* * *

— Здравствуйте, Владислав Алексеевич. Есть какие-нибудь новости?

Адвокат неторопливо усаживался на стул напротив, наконец, взглянул мне в глаза.

— Пока ничего интересного обнаружить не удалось. Её брат в тот вечер не мог быть в нашем городе, он еще в конце июня уехал в Краснодар на заработки и до сих пор продолжает там трудиться в одном из ночных клубов города. Впрочем, даже если предположить, что Данил Нестеров ненадолго вернулся, то как пробрался в дом?

— Быть может, кто-то окно открыл на первом этаже, или же он по стенам умеет лазить? — высказал я предположения, одно нелепее другого.

— Мои люди, конечно, ещё будут искать свидетелей, но на данный момент никто ничего не видел.

— А за Линой, вы продолжаете за ней следить?!

— Конечно.

— И что?!

— Частный детектив пока не заметил никаких подозрительных встреч. Она вообще сейчас ведет себя затворницей. Больше предпочитает сидеть дома, лишь изредка ходит на допросы, иногда в магазин, пару раз была на своей бывшей работе.

— Лина так и не устроилась работать? Интересно, на что живет эта якобы бедная девочка?

— Скорее всего, брат пересылает деньги, или подружка помогает. Хотя их семью трудно назвать обеспеченной.

— Надо выяснить вопрос финансовых поступлений Ангелины, быть может, там найдется ниточка, которая покажет настоящего заказчика этого представления.

— Я постараюсь, Андрей Тимурович, хотя, конечно, здесь могут возникнуть определенные сложности.

Утвердительно закивал головой, соглашаясь с Владиславом Алексеевичем, адвокат не следователь, ему сложно требовать выписку счетов и банковских карт подозреваемой. Очнись, Андрюха, подозреваемый — ты, а Лина потерпевшая… Твою ж мать!

— Продолжайте за ней следить, проверяя все подозрительные, нет, все без исключения, контакты этой чертовой марионетки. Такого не бывает, должна быть какая-то зацепка, ниточка, ведущая к главному кукловоду спектакля. Марионетки не могут играть самостоятельно, ими нужно руководить.

— Конечно, Андрей Тимурович, наблюдение будет продолжено, — сухо, по-деловому ответил адвокат.

— А распечатка её телефонных звонков, что там?!

— Совершенно ничего интересного. Вот, посмотрите сами.

Адвокат протянул мне листы с номерами телефонов и фамилиями их адресатов.

— Сами посмотрите, тут её разговоры по мобильному за месяц до той ночи, и месяц после. Может, какая фамилия покажется вам знакомой. В основном Лине звонит подружка, последнее время так вообще по тридцать раз на дню, иногда с прошлой работы коллеги, правда, они не так навязчивы. На мой взгляд, только одна странность — за все это время Ангелина лишь всего пару раз разговаривала с братом. Впрочем, они вполне могли, общаться с помощью других средств, в наш век информационных технологий это раз плюнуть. Скайп и другие подобные программы намного дешевле телефонов, да и с функцией видео.

— Надо взломать её социальные сети. Найдите умельца. Может, там обнаружится что-нибудь занимательное. Молодые девчонки часами просиживают в контактах и подобных сайтах, фоткая все подряд и выставляя в сеть.

На лице адвоката на мгновение появилась кислая мина. Кажется, моё расследование не вызывало у него никакого энтузиазма.

Напомнил с металлом в голосе:

— Я вам плачу деньги, причем немалые.

— Конечно, Андрей Тимурович, отыщем специалиста. Но на первый взгляд девушка и правда чистый Ангел.

— А её более чем фривольный танец в клубе? Вы же сказали, что раздобыли запись?

— На данный момент это единственный факт, немного компрометирующий Нестерову. Но не думаю, что записи будет достаточно. Кроме того, даже если нам удастся найти свидетелей, видевших ваши поцелуи в клубе, и создать у суда убеждение, что Ангелина знала о ваших физических желаниях в отношении неё, более того, сама их провоцировала, вряд ли это послужит оправданием насилия.

— Я её не насиловал! Не насиловал! Понятно?! — заорал я, мгновенно взбесившись.

На лице адвоката полнейшее равнодушие.

— Андрей Тимурович, позвольте дать вам совет, постарайтесь на суде вести себя более сдержанно.

Весь мой пыл, вся злость, пшик… полностью испарились. Устало потер виски руками.

— Да, вы правы. Только, когда рушится твоя жизнь, трудно оставаться спокойным.

* * *

Еще два месяца спустя.

— Привет, Лина!

Все заледенело внутри, когда я услышала голос Моргунова. Теперь я боялась его еще сильнее, до трясучки в пальцах и коленках, до липкого холодного пота по всему телу.

— Здравствуйте, Глеб Георгиевич.

— Как у тебя настроение перед завтрашним слушанием?

Отвратительное, ужаснее не бывает. Меня просто рвет на части изнутри, когда представляю, что мне предстоит сделать. А еще тошнит, беспрестанно тошнит. Но ответить правду, конечно же, не решилась.

— Настроение нормальное, — несколько раздраженно произнесла я.

