На верхней полке шкафа лежал небольшой коричневый чемоданчик, закрытый цифровым замком. Ангел тщательно прячет свои секреты. Впрочем, ожидать от девушки, засадившей меня в тюрьму, простой человеческой безалаберности было бы глупо. Придётся чемоданчик тоже прихватить с собой.

Дальнейший осмотр ангельского жилища ни к чему не привел, больше ничего интересного обнаружить не удалось. На кухне, кроме стерильной чистоты, практически ничего не было. Она что, манной небесной питается? Пачка кефира, какие-то крекеры, три полузасохших яблока. Еще раз оглядел квартиру. Блядь, что ж вы меня душите, эдемские цветы. Осторожно посмотрел в глазок, на площадке этажа все так же пусто. Что ж, пока меня окончательно не придушили эти чертовы цветочки, пора убираться из логова Ангела.

* * *

— Андрей, где ты пропадаешь все это время?! — родные темные глаза смотрели с тревогой.

— Мама, я поживу некоторое время отдельно.

— Сынок, что ты задумал?!

— Ничего, мама! — растянул рот в притворной улыбке. — Просто я уже взрослый мальчик, даже более чем, вон, сколько седины в волосах появилось, таким увальням должно быть стыдно жить с мамой, да еще в доме сестры.

— Ты нашел себе женщину, Андрей?!

Ложка с супом замерла на полпути ко рту. Какой невкусный, отдающий полынью суп сегодня получился у мамы.

— Да, познакомился с одной, — соврал я, кое-как проглотив вставший комом в горле суп.

Черт, я чуть не зарезал Ангела! Я, как садист со стажем, пытал её.

А родительница счастливо вздохнула.

— Слава богу. Она хорошая, Андрей?!

Ага, божественно прекрасная, а еще она гадина, бессердечная врушка, засадившая меня в тюрягу, шлюха, переспавшая, наверное, с сотней мужиков. Но я на ней помешан, мама! Заболел Ангелочком четыре с половиной года назад, ровно одна тысяча шестьсот сорок дней назад. И самое главное, не знаю, наступит ли когда-нибудь выздоровление.

— Думаю, хорошая, — в голосе проскользнула грустинка.

Потому что «оставь надежду, всяк сюда входящий». В ней совершенно нет ничего хорошего, но за полдня, которые я находился вдали от своего бессердечного Ангела, внутри уже успели до невероятных размеров разрастись голод и жажда. Только отдающие полынью мамины супы тут совершенно бесполезны. Черт! Я хочу к своему Ангелу, даже тело ломит, даже кожа болит. Как наркоман, право слово. И с ней, и без нее, мне очень трудно дышится.

ГЛАВА 20

Облака рассыпаются каплями,


Разливается грусть за окном…

Это ангелы в небе заплакали,

Проливая слезинки дождем.

…Мы друг друга в толпе не увидели, Не узнали, не подняли глаз…

Плачут ангелы, наши хранители,

О любви, что прошла мимо нас.

Когда-то давно я прочитала эти строчки в интернете, не знаю, кто их автор, но они мне запомнились, врезались в память. А нашу любовь прошли мимо нас, специально сделали так, чтобы она стала абсолютно невозможной. Легкие опять сжались от спазма, и вовсе не разыгравшаяся аллергия тому виной. По моим щекам прошелся дождик. Я совсем не Ангел, но как же тяжело осознавать эту невозможность. Мы навсегда отравлены жестокими играми Глеба Георгиевича, у Андрея в душе ненависть, у меня — тошнота… Руки сжались в кулаки, нарощенные ногти впились кожу. Гнев, он поднимался волнами в организме, перекрывая дыхание, заставляя меня зачем-то дергать прикованной к батарее ногой и в приступе отчаянной злобы набрасываться на стены. Евдокимов из благородного трудоголика превратился в долбаного маньяка, а я, вместо мечтательной гордячки стала забитой пустышкой. И, кажется, мы уже давно прошли точку невозврата.

Словно собачонка на цепи, заметалась из одного угла своей клетки в другой. А тысяча мыслей, одна страшней другой, роились жалящими осами в голове. Вдруг Глеб Георгиевич решит, что я сбежала от него? Как Моргунов будет действовать? Данька, Данька, надеюсь, он не лишится еще одного пальца. Черт, черт, черт! Мне срочно нужно выбираться отсюда. Евдокимову тоже ни в коем случае нельзя рассказывать правду, я и так перед ним ужасно виновата, поломала, исковеркала его жизнь. Боюсь, узнав, что произошло на самом деле, он станет еще более невменяемым и, стремясь придушить Глеба Георгиевича, полезет в самое пекло. Не факт, что победителем окажется Андрей, как бы ему вообще жизни не лишиться или снова не очутиться в тюрьме. Пусть уж лучше считает меня во всем виноватой… пусть бесится, изливая свою боль на моем теле. Мне не впервой плакать, не впервой ощущать себя изнасилованной. Глядишь, не сможет, не исполосует на кусочки, как грозился. Ведь когда Андрей прибежал с улицы после кровавого допроса на столе, в его лице мне даже почудилась тревога. Оставь надежду, всяк сюда входящий! Не за тебя он испугался, Лина, просто побоялся, что сдохну раньше времени, не сказав ему правду, лишив тем самым живой куклы для удовлетворения своих маньячных желаний. Ведь Евдокимов еще не наебался, не наигрался мной. А потом? Когда это произойдет? Кто знает, что будет дальше.

