Жюльетта Бенцони - Ловушка для Катрин

– Более давняя? Ничего подобного, я впервые встретил Монсальви в Азенкуре и видел его в сражении.

При этих воспоминаниях в душе Ришмона явно разыгралась борьба. Но Катрин это чувствовала, он желал бы проиграть, но не мог себе этого позволить. Право решать принадлежало этому старику в бархатном одеянии гранатового цвета, который задумчиво на нее смотрел.

Она обратила к нему свой призыв и свои мольбы.

– Сир прево, – взмолилась она, – я, Катрин Легуа, прошу вашего правосудия для Гийома Легуа, убийцы моего отца и своего гостя. И поскольку правосудие уже свершилось, я смиренно прошу у вас милости для человека, который стал его орудием.

Старый прево торговцев внимательно смотрел на Катрин, и в глубине его старческих глаз засветилось что-то похожее на гордость с оттенком нежности.

– Так, значит, – произнес он тихо, – вы и есть та маленькая Катрин, которая играла на моих глазах со своими куклами в магазине добряка Гоше в старые времена? Я не знал о его жестокой гибели, тогда меня не было в Париже, я ничего не знал об обстоятельствах его смерти.

– Тогда, мессир… умоляю вас… не допустите еще одной смерти!

Бургундские сеньоры также смотрели на молодую женщину. Не отрывая от нее глаз, Виллье де л'Иль Адан произнес:

– Надо простить, сир коннетабль! Я громко заявляю здесь просьбу именем моего хозяина Филиппа Бургундского, который, будь он с нами, потребовал бы ее во имя справедливости… и рыцарства.

Каменное лицо Ришмона оживилось.

С тонкой улыбкой, не отрывая взгляда от Катрин, Виллье де л'Иль Адан поддел пальцами тяжелую золотую цепь, которая украшала его черный наряд, и поиграл геральдическим барашком.

– Ни для кого не является тайной при дворе Бургундии, какие золотые локоны вдохновили герцога Филиппа на основание этого ордена, который все мы, его верные слуги, почитаем за честь носить, потому что он – символ высшего благородства. Вот почему я прошу о помиловании во имя рыцарства… и потому еще, что уважаю высшее право со стороны госпожи де Монсальви.

Нахмурив брови, Ришмон напряженно размышлял. Пальцы Катрин судорожно сжимали руку Бастарда. И именно к нему неожиданно обратился Ришмон:

– Ваш совет, сир Бастард?

– Конечно же – помиловать! Я пришел только для этого!

– Освободить Монсальви, – вкрикнул с жаром Рено де Рокморель, – и в путь! Нас ждут дома!

Этот светловолосый гигант не сомневался, что суд окончен и решение принято, оставалось только бежать к Бастилии, чтобы освободить мессира Арно.

Но Ришмон был другого мнения.

– Минуту, сир рыцарь! Мэтр Мишель де Лаллье еще не вынес свой вердикт. Итак, сир прево, что вы решили? Капитан де Монсальви должен жить или умереть?

– Жить, монсеньор, с вашего разрешения. Я обращусь к народу сегодня же вечером и скажу, что сам предложил освободить вас от вашего слова, монсеньор, и прошу милости виновному. Перед тем как вас покинуть и если вы мне разрешите, я бы хотел сказать, мадам, что я счастлив тем, что узнал вас… и горд, что парижская девочка стала такой знатной и прекрасной дамой! Могу я попросить вашу руку?

Поддавшись внезапному порыву, Катрин подставила щеку и горячо обняла старика.

– Спасибо, сеньор прево! Спасибо от всего сердца! Я вас не забуду и буду молить за вас Бога.

Мишель де Лаллье удалился по тенистой аллее сада, сопровождаемый овернцами, Жаном де Ротренаном и двумя бургундскими сеньорами, приветствовавшими ее столь же почтительно, как если бы она еще царила в сердце ее великого герцога Запада, Ришмон осторожно оторвал руку Катрин от руки Бастарда и привлек к себе на каменную скамью.

– А теперь сядьте подле меня, теперь, когда вы победили, моя прекрасная воительница, и дайте мне на вас насмотреться! Боже, как вы красивы, Катрин! Честное слово, если бы я не любил так сильно мою нежную супругу, я бы влюбился в вас! – В голосе Ришмона звучала неподдельная искренность.

– Мессир! Когда я смогу увидеть своего мужа? – робко спросила Ришмона Катрин, залившись краской, которая вызвала улыбку бретонского принца.

– Очень скоро! Ротренан ушел за ним, а Бастилия недалеко! Бедняжка, да у меня не хватило бы духа вас здесь удерживать, заставлять терпеть мои ухаживания, когда я знаю, что вы дрожите от нетерпения видеть его! Но я хочу доставить себе удовольствие соединить вас. Мне кажется, у меня есть полное право на вознаграждение!

– На все возможные вознаграждения и на всю нашу благодарность! Благодаря вам я наконец снова обрету счастье и спокойствие души и сердца…

– Но по-настоящему вы их обретете только с появлением вашего супруга! – проговорил коннетабль, заметив, что Катрин уже бродила взглядом в глубинах сада, высматривая знакомую высокую фигуру.

Она улыбнулась ему немного сконфуженно.

– Да, правда! Мне не терпится его увидеть.

– Наберитесь терпения! Он скоро появится здесь.