— Надеюсь, Лина, все пройдет хорошо, в зале на всякий случай будет находиться мой человек и не один. Вдруг что, они тебе помогут.

Это следовало слышать как: «если будешь вести себя неправильно, они прямо там тебя придушат».

Боже, в какой ад мы с Данькой умудрилась вляпаться. И самое страшное, нет никакой уверенности, что они отпустят брата, ведь для людей Моргунова не существует ничего святого, а чужая жизнь — просто игрушка.

— Не слышу ответа, Лина! — сейчас в голосе Моргунова ничем не прикрытая угроза.

— Д-да, я буду говорить так, как вы велели. Но, Глеб Георгиевич, ведь кто-то из компании Евдокимова может вспомнить и подтвердить мой супероткровенный танец в ночном клубе, вы же сказали мне стелиться, вот я и старалась. Такое поведение не вяжется с версией о маленькой скромной девочке, которой воспользовался озверевший работодатель. Пусть полиции мой танец не показался интересным, но адвокат точно будет задавать вопросы.

— Это может немного осложнить дело, — согласился со мной Моргунов, — Впрочем, я не вижу ничего страшного. Разве откровенные танцы — это повод девушку насиловать? Так ведь?! Пусти там слезинку. В общем, делай что угодно, но судьи должны поверить тебе, а не ему. Старайся, детка, — голос ласковый-ласковый, страшный-страшный, — А твой брат до окончания суда побудет пока в компании моих людей. Переживаю я за него, Линочка, нахождение в сыром подвале, да еще столь длительное время, плохо сказывается на здоровье.

Гад, богатая сволочь, упивающаяся своей властью. Ненавижу.

— Я все сделаю, Глеб Георгиевич, — обреченно произнесла я.

— Конечно, сделаешь, детка, я в этом нисколько не сомневаюсь, — теперь тон Глеба Георгиева показался мне зловещим. — До свиданья, девочка, пришлю к тебе завтра человека, якобы таксиста, он отвезет вас с подружкой в суд.

— Д-до св-виданья, — пропищала, прощаясь, я.

И слезы покатилась с глаз. Соленые, горькие-горькие. Не хочу, не могу поступать так жестоко, особенно с ним — Андреем. Ведь стоило мне закрыть глаза, и я переносилась в тот удивительный вечер, явственно ощущала на губах мужские требовательные поцелуи, а по телу только от этих мыслей бежали мурашки, концентрирующиеся жаркими ударами внизу живота. Что делать? Что?! Как выбраться из этой западни?! Может, попытаться сбежать? Это невозможно, Лина. Люди Моргунова постоянно следят за мной, каждый мой шаг под их контролем, видимо, Глеб Георгиевич боится, что я могу наделать глупостей перед судебным заседанием. Убежишь тут… Нет, можно было бы попробовать… Например, подняться к Варьке, изменить до неузнаваемости свою внешность и попытаться проскользнуть мимо пасущих меня парней. А потом убежать далеко-далеко, в какую-нибудь тьмутаракань. Глеб Георгиевич не всемогущий, не сможет там меня достать. Только вот страшно даже представить, что будет со мной в случае неудачи. Да и брат? С ним наверняка поступят еще страшнее. Это заколдованный круг, страшная ловушка для Ангела, из которой невозможно выбраться, не оборвав крылья.

«Спасибо, мой Ангел» — опять зазвучал в голове голос Евдокимова. Проникновенный, хриплый от испытанного удовольствия. Боже…

Я отвела его на эшафот.

Решительно прошла на кухню, потом в ванну. Перерезать вены и все… Глеб Георгиевич не сможет меня больше достать. Глупость, Лина, слабость. А брат? И не только он, у тебя ведь ребенок под сердцем. До сих пор не могу привыкнуть к этой мысли. Я, и вдруг мама. Ты не имеешь права умирать, Лина! Наоборот, должна цепляться за жизнь всеми возможными средствами. Да и положение Евдокимова в случае моего самоубийства только усугубится, ведь всё подумают, что я покончила с жизнью из-за сотворенного им насилия. Как же мне плохо. Меня насилуют, каждый день насилуют мою человечность, жалость, все лучшие качества, пытаясь сделать холодной, ничего не чувствующей стервой. Слезы из глаз побежали еще сильнее. Привет, Андрей, прости меня, Андрей, я не могу поступить иначе…

* * *

— Здравствуй, мама.

— Сыночек …

— Мам, ну хватит плакать, или я перестану приходить на свидания.

— Пока ты находишься здесь, я не могу не плакать, Андрей.

— Мам, я бы хотел тебя уберечь. Но будь готовой ко всему. Скорее всего… В общем, против меня очень серьезные улики. А остальное: характеристики, её поведение, всё это пустые слова, которые вряд ли будут серьезно рассматриваться. Факты упрямая вещь. А по ним, как ни крути, выходит, что я напился пьяный, избил и взял силой невинную девушку. Но знай, мама, всё это неправда!

— Знаю, милый, знаю.

— Мамуль, не плачь, не плачь, мамочка. Ну же… Прошу тебя!