Как же медленно течет время… Дома у меня был ноутбук и возможность излагать свои мысли на белый лист монитора компьютера. Дома, смешно… У тебя уже черт знает сколько времени нет дома. Только съемные меблированные квартиры, которые менялись с завидной регулярностью, примерно раз в два месяца. Но я могла писать, часами погружаться в несбыточные бредни о звездной любви. Очень часто, когда Глеб Георгиевич трахал меня, я тоже летала в этих созданных воображением мирах или думала о моем Андрее. Нет, кончить всё равно не получалось, полностью отгородиться от реальности сложно, но, витая в космических мирах, легче было притворяться, что меня не выворачивает внутренне от нахальных мужских прикосновений. А сейчас, абсолютно обнаженной, прикованной цепью к батарее, в ожидании возвращения созданного мной чудовища, каждая секунда казалась размером с минуту. И самое главное, погрузиться в выдуманную реальность не получалось, фантазия, снедаемая страхом, испарилась… исчезла. А еще снова, как тогда в ожидании суда, вернулась бессонница. Какое-то бредовое состояние ожидания. Чего? Кого? Неужто его возвращения?! Да, скорей бы Андрей вернулся. Хоть насмотрюсь на него, налюбуюсь… У тебя будет совсем ничего времени перед тем, как он тебя замучит. Нет! Евдокимов не сможет, он благородный и добрый человек! Только в твоем воображении. Бред! Ты бредишь, Лина.

Аллергия все больше и больше давала о себе знать. Тут очень пыльно… Ангелы не переносят грязи. Да ладно, Лина, в твоей жизни было столько несмываемой грязи, что пора уж задохнуться от вечной вони. Ты живучая, как кошка. Но зачем мне дальше жить?! Ведь мой Андрей стал долбаным маньяком. Однако телу, несмотря на весь кошмар произошедшего, хотелось и дальше влачить это ужасающе жалкое существование. Наверно, привычка, а возможно, надежда еще теплилась в душе. Ведь даже в самых страшных сказках, помнится, был счастливый конец. Глупая, не надейся попусту.

Да уж, с физиологией спорить сложно, очень хотелось есть, поскольку те два жалких бутербродика, которые оставил мне мой персональный безумец, лишь не надолго утолили голод. Хорошо хоть Евдокимов ведро с крышкой предусмотрел, чтобы можно было справить естественные потребности тела.

Когда же он приедет?! До того момента, когда я сойду с ума от одиночества, голода или разыгравшейся не на шутку аллергии, мешающей дышать во всю ширь легких.

Осмотр своей тюрьмы ничего не дал. Видимо, Андрей неплохо подготовился к моему похищению. Окно, под которым я была прикована к батарее, выходило во двор, но разбить стекло не получилось бы, его попросту не существовало, снаружи оконный проем закрывали приколоченные доски. К тому же кандалы, сооруженные Евдокимовым, более чем крепкие, и длина цепи не достаточная, чтобы пройти в смежную комнату, где, судя по доходившему до меня естественному свету, окошко было вполне обыкновенное — стеклянное.

Когда же он приедет?! Одиночество, которому я до похищения радовалась, теперь воспринималось мучением.

В комнате совсем потемнело, света, исходящего из простенка двери, больше не хватало. Значит, на дворе уже наступил вечер или ночь. Теперь будет пытка темнотой? Голодом? Или одиночеством? Скорей бы Андрей приехал.

Поворот ключей в замке я восприняла даже с радостью. Захотелось бежать навстречу приветливой собачкой. Далеко не побежишь, потому что я и правда, как животное, посажена на цепь. Лина, черт, что с тобой происходит! Прежнего Андрея больше нет и, возможно, никогда не существовало в действительности, ты его сама выдумала, наделила всеми возможными положительными качествами, а на самом деле, Евдокимов, скорее всего, диаметральная противоположность придуманному образу.

Плотнее закуталась в одеяло, пытаясь прикрыть свою обнаженность. Шаги. Ну, наконец-то, шаги!

Евдокимов вошел в комнату и включил электричество. Зажмурилась от обилия яркого света. Сава богу, после вчерашней пытки глаза нормально видят и нормально реагируют. А потом разлепила веки, уставившись на вошедшего. Красивый, мой Андрей очень красивый мужчина! Темные глаза, как и прежде, обжигали, вбирали полностью в темноту своих зрачков, вместе с одеялом, за которым я смела прятаться. Впрочем, нет, одеяло они отбрасывали, испепеляли, кромсали на кусочки, стремясь быстрее добраться до моего обнаженного тела. Странно, на мужском лице мне читалась целая гамма эмоций, адская смесь из злости, любования, желания и щемящей нежности. Неужели долбаный маньяк тоже рад видеть свою жертву.

— Привет, Андрей! — сказала я с каким-то непонятным задором.

Больная идиотка, мать твою! Был бы у меня хвостик, наверняка радостно завиляла бы им.

Выражение красивого мужского лица поменялось, маска из множества чувств треснула, и осталась только злость. Ослепляющая, яркая. Зря ждала, Ангел, ничего хорошо от этого человека ты не получишь.