И в самом деле, через минуту появился Ротренан, но один и такой взволнованный, что, пока он бегом пересекал сад, Катрин встала, охваченная зловещим предчувствием.

За ней следом поднялся и Ришмон, удивленный ее внезапной бледностью.

– Ну и где же Монсальви? – спросил он нетерпеливо.

– Сбежал! Скрылся! – бросил ему в ответ Ротренан. – Ему помог какой-то монах… и они убили пятерых людей!

Цветущий сад и весеннее солнце померкли, Катрин охватила волна отчаяния. Боль, которую она испытала, была почти физической, и у нее перехватило дыхание. Она закрыла глаза, страстно желая умереть в следующую минуту, но небо не снизошло и не подарило даже жалкого обморока. Ей надо было все вынести до конца…

Закрывшись в комнате, Катрин не могла унять слез. Только одна мысль, неотвязная, жестокая, вспыхивала в мозгу: «Все погибло… все погибло!..»

После этого безумства с бегством, стоившим жизни стольким людям, разве Арно не станет изгнанником, лишенным дворянства и преследуемым повсюду?

Что станет с ней, его женой, его детьми?! Ришмон добьется у короля указа о лишении привилегий и земель, которые отдадут другому или просто забудут забрать у Апшье! Где найдет она убежище, если волк Жеводан преградит дорогу в Монсальви?

Никогда еще она не испытывала такого чудовищного ощущения заброшенности. Все исчезло! Она осталась совсем одна в окружении враждебного мира, который не мог ей подарить ни убежища, ни отдыха. Добрая хозяйка госпожа Редоно, желая облегчить страдания Катрин, принесла ей кубок с горячим вином. Катрин жадно опустошила его.

Катрин вдруг захотелось свернуться клубком на широкой кровати, погрузиться в мягкую глубину пуховиков, зарыться в подушки.

Любовь… Любовь – это Арно! И почему должно было так случиться, чтобы в мире был только один этот человек, эгоистичный и жестокий, почему именно он должен стать единственной любовью Катрин? Она столько выстрадала из-за него! От его ненависти и презрения, когда он, наверное, видел в ней только одну из этих Легуа, которых ненавидел; от его гордости, доходящей до преступного самоотречения, когда, думая, что поражен проказой, он отказал ей в счастье быть рядом с ним, от его жестокой чувственности, когда она его нашла в объятиях опасной красавицы Зобейды; от его страсти к сражениям и крови, ради удовлетворения которой он опять покинул ее после стольких обещаний и устремился навстречу приключениям, которые он любил больше всего на свете. А теперь? Разве подумал он о ней, своей жене, которая годами искала его, следовала за ним на край света из последних сил? Подумал ли он об этом, когда, пренебрегая полученными приказами, слушал только голос своего сердца? Подумал ли он об этом в Бастилии, в эти последние часы, когда, вместо того чтобы ждать суда, который дружба его братьев по оружию обязательно сделала бы более милостивым, он сам себя обрек на изгнание и скрылся, оставив после себя лишь кровавый след?

Но даже в эту минуту, когда, поглощенная отчаянием и усталостью, она из всех сил отталкивала саму мысль о том, чтобы продолжать эти вечные изматывающие поиски, она уже знала, что наступит день, час, мгновение, когда она встанет с этой кровати и двинется на поиски, потому что, пока в ней еще будет теплиться жизнь, она будет искать Арно, его руки, его тело, его – прекрасного и любящего, потому что ради одной ночи с ним она готова поставить на карту свою жизнь!

Через несколько минут в комнату зашел Тристан Эрмит. За ним следовала мадам Редоно.

Он обратил к хозяйке вопросительный взгляд:

– Что вы ей там принесли?

– Горячего вина с корицей! Она уже выпила один кубок, но попросила принести еще.

– Дайте мне кувшин и уходите. Сейчас могут опять прийти овернские рыцари, которые были здесь утром. Скажите им, чтобы подождали, и дайте мне знать об их приходе.

Когда она закрыла дверь, Тристан растерянно посмотрел на кровать, откуда еще доносились стоны и всхлипывания.

– Дайте мне вина, друг Тристан! – неожиданно слабым голосом произнесла Катрин.

– Вы и так уже достаточно выпили. Взгляните на себя: вы совершенно пьяны!

– Тем лучше! Мне кажется, что я не так несчастна. Вино помогает забыться… Дайте мне еще вина, друг Тристан!

– Что бы вы хотели забыть, Катрин? Разве вы не знаете, что ваш супруг теперь больше, чем когда бы то ни было, нуждается в вас?

– Арно всегда нуждается во мне, – отчаянно тряхнув головой, вскричала Катрин, – всегда! Но никто никогда еще не спрашивал у меня, нужен ли мне Арно. Я – его отдых, его развлечение, хозяйка его дома и его первый вассал, его любовница и служанка; все находят нормальным, справедливым и правильным, что я без устали выполняю эти обязанности. Без устали… и не испытываю при этом никогда ни малейшего желания играть другую роль, единственную – роль любимой женщины. Почему я никогда не беру, но всегда берут меня? Он взял меня в плен, Арно, приковал меня к себе своим именем, своей землей, своими детьми… своими ласками! Я его жена… до такой степени, что в подобные минуты он меня просто забывает и послушен только своему безумному эгоизму! Вы пришли напомнить, что он – мой муж? Он принадлежит войне, и все…