Марина Дмитриева - Ловушка для Ангела

— Ну же, говори, Сука!

Теплые пальцы поднялись с живота чуть выше, затем накрыли правую грудь, легонько сжали сосочки. Этого не может быть! Не должно быть при таких обстоятельствах. Однако мужские прикосновения вызвали ток, который огненными нитями прошелся от груди к низу живота да и забился там непонятным томлением. В удивлении даже на миг открыла веки. Свет, свет, обжигает… слепит, растворяет в своей яркости окружающие предметы.

— Я-я не помню! — дрожа, соврали мои губы. — Года четыре, наверное.

— Не помнишь, — ровный тон голоса только сильнее насторожил, злость Евдокимову все равно не удалось скрыть, ведь рука на моей груди с силой сжала нежную плоть.

Снова открыла глаза. Свет от лампы физической болью проник в мозг.

— Четыре года и почти шесть месяцев, ровно одна тысяча шестьсот тридцать девять дней. Я каждый час, проведенный без тебя, помню, мой ненаглядный Ангел!

Вот, значит, как?! Оказывается, Андрей тоже зачем-то отсчитывал дни с нашей последней встречи. Впрочем, его причины понятны, он жаждал мести. Поэтому не надейся, Ангел, умереть быстро тебе не суждено, мучиться будешь долго.

— Всё это время меня интересовал вопрос, как вы все это провернули?! Я прямо-таки каждый час мучился любопытством, убийственным желанием знать, кто придумал эту ловушку? И, главное, чьей марионеткой ты являешься, красавица?

Вздрогнула, что-то холодное опять коснулось тела, острие ножа легонько, ласкающе прошлось по левой груди. А в уши опять ворвался крик, Евдокимов заорал:

— Сука, я порежу тебя на кусочки!! Так что лучше говори, сразу говори, кто за тобой стоит?!

— Мне нечего тебе сказать, — упрямо повторила я.

Больно! Евдокимов полоснул ножом по груди.

— Аууу, — негромко завыла я, снова распахнув веки.

Больно! Свет не хуже стали ножа режет по глазам! Пусть, пусть меня кромсает на кусочки, я все равно лишь чуточку живая, главное, чтобы Данька, Алиса и Кирюша были целыми и невредимыми, чтобы их никто не кроил ошметками.

— Скажи, Ангел, скажи! — теперь почти нежно просит Андрей и гладит, размазывая выступившую из раны кровь по моему вздрагивающему в страхе телу.

Свет, уберите свет!! Он сводит с ума. И нежность тоже к чертям собачьим! У меня её так мало было в жизни, что хотелось наслаждаться лаской, несмотря на боль и текущую из раны кровь. И странно, я, не чувствующая практически ничего с другими мужчинами, сейчас, связанная и кровоточащая, заводилась от действий сотворенного мной маньяка. Как такое возможно?! Как мало я знаю о своем организме! А может, всё дело в привычке, ведь оргазм я могла получить только одним способом — смотря на фото Андрея, лаская себя пальчиками, фантазируя, что именно его руки сейчас касаются складок моего лона. Только каждый раз переносясь в ту роковую ночь. А быть может, я скрытая мазохистка?!

Черт! Уберите свет!! Он даже через закрытые веки обжигает. Рука Евдокимова легла на мой беззащитный открытый лобок. Надеюсь, я теку только слезами из глаз от этого яркого ошеломляющего зрачки света. Наглые пальцы, продолжая биться током, полезли дальше, раздвинули складки между ног. Черт, не надо!

— Оууу! — отчетливо застонала я и, несмотря на спутывающие тело веревки, неконтролируемо выгнулась на столе.

Это так жгуче, так непередаваемо остро, что, кажется, даже в воспоминаниях я не испытывала ничего подобного.

Поспешно прихлопнула губы.

— Итак фамилия, имя, отчество!

— Андрей, прошу тебя!

— Да, Ангел, я тоже прошу, не вынуждай меня быть зверем, скажи, кто это был?!

Свет сводит с ума, а прикосновения пальцев, умеющих доставить женщине удовольствие, лишают последних остатков воли. Он не знает, что просит, месть — очень опасная штука, пусть радуется, что ноги унес. Боже, эти волшебные руки! Опять выгнулась, забилась в опутывающих меня веревках, а из горла вместо признания, вырвался сладострастный стон. Тоже своеобразное признание, моей слабости, а быть может, ненормальности, или женственности, которая наконец-то вырвалась на свободу.

Пальцы остановились. Ооо… Какая пытка. Свет-свет, как больно глазам, я, наверное, в аду. Раю? Не знаю.

— Скажи, Лина, скажи, — змеем-искусителем шепчет мне в ушко Евдокимов.

— Не могу, Андрей, больше не могу, п-пожалуйста…

Сама не знаю, чего прощу: освобождения, продолжения ласк, или прекращения пыток.

— Имя и фамилию быстро!!! — кажется, от мужского крика задрожали стены.

Свет, свет, всё палит и палит, выгрызая своей яркостью зрачки.

— Ну же, говори, Ангел! Говори, чертова кукла!!

Крик, крик, наотмашь бьет по барабанным перепонкам, а свет мощью увеличенного стеклом солнечного луча слепит глаза. Я скоро загорюсь от него. Если до этого не истеку сладкой липкой патокой в желании продолжения мужских прикосновений.

— Говори, блядь! — от крика даже воздух завибрировал.

А внутри зреет протест. Очень больно, когда осколки светлого в твоей жизни продолжаются дробиться, превращаясь в слепящую пыль.

— Да пошел ты! Я, я не могу сказать! — тоже заорала я. — Можешь меня полосовать! Слышишь?!

