— Не смей закрываться, слышишь! Смотри на меня, Лина, я хочу видеть твои глаза! Хочу знать, что тебе больно!

Бескрайнее голубое небо в синих потеках туши затянуло смертоносным омутом, да прямиком на дно. Снова протаранил членом девичье лоно, и застыл в самой глубине, по — ястребиному всматриваясь в зареванное, но все равно безумно красивое лицо. А потом просто по-зверски — удар, удар, удар… Лина запрокидывала голову, шипела, и приглушенно стонала от каждого такого бешеного толчка. Удар, удар, удар. Как сладко в этой шелковой вагине! Черт, не могу больше! И так долго продержался, удивительно даже, что не спустил сразу, едва дотронувшись до нежной кожи между женских ног, как, помнится, это было в ту роковую ночь. Еще один глубокий зверский удар, еще один негромкий вскрик боли из закушенных ангельских губ, и мой вой наслаждения от наступившего оргазма огласил пространство. Член запульсировал, изливая сперму внутрь блядско-красивой пизденки. Парочка бешеных толчков, для продолжения своего наслаждения, и я, сипло хрипя, бухнулся сверху божественного тела. Воткнулся носом где-то в районе бьющейся на девичьей шее жилке. Её кожа пахла эдемскими цветами… Пальцы сами по себе двинулись гладить этого дивного Ангела, а губы потянулись целовать пропитанный кровью рот. Нет!!! Не дождется гадина! От меня она больше не получит ни грамма нежности! Перекатился с удушающего эдемскими цветами тела и, тяжело дыша, лег рядом на скрипучий диван.

ГЛАВА 18

Ржавые гвозди снова и снова втыкались в кожу, душу, насквозь прокалывали сердце. Меня изнасиловали, опять… Страшная сказка для Ангела продолжается. Нет, постоянное принуждение в моей жизни стало почти привычным, меня ведь почти каждый день насиловали, xоть я сама снимала трусики и расставляла нoжки. Прoсто нeстeрпимо больно, что это сделал именно он, человек, о котором я мечтала, думала все эти долгиx и унылыx четыре с половиной года, кого возвеличила, поставила на пьедестал мученика. Очнись, того Андрея больше нет! Он остался в прошлом, был лишь в твоиx воспоминаниях и фантазиях. Евдокимов изменился, стал настоящим зверем, и самое печальное — именно я превратила его в чудовище. Слезы продолжали катиться из глаз. Евдокимов, тяжело дыша, раскинулся на диване. Одна его рука находилась совсем рядом с моим плечом. Я физически ощущала исходящий от мужских пальцев нервный жар, хоть и развернулась к нему спиной. Что будешь делать теперь, Лина?! Как выкручиваться?! Еще не выбравшись из одной ловушки, я угодила в другую. Из огня да в полымя. Андрей спокойно может меня убить, да прикопать где-нибудь. И ничего ему не будет за мою смерть, поскольку меня нет, я — призрак, давно исчезнувший в неизвестном направлении из жизни всех своих знакомых. Успокойся, Лина, Евдокимов — благородный, вполне вменяемый человек… Ага, которого ты помогла посадить в тюрьму, переломав, перепоганив всю его жизнь. Этот немаловажный факт мог очень плохо сказаться на его адекватности. Захотелось повернуться и попытаться найти в озверевшем мужчине, еще минуту назад насиловавшем мое тело, того Андрея, который мне запомнился в ту единственную ночь, которая у нас была — уверенного, улыбчивого, ласкового и требовательного одновременно. Нет, не обернулась, побоялась, и не знаю, чего больше — найти мужчину из своих воспоминаний или понять, что его нет больше, а скорее всего, не существовало вовсе. Оба варианта ничего хорошего мне не сулили. Вместо этого огляделась вокруг. Мы находились в каком-то довольно обшарпанном частном доме, окна которого были плотно закрыты темными шторами. Если есть окна, значит, можно разбить стекла и сбежать, автоматически отметила я, а потом поразилась своей способности размышлять. Только бежать прядётся голой, платье, белье — всё истерзано в клочья. Так что искать адекватность в мужчине, который лежал рядом, было плохой идеей, Лина.

Всё же нужно разворачиваться и выяснять, какие у Андрея планы. Чего мне следует ожидать? Вытерла слезы и осторожно повернулась. Евдокимов лежал на спине, широко раскинув руки, лицо — расслабленное, дыхание уже выровнялось. Он никак не отреагировал на мои движения, то ли я действовала слишком тихо, а быть может, просто не хотел смотреть в сторону такой гадины. Мужские веки были плотно сжаты. Красивый… я правильно запомнила, мой Андрей очень красивый мужчина. Тонкий аристократичный нос, скульптурные черты лица, красиво вырезанные губы, между бровей вот только залегла угрюмая складка, которой, помнится, раньше не было, да волосы немного поседели.

Веки открылись. Какие же темные у него глаза. Радужка глаз в слабом освещении дома казалась почти черной и сливалась со зрачком.

— П-привет, Андрей! — почему-то произнесла я, сама понимая, как глупо звучат мои слова, после всего, что произошло между нами, после сегодняшнего насилия над собой.

Он пораженно уставился на меня. Мужской кадык дернулся, сглатывая, а выражение лица поменялось, моментально став хищным. В темных озерах глаз теперь плескалась бьющая через край ярость. Сильные руки потянулись ко мне, сдавили шею и начали душить…

— Здравствуй, здравствуй, Ангел! Хотя нет, теперь я буду звать тебя Сукой…

Нечем дышать! Схватилась за его руки на своем горле, царапая сильные мужские пальцы накладными ногтями. Темные глаза приблизились, целое море ненависти, поглощая, смотрит на меня, затягивая с самую пучину. Внимание! Красный уровень опасности, Лина.

— Скажи мне, Сука, кто придумал засадить меня в тюрьму?! Хочу знать имя этой сволочи?!

Как сказать?! Я не могу даже слова произнести, и вовсе не пальцы Евдокимова на моей шее тому виной, Глеб Георгиевич, именно он в железных тисках держит мое горло. Моргунов считает меня приближенной, своей собственностью, и если я посмею отрыть рот, его месть будет страшной. Он не пощадит даже моего маленького племянника. Предательства Глеб Георгиевич никому не прощает. Противного блондинчика, когда-то принимавшего участие в моем первом изнасиловании, он безжалостно убил за какую-то аферу, которую тот посмел провернуть без его ведома. Туда ему и дорога! Признаться, смерть Кирилла, с одной стороны, меня даже порадовала, а с другой, заставила еще сильнее испугаться, затаиться.

Евдокимов немного ослабил хватку.

— Ну, Сука, говори! Я хочу слышать фамилию!

— Андрей, мне нечего тебе сказать.

И тут же получила удар по лицу, опять прямиком по разбитым в кровь губам. Больно… Потом Андрей жестко схватил меня за волосы, слезы в который раз брызнули из глаз.

— Неправильный ответ, Ангел! — в голосе злость, в темных озерах глаз предупреждение.

Всхлипнула.

— У меня не будет другого.

Боясь еще одного удара, закрыла руками лицо, однако его не последовало. Евдокимов молча вскочил с дивана. Опять боль… Он поволок меня за волосы в сторону большого стола, стоящего в углу комнаты, приподнял, посадил попой на жесткую лакированную поверхность. В мужских руках появились веревки. Страх ледяными спицами прошелся по хребту, ведь красивое лицо казалось совсем невменяемым от злости. Андрей же не станет меня душить?! Или?! Нет, кажется, у Евдокимова другие планы, он схватил мою ногу и начал привязывать её к ножке стола. Млять, млять, Ангел, ты снова угодила прямиком в оживший кошмар. Сейчас моя тошнотворная жизнь, которую я вела последние четыре года, казалась вполне сносной. Захотелось обратно в это мерзкое болото, да, там меня трахали, как вздумается, унижали, подкладывали под определенных людей, но хотя бы физически не мучили. Стала вырываться, Евдокимов молниеносно приподнялся с пола, и я получила еще одну существенную затрещину, от которой в глазах замельтешили темные точки.

— Блядь, Сука, веди себя спокойно! Иначе будет больно!!

Да, Ангелина, ты зря трепыхаешься, он все равно сделает то, что задумал. Ему некому помешать! Вторая моя нога тоже оказалась привязанной к ножке стола. Пожалуйста, я хочу потерять сознание, нет, лучше сойти с ума, или даже умереть, только сейчас, немедленно! Не испытывая моральных и физических мучений. А зверь с красивым лицом Андрея теперь причудливо опутал веревками мои запястья, вскинул руки вверх, потом перетянул веревки под столом, привязав их к ногам. Я оказалась распятой на этом чертовом столе и уже догадалась, к чему были эти приготовления. Далее наверняка последуют пытки. Боже, дай мне силы! Боже, дай мне забвения!

Евдокимов отошел, послышался какой-то непонятный шум. Что он задумал?! Какие муки готовит для меня?! В глаза бьет яркий свет. Свет, свет, сколько много света! Андрей поставил настольную лампу совсем рядом с моей головой и направил её лучи прямиком мне в глаза.

— Итак, я тебя еще раз спрашиваю, Лина, кто придумал засадить меня в тюрьму?!

Кожи дотронулось что-то холодное и, судя по всему, острое. Правда, слепящий свет в глаза не позволил рассмотреть, какой именно предмет пыток выбрал для меня Андрей. Скорее всего, нож, кожей чувствовалась довольно широкая поверхность. Страшно, Ангел?! Еще как! Уж слишком много гвоздей заколочено в меня, выдержу ли я еще ножички?! Всхлипнула, по телу прошла крупная холодящая дрожь. И только глаза пылали, горели. Этот слепящий свет, от него невозможно спрятаться, он проникал даже под кожу, и плотно закрытые веки не помогали. Задышала часто-часто, выдав с головой свой страх.

— Ты очень красивая, Лина! Стала еще красивее за эти годы, — почти ласково прошептал Евдокимов, чем, признаться, несказанно удивил, ведь я приготовилась к мучениям.

Кожи теперь коснулась не холодная сталь, нет, теплые, даже обжигающие пальцы, которые стали чертить на моем подрагивающем животе какие-то странные узоры.

— Блядь, напомни, сколько лет мы с тобой не виделись? — вдруг со всей дури заорал Андрей совсем рядом с моим ухом.

И я, немного разомлевшая от ласковых прикосновений, испугавшись, дернулась, закричала, забилась в этих веревках, словно умалишённая в белом полотнище смирительной рубахи. Конечно, вырваться не получилось, веревки надежно фиксировали меня все так же распятой на столе. Пожалуйста, выключите свет!! Очень ярко, очень больно от избытка яркости! Четыре года и почти шесть месяцев, могу даже по дням сказать — ровно одна тысяча шестьсот тридцать девять дней. Но ответить так не решилась. Временами мне хотелось забыть как страшный сон, тот сначала блаженно-чувственный, потом насыщенный болью и страхом вечер, навсегда стереть со своей памяти последующее за ним судебное разбирательство… Не получалось, поэтому непонятно для чего я считала дни с момента нашей последней встречи с Моим Андреем.