Тем временем Арно закончил читать. Тусклым взглядом он рассматривал письмо, которое упало к его ногам. Машинальным движением он снял наплечники и стальной нагрудник, расстегнул кольчугу, освободив мощную шею, как человек, который задыхается.

Резким движением он вырвал топор, который торчал в колоде для колки дров, отшвырнул его в глубь помещения и сел, уперев локти в колени и обхватив голову руками.

– Я не понимаю… не могу понять. Мне кажется, я схожу с ума…

– Ты мне позволишь объяснить? – пробормотала Катрин после минутного молчания. – Мне кажется, что потом ты поймешь все.

– Говори! – согласился он неохотно.

– Во-первых, я хочу спросить: почему, покинув Бастилию, ты сразу не вернулся в Монсальви?

– Аббат это хорошо понял! Почему не ты? А ведь это так просто! Когда хочешь спастись, не будешь возвращаться туда, где тебя ждут.

– Ты мог по крайней мере вернуться в наши края. Там нет недостатка в тайниках, не считая крепостей и людей, которые с радостью согласились бы ради тебя выдержать осады и битвы!

– Я знаю, – крикнул он в гневе. – Но этот чертов бастард, будь он проклят, сказал, что меня приговорили к смерти, что меня казнят в тот же вечер. К тому же он явился в одежде монаха, который должен был меня подготовить. Когда мы бежали, я хотел вернуться в Овернь. Я не хотел ничего другого, но он мне сказал, что король уже послал войска, чтобы завладеть моим городом и имуществом. А потом… когда он мне сообщил… то, что ты знаешь, мне больше ничего не было нужно… только излить мою ярость на все, что попадет под руку! К чему возвращаться туда? Я был даже лишен удовольствия выпотрошить Беро д'Апшье, поскольку люди короля уже должны были всем завладеть. Тогда я примкнул к Роберту. Я знал, что ему удалось сбежать из тюрьмы, где его держали люди Рене Лотарингского. Я его знал давно. Кроме всего, он был теперь, как я: сбежавший узник, изгнанник… но могущественный и во главе сильного войска. Я его нашел. Он не изменил своей дружбе. Дворянчик принял меня с распростертыми объятиями.

– …и сделал из тебя бандита, замаскированного под псевдонимом слишком недвусмысленным! Ты меня простишь, если я не буду ему в этом признательна. А теперь, если хочешь, я все тебе расскажу…

Она опустилась на землю и начала говорить.

Катрин рассказала свою одиссею.

Он слушал ее, не говоря ни слова, сложив руки на коленях, временами царапая своим железным башмаком землю, как нетерпеливая лошадь.

Наконец она встала, порылась в своей дорожной сумке у пояса и достала пропуск.

– Держи! – сказала она. – Вот что дала мне для тебя королева. Возвращайся в Монсальви! Король с королевами и дофином скоро направится к южным странам, чтобы урегулировать вопрос о наследстве графа де Фуа и…

Она едва заметно помедлила, потом решилась и сказала, четко выговаривая слова, чтобы удар был вернее:

– …и пресечь бесчинства живодеров…

Он содрогнулся, окутал ее черным взглядом. Она ждала его реакции, и он не замедлил ответить:

– Я вызываю у тебя ужас, ведь так?

– Да! Ты вызываешь у меня ужас! – произнесла она четко. – Или скорее у меня вызывает ужас человек, который стоит передо мной, так как я отказываюсь поверить, что это действительно ты.

– А кто же другой? Я занимаюсь войной, Катрин, а война такова! Ты не хочешь в это поверить! Я делал только то, что и всегда, то, что делают все те, кого ты так любишь: Ла Ир, Сентрайль… и другие. Что они делают сейчас в Жизоре, эти двое?

– Они сражаются с Англичанином! Они сражаются с врагом…

– Я тоже! С Англичанином? Где он, по-твоему? На границах королевства? Ничуть: он в десяти лье отсюда, в Монтини-ле-Руа, где твой герцог Филипп позволил им остаться. В этот самый час сеньор де ля Сюз Рене де Рец его осаждает.

– Рене де Рец? Брат…

– Жиля, да, этого чудовища с синей бородой. Но Рене – хороший рыцарь и мой товарищ по оружию, даже если он использует методы, которые тебе не нравятся, как и мои. Что же касается меня, я сражаюсь с Бургундией… так как она и есть злейший из всех наших врагов!

– Врагов, ты говоришь? Но кого? Чего?

– Короля… и Франции! Тебе понравился Аррасский договор, эта унизительная бумажка, которая обязывает короля просить прощения у Филиппа, которая освобождает герцога даже от вассального долга? Никто из нас с этим не согласен и не согласится никогда. Этого мира мы не хотели. А здесь – Бургундия!

– Бургундия? Да, конечно, но я не видела стен, военных, осадных, метательных орудий! Я видела только убитых стариков, женщин, детей, невооруженных мужчин, которых пытали с целью вырвать у них деньги.

– Война не имеет ни возраста, ни пола. А враг везде. Убивая тех, кто кормит военных, мы уничтожаем и их.

– Ну что же! Я не в первый раз вижу войну, раз ты говоришь, что это она и есть. Я знаю, что она ужасна. Но до такой степени! Кто тебя так изменил, Арно? Ты был доблестен, суров, часто безжалостен, но ты не опускался до такой низкой жестокости! Вспомни, кем ты был, кем вы все были, когда следовали за Девой Жанной?

При этом имени у него на лице появилось радостное выражение, почти облегчение.

