вид. Уже давно по ней не проезжала ни одна карета.

Рейф привязал коня к стойке ворот и вскарабкался на стену. Он увидел, как упало несколько камней. Требовался ремонт.

Рейф шёл по тропинке, и воспоминания нахлынули на него. Кругом было грязно, но странным образом его дух воспрянул. Он всегда любил это место, и был здесь счастлив.

Но поскольку он так никогда и не примирился по-настоящему со смертью бабушки, то тем или иным образом чувствовал… вину. Она умерла в одиночестве, никто не держал её за руку, не успокаивал. Он должен был быть здесь. Она приняла его, когда он никому не был нужен. Он подвел её.

Разум подсказывал, что, дескать, это не его вина, ведь никто ему не сказал. Но в душе он знал, что не писал ей так часто, как следовало, и если бы писал, то кто-нибудь — да те же слуги — сообщил бы ему. Осталась вина, поэтому он никогда сюда не возвращался. Не хотел ничего выигрывать от её смерти.

Это была ошибка, вдруг осознал он. Это место помогло бы преодолеть ему чувство вины, а не усугубило его. Рейф дошёл до дверей. Конечно, они были заперты. Он заглянул в окно: отовсюду веяло запустеньем, пыль покрывала зачехлённую голландским полотном мебель.

Тут давным-давно никто не жил.

Он прошёлся вокруг дома, заглядывая по пути в каждое окно. Глазам представала одна и та же картина: темень, нетронутая за многие годы пыль, те же чехлы из голландского полотна. В запертых на цепь и висячий замок пустых конюшнях царила тишина. За высокими стенами огород зарос сорняками, лишь участочек, примыкающий к домику садовника, имел опрятный и чистый вид. Из трубы в домике вился дымок.