И тут же плечо обожгла боль, это острие ножа надавило, протыкая кожу. Из раны хлынула кровь. Нет, ты не права была, Лина, какая на хрен патока, ты истечешь кровью, распятая на этом столе.

— Сука, так ему верна! Почему ему?!

Ха… Попробуй тут не быть преданной.

— Да, вернаААА!

Превращая мой крик отчаяния в стон, раздирая нежную текущую ткань лона, в меня вонзился мощный, налитый желанием и злостью мужской член. Как в этой боли, в этом жгущем светом аду, могло найтись место удовольствию?!

— Сука, какая же ты сука, мой Ангел, — застонал Андрей.

Что- то с громким стуком упало на пол, наверное, нож выпал из рук Евдокимова. Мужские пальцы, сдавливая чувственную плоть, легли на мои трепещущие то ли в страхе, то ли в наслаждении груди. Мужские бедра двинулись вперед, вколачивая внутрь обжигающий член. Затем еще один мощный глубокий толчок, и я поспешно, чтобы не застонать, прихлопнула рот и зажмурила веки, чтобы не обжечься светом. Не получилось, ведь толчки в самую глубину, до предела, продолжаются, убыстряются, из горла невольно стали вырываться блаженно-сладострастные звуки, глаза же потрясенно распахнулись, стремясь хорошенько рассмотреть вернувшегося Моего Андрея, но нахватавшись слепящих лучей, веки снова смежились.

— Скажи мне, кто он? — ласково шепчет Андрей, жадно толкаясь внутри моей поплывшей желанием, хлюпающей от таких интенсивных движений вагины, а мужские пальцы грубо, больно сжали вставшие каменными столбиками соски.

— СКАЖИ!!! — теперь уже орет Евдокимов, не переставая интенсивно вколачивать в меня член.

А затем почти сразу ласково:

— Скажи мне, Лина, я хочу знать имя человека, подсунувшего под меня Ангела, укравшего у меня Ангела!

Чертов больной ублюдок, мой персональный маньяк.

Крик, опаляющий свет, боль, таранящие удовольствием удары, ласковый шепот, кровь на моей груди. Я сойду с ума, всё это невозможно вынести, оставшись нормальной! Пусть… сейчас даже страх прошел, во мне есть только одно желание — чтобы эта пытка продолжалась. Я уже не скрываю свои стоны, он тоже не в силах сдерживать рвущийся из горла вой наслаждения, всё растворилось в этом ослепительном свете, в желании сгореть дотла. Член с хлюпаньем продолжал вонзаться в мое беззащитное лоно, мужские кровавые руки жадно лапали грудь, больно сжимая соски, а я выгибалась, билась в паутине страсти, ловушке физиологии, устроенной для наших тел. Андрей брал меня жестко, грубо, и мне должно было быть тошно от еще одного насилия над собой, а я, почувствовав в теле предоргазменную волну, замерла, жадно глотая губами воздух. Глаза, хочу видеть его темные шоколадные глаза. Нет… только свет, как много света в этой западне. Поймалась, забилась, закричала, внизу живота, под настойчивыми ударами члена, словно что-то разорвалось, прорвало плотину. Оргазм с маньяком, оргазм с Моим Андреем, оргазм со светом! Неужели такое бывает? Неужели так бывает?

— ААА! — захлебываясь, закричала я.

— Оууу!! — хрипло вторил мне Евдокимов, изливаясь фонтаном семени внутри моей промежности.

Резко вывернул руль, машина прошла буквально в паре миллиметров от черной хонды, идущей чуть впереди. Мне посигналили, покрутили у виска и, подозреваю, обложили трехэтажным матом. Благо, автомобильные стекла двух машин скрывали недовольные слова чудом избежавшего аварии водителя. Черт! Черт! Черт! Нервы в полном ауте. Ты больной, Евдокимов, маньяк, совершенно ненормальный! А иначе как назвать то, что ты сделал с Ангелом?! Сукой! Но это все равно за гранью разума. Я ведь мог зарезать Лину на том столе. И самое безумное, меня возбуждали, даже дико заводили, её кровь, её беспомощность, вздохи, подрагивающий голос, слезящиеся от света глаза, текущее (Черт! Как оно могло быть текущим?!) лоно. После оргазма почувствовал себя словно пьяный, едва излившись в пульсирующую шелковую промежность, выбежал во двор, ополоснул себя холодной водой, а потом долго стоял в темноте ночи, стараясь отдышаться, пытаясь осознать, что я настоящий зверюга и теперь уже по-настоящему насильник. Затем, прихватив аптечку из автомобиля, мигом побежал обратно, поскольку еще одна страшная мысль пришла в голову: «Вдруг Лина истечет кровью на том чертовом столе, отправится прямиком в ад, снова сбежав от меня, тогда как я еще не наигрался, не наебался, не насмотрелся на неземную красоту Ангела». Нет, мои волнения были напрасны! Лина оказалась живучей, словно кошка. Слава богу! Или я все же не полностью шизанутый, раны на женском теле оставил совсем не глубокие. Выключил к чертям собачьим эту лампу, потом осторожно развязал веревки. Лина тихонечко постанывала, но ничего не говорила, не просила и держала крепко зажмуренными глаза. Даже когда я вылил ей на раны почти целый флакон йода, она лишь тоненько пискнула, а личико безумно красивого Пьеро на миг сковала болезненная гримаска. Потом после водных процедур я постелил ей ложе. Ну как… бросил матрас и одеяло на пол, спать в одной постели с ангельскими созданиями ада, было бы перебором для меня.