– Жанной? Но я все еще за ней следую! Я служу ей лучше, чем когда-либо, так как я ее снова видел… и она дала мне свое благословение…

Оглушенная, Катрин широко открыла глаза.

– Что ты говоришь?.. Жанну, ты видел Жанну?

– Да, живую! И прекрасную, радостную, сильную, как никогда! Я видел ее, говорю тебе! Я видел ее, когда присоединился к Роберту в Нефшато. Она только что приехала тогда в Гранж-оз-Орн. Ее сопровождали два человека, и все местные сеньоры сбежались, чтобы на нее посмотреть!

Катрин с раздражением пожала плечами. Уже достаточно жестоким было то, что ее муж превратился в дикое животное, а теперь к этому добавилось слабоумие!

– Я начинаю думать, что ты сходишь с ума. Жанна живая! Если бы в этом был здравый смысл!

– Я говорю тебе, что видел ее, – заупрямился он.

– Ты видел ее? А на костре в Рауне, когда палач притушил огонь, чтобы все могли убедиться, что это действительно она, ты ее, может быть, не видел? Для меня это было зрелище, которое я никогда не забуду. Бедное тело, уже обожженное огнем, красное, окровавленное! А это лицо с закрытыми глазами, уже безжизненное, но еще не тронутое! Может быть, это была не она?

– Это была другая! Девушка, похожая на нее. Ей помогли бежать.

– Каким образом? Через подземный ход, где ты ее ждал в Сен-Маклу, или я не знаю, через какую дыру в тюрьме, где англичане не спускали с нее глаз? Если кто-нибудь и должен был помочь ей бежать, это были мы, мы, которые были на площади и ничего не смогли сделать. Это тебя, Арно, обмануло сходство…

– Это неправда! Братья Жанны, сеньоры де Лис, тоже ее узнали!

– Эти-то! – сказала Катрин с презрением. – Они узнали бы кого угодно, чтобы манна, упавшая на них благодаря их сестре, продолжала бы литься. Этих мужланов одели, обогатили, дали дворянское звание, а в это время несчастная Жанна гибла в огне. Почему их не было вместе с нами в Руане, когда мы пытались ее вытащить оттуда? Что же касается тебя, ты, как и многие другие, настолько желаешь ее снова увидеть, что поддаешься на смутное сходство…

– Это была она! Я хорошо ее знал.

– Я тоже хорошо ее знала. И я поднялась бы на эшафот, если бы надо было поклясться, что я собственными глазами видела, как Жанна д'Арк умирала на костре. Однако, – добавила она, вспомнив вдруг произнесенные только что слова Арно, – что ты сказал мне минуту назад? Что ты ей служишь? И лучше, чем когда-либо? Она тебя благословила?.. Значит, с ее благословения ты грабишь, сжигаешь, пытаешь, превращаешь Божий дом в хлев и бордель? И ты осмеливаешься мне говорить, что эта авантюристка – Жанна?

– Мы мстим за нее! Бургундия ее выдала, Бургундия должна заплатить!

– Несчастный! – вскричала Катрин вне себя. – Ты видел Жанну, требующую мести? Толкающую солдат убивать мирных людей? А если вы так стремитесь за нее отомстить, почему же тогда не отправитесь атаковать Жана Люксембургского? Это он ее выдал! Вот кто враг, настоящий! У него мощные укрепленные города, солдаты, умеющие драться. Справиться с ним не так просто, как вырезать несчастных беззащитных крестьян.

– Когда ты ее увидишь, ты изменишь мнение! А ты, Катрин, что ты здесь делаешь? Куда едешь?

Голос Арно наполнился вдруг вкрадчивой нежностью, но Катрин не придала этому значения.

– Я тебе сказала: я еду к моей умирающей матери!

– В Дижон, значит?

– Да нет. Ее там нет! Мой дядя взял к себе в дом потаскуху, и моя мать была вынуждена покинуть дом. Эрменгарда дала ей гостеприимство. Я же тебе говорила: она в Шатовиллене!

– В Шатовиллене? Неужели?

Его глаза сузились, казалось, что он ее подстерег, как кошка мышь. На его небритом лице обнажились зубы в хищной улыбке.

Ничего не понимая, Катрин смотрела на него с неописуемым удивлением.

Внезапно Арно вскочил, бросился на Катрин и вцепился ей в горло.

– Я так и знал, ты всего лишь дрянь! И самая худшая из всех. Ты думаешь, я не знаю, кто тебя ждет в Шатовиллене, к кому ты едешь? А?

– Пусти меня! – прохрипела молодая женщина. – Ты… делаешь мне больно! Я задыхаюсь…

– Ты меня не получишь на этот раз, проклятая самка! Когда я думаю, что чуть было не поддался на твои уговоры, на твои слезы, когда я думаю, что ты меня упрекала… что мне было стыдно, да, стыдно. А пока ты разглагольствовала, осыпала меня упреками, у тебя, за твоим грязным упрямым маленьким лбом, была мысль меня одурачить, чтобы иметь возможность отправиться к твоему любовнику!..

– Моему любовнику? – прохрипела Катрин.

– Одному, настоящему, единственному – герцогу Филиппу, которого заметили, когда он тайно приехал вот уже пять дней назад, с маленьким эскортом, к этой своднице Эрменгарде, чтоб ее черт разорвал! Ну? Что ты на это скажешь?.. Я тоже кое-что знаю, видишь?

Отчаянно ловя ртом воздух, Катрин повисла на его руках, которые терзали ее, не встречая больше сопротивления, как куклу. Голос раздался за спиной Монсальви, голос слабый, дрожащий, но ясный, который произнес: