Поднялась с софы. Надо же выпроводить незваных гостей, к тому же десять миллионов, которые задолжал Данька, вынуждали быть вежливой. Около входной двери Глеб Георгиевич снова развернулся, одно мимолетное движение бровью в сторону парня, и широченный мужской кулак с размаху врезался в мой мягонький, расслабленный, не ожидающий нападения живот. Скрутилась, захрипела, коленки подогнулись, и я, судорожно глотая воздух, бухнулась на пол.

— Да, сука, без глупостей. Иначе тебе тоже не придется больше носить шапки. Я все обдумаю и навещу тебя позже.

Входная дверь закрылась. А я, скрючившись эмбрионом, еще долго валялась на полу, пытаясь восстановить дыхание, стараясь справиться с этой гребаной болью, причем не только физической. Данька, мой мальчик, братик мой любимый… Как ты мог так поступить?!

Мне б бежать тогда в полицию, возможно, это помогло бы избавиться от последующего кошмара в моей жизни. Кто знает, как сложилась бы моя судьба, будь я не такой трусихой. Или, возможно, складывать пришлось только наши с Данькой тела в гроб. Но я побоялась, никому ничего не рассказала, даже верной подружке Варьке.

* * *

Глеб Георгиевич объявился через три насыщенных паническим ожиданием дня. В этот раз без киношного выпендрежа с открыванием чужой двери. Как обычный человек, нажал на кнопку звонка. Помнится, я даже обрадовалась ему тогда, потому что сидеть в непонимании и волнении было мучительно. Каждая минута казалась часом. И как назло, выходные. А в телефоне брата постоянно звучала стандартная, выносящая тревогой мозг фраза: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». От беспокойства хотелось выть и ругаться отборным матом, наплевав на то, что я профессорская внучка с красным дипломом филолога.

— Здравствуй, Линочка, — словно добрый дядюшка, поздоровался со мной Моргунов.

— Дайте мне поговорить с братом, — сказала я вместо приветствия.

— Поболтаете как-нибудь потом.

— Нет, хочу услышать его голос, — продолжила упорствовать я, несмотря на появившуюся недовольную мину на холеном мужском лице.

— Поговоришь, Лина, поговоришь, когда сделаешь кое-что для меня.

— Что?

— Вот, посмотри, — Моргунов протянул мне какие-то фотографии.

Несмело взяла их чуть подрагивающими пальчиками. Нервы совсем расшатались. На фото был изображен симпатичный темноволосый мужчина. Лицо сосредоточенное, неулыбчивое, благородный тонкий нос, темные проницательные глаза, красиво вырезанные губы.

— Кто это?

— Евдокимов Андрей Тимурович. Собственно, он и есть твое задание.

— Не понимаю, что мне нужно с ним сделать? Съесть?!

Глеб Георгиевич захохотал.

— Практически угадала, Линочка. Все очень просто, ты должна его соблазнить и переспать с ним.

— Зачем?!

— Хочу пошутить немного. Сделать парочку фото, где Евдокимов будет голый при компрометирующих обстоятельствах, не допускающих двоякого толкования.

— Зачем? — опять, как болванчик, повторила я.

— Не твоего ума дело, зачем и почему. Допустим, я хочу показать фото одной даме и её отцу, чтобы они не питали матримониальных иллюзий на его счет.

— Потому что иллюзии к этой даме питаете вы, — попробовала высказать я предположение, — Думаю, это чрезвычайно глупо.

— Думать будешь в своем институте, — отрезал Глеб Георгиевич. — А для того чтобы вызволить своего брата, нужно всего лишь с точностью исполнять мои приказания.

— И если я соблазню мужчину на фото, вы простите Даниилу десять миллионов?!

Как-то даже не верилось в такую щедрость.

— Нет, только пять миллионов, а остальное еще за одну услугу.

— Глеб Георгиевич, но я совершенно не умею соблазнять мужчин. Я ведь девственница.

Щеки опять предательски покраснели. Неловко и даже стыдно в наш распущенный век быть невинной в двадцать два года. И еще более неудобно говорить об этом кому-то кроме Варьки. Моргунов пошло оскалился, рассматривая мою грудь под обтягивающей маечкой. Скотина!

— Придется научиться, Линочка. Уверен, ты справишься, соблазнение в крови каждой женщины, это природный рефлекс, о котором ты немного подзабыла, возясь с Пушкиным да Гоголем, а не с реальными мальчиками.

— Можно мне поговорить с Данькой?

— С ним всё в порядке, сидит в подвале моего заведения и ждет, когда сестрица Алёнушка, точнее, Ангелинушка, высвободит его из неволи. Так что старайся, девочка. Хочешь, на мне потренируйся в соблазнении мужчин. Или могу Пашку позвать, он в машине остался. Хотя нет, у парня кровь горячая, он, пожалуй, не удержится и хорошенько выебет девственницу.

— Н-не хочу, — поспешила откреститься я от таких двусмысленных уроков.

Вид самодовольного, но в целом привлекательного Глеба Георгиевича, казался мне омерзительным.

— Тогда учись быть женщиной на Евдокимове. Вот, возьми телефон, там забит единственный номер, мой. Все разговоры теперь будем вести только по этому аппарату. Дальнейшие инструкции получишь позже. Я придумаю, как вас свести вместе.

* * *

Мужские пальцы опять творили волшебство, нажимая на какие-то неведомые кнопки в моем организме, которые изменили мое дыхание, сделав его тяжелым и прерывистым. Я стонала, хрипела, подвывала, выгибалась дугой. Оказывается, я не фригидная, наоборот, очень даже чувственная, отзывающаяся на каждое движение мужских рук и губ, оказывается, секс может быть таким приятным… нет, не то слово, восхитительным, завораживающим, горячим…

— Девочка, ты вся течешь, — блаженно шептал Евдокимов мне в ухо. — Попробуй, какая ты вкусная.

Влажно-липкие пальцы легли на мои губы, и я послушно впустила их внутрь, слизывая солоноватую смазку из своего лона. Вот он какой — вкус страсти. Черные глаза, опаляя желанием, завороженно наблюдали за сосательными движениями моих губ. Затем его рука снова скользнула по животику, вернувшись туда, где пульсировала в голодном ожидании мужских прикосновений моя промежность. От электрического тока пронзившего клитор дернулась всем телом, блаженно завыла в целующие меня губы. Еще чуть-чуть, еще совсем немного движений пальцев, и жаркий ток распространится по всему телу. Хочу. Прошу. Шепчу:

— Еще… пожа-та, — мужской рот все так же настойчиво атаковал мои губы, поэтому слышалась только несуразица.

— Сейчас, Ангел, продолжим, но по-другому. Если бы ты знала, как я тебя хочу трахнуть, употребить по-всякому.

Евдокимов переместился, навис сверху над моим телом, мужские руки требовательно раздвинули подрагивающие, покрытые мелкой испариной ноги. А потом наступила боль… Я знала, что должно быть больно, умная ведь, взрослая, читала соответствующие книжки, но всё же, опьяненная удовольствием, гуляющим по телу, забыла к ней подготовиться. Вскрикнула, из глаз невольно брызнули слезы, тело напряглось, застыло. Черт, расслабься, не зажимайся, Лина, не выдавай себя. Андрей продвинулся чуть глубже. Слезы, словно лупа, увеличивали мужское красивое лицо.

— Девочка моя, — ласково прошептал Евдокимов, и начал собирать слезки, катящиеся по моим щекам своими губами.

А я вдруг явственно поняла — хочу, хочу, ужасно хочу быть его девочкой, его Ангелом. Я ведь верная… однолюбка почти. Появившаяся во мне нежность растворила болезненные ощущения в теле. Теперь движения Евдокимова доставляли какую-то сладкую, даже желанную боль. А он продолжал целовать мои глаза, горящие смущением щеки, трепещущую шею, раскрытые в стоне губы. Андрей задвигался более интенсивно, боль вернулась, я инстинктивно попыталась оттолкнуть, а затем, наоборот, вцепилась сильнее в мужские плечи, всосавшись голодной пиявкой в рот. Боль снова стала казаться желанной, даже необходимой. А может, это и не боль вовсе… Евдокимов вдруг перекатился с моего тела, перевернул меня спиной и попой к себе. Протестующе замычала, ощущение от его ударов в моей девственной щелочке были такими необычными, немного болезненными, но мне хотелось продолжения, хотелось понять, расчувствовать, распробовать, что же это такое — трахаться, ой, заниматься сексом. Слава богу, он и не думал останавливаться. Горячий член вновь раздвинул влажные скользкие складки между моих ножек и одним ударом вошел внутрь. Завыла, и на этот раз точно не от боли. Надеюсь, Евдокимов не увидит кровь. Андрей Тимурович, какой, к черту, Тимурович, Андрей не смотрел вниз, он нетерпеливо убирал мои волосы, покрывая освобождённые участки кожи голодными жалящими поцелуями. А мужская рука погладила животик, потом мой бритый по такому случаю лобок, и двинулась дальше, легла на клитор.

— Ахм! — вырвался вскрик из моего горла.

— Ангел, ты такая сладкая, такая красивая, мокренькая, а пизда у тебя словно шёлковая.

От этого шепота прямо в мое ушко, круговых движений пальцев на клиторе, хаотичных касаний другой руки, мявшей мои грудки, и таранящих ударов члена в пылающей промежности, меня продолжало пронизывать током. По коже шли мурашки, я извивалась, задыхалась, в попытке вдохнуть кислорода закидывала назад голову. И, черт возьми, мне нравилось заниматься сексом, трахаться, это было что-то необычное, неизведанное, запретное, греховно-сладкое.

— Девочка, давай, моя хорошая, я хочу слышать, как ты кончаешь. Кончи для меня, мой Ангел!

Слова подхлестывали, раздували жар внутри живота. Неужели я ещё сегодня испытаю оргазм? Вот вам и фригидная ледышка. Удар, мой всхлип, ласковый шепот на ушко. Боже! Яркая вспышка удовольствия скрутила внутренности. Завыла, шумно выдыхая застоявшийся воздух в легких, и услышала ответный вой Андрея. Мужские руки жестко вцепились в мои бедра, а внутри лона к моей оргазмирующей пульсации присоединились подергивания его члена, выплескивающего семя внутрь испытавшего кайф лона.