— Это зависит оттого, какие чувства ты сохранил ко мне после нашей последней встречи, — мягко произнесла она. — Боюсь, что я, возможно,: была несколько жестока.

Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но Филип отбросил ее с яростью и отвращением.

— Это судьба была жестока! И больше никогда не дотрагивайся до меня, сестренка!

Тиффани побледнела.

— Кто тебе сказал?

— Дани Стейн перед тем как бросить меня в пустыне. — Филип мрачно усмехнулся. — Не беспокойся, я не собираюсь задавать никаких вопросов о Дани, потому что не хочу знать ответов. Все, что я хочу услышать, почему ты не позволила мне узнать все вовремя?

— Твой отец хотел защитить тебя от правды, а я любила тебя так сильно, что стремилась оградить от тех страданий, что испытывала сама.

— Черта с два! Единственное правдивое утверждение, которое я от тебя когда-либо слышал — что тебе нужна была «Брайт Даймондс», а не я! Ты держала меня в неведении, чтоб я тебе больше не докучал — я был тебе бесполезен. А теперь я снова стал полезен, поэтому ты изменила тактику?

— Все было совсем не так! Господи, я не могу говорить об этом. Разве ты не понимаешь — ничего этого не было! Ты и я — не в родстве.

— Идем со мной.

Филип схватил Тиффани за руки, потащил ее по коридору в другую часть дома и распахнул дверь.

— Вот спальня нашей матери. Это та самая постель, на которой она спала. По всей вероятности, на этой постели мы с тобой и были зачаты, правда, от разных отцов, хотя, — Филип угрюмо усмехнулся, — и в этом мы не можем быть уверены.

Он все еще сжимал ее запястья, когда Тиффани пыталась вырваться и отводила глаза от постели. Она дрожала, потому что после его хватки ушибы на руках болели еще сильней.

— Посмотри на постель, Тиффани! Взгляни в лицо правде — у тебя есть мужество, и ты должна это сделать! Я помню, как зачарована была ты своей таинственной матерью — не хочешь о ней услышать?

— Нет. — Ее губы были странно неподвижны, и ей стоило огромных усилий даже прошептать одно слово.

— В любом случае я мало что мог бы рассказать. У тебя, меня и Миранды есть нечто общее — никто из нас не знал нашу мать. Разница между нами лежит в отношении к отцам. Я ненавидел своего, ты презирала своего, но Миранда обожает своего, и ты должна очистить имя Рэйфа Деверилла от этого смехотворного обвинения, чтобы Миранда могла выйти за него замуж и вернуться к отцу.

— Никогда! — Тиффани наконец обрела голос и нашла в себе силы продолжить борьбу. — У меня нет ни малейшего основания так поступить. И я все еще не понимаю, почему ты изменил свое отношение к Миранде.

— Я сильно ревновал к ней. Ни у кого из нас не было матери, но у нее был отец — великий, сияющий, победоносный бог-отец, который открыто обожал ее и совсем не замечал меня. На какой-то детский манер я в своем изгойстве винил Миранду, но это, конечно, была не ее вина. Я был так похож на нашу мать, что Мэтью Брайт всегда должен был сомневаться в своем отцовстве… зато был уверен в отношении Миранды.

— Ну, хорошо, я могу купиться на эту трогательную сказочку, но не стану расчищать дорогу к браку Миранды с Рэйфом Девериллом — и не взывай к моим родственным чувствам, потому что все еще ощущаю себя единственным ребенком.

— Расчисти эту дорогу, и Миранда заберет предложение финансировать россыпи Юго-Западной Африки — тогда Антон Элленбергер и алмазы — твои.

Ее сердце забилось от возрождения надежды. Но этого было недостаточно.

— Я люблю его, — четко сказала она. — Мне нужны и Рэйф, и алмазы.

Филип покачал головой.

Миранда отвергла алмазы ради любви. Ты отвергаешь любовь ради алмазов. Нравится вам или нет, — никто из вас не может обладать и тем, и другим, и ты поймешь, что Рэйф Деверилл не примет иного исхода.

Она в отчаянии закрыла глаза, сжигаемая тоской по его лицу, его телу, его прикосновениям — единственному мужчине, которому она смогла бы позволить подчинить ее своей воле.

— Почему я не могу найти любовь и сохранить ее. Все же могут! Все, кроме меня!

— И, однако, ты женщина, у которой есть многое — красота, богатство, положение в обществе и власть. Ты не можешь обладать всем, Тиффани. Никто же может. Никакие деньги не купят такого права. Тиффани и любовь несовместимы — и не думаю, что когда-нибудь это произойдет!

Чувство потерянности и одиночества ошеломило ее своей силой, ибо она знала, что он прав. Она никогда не познает полного доверия, абсолютной гармонии души и тела. Она всегда будет одна, лишенная доверительной связи с мужем, любовником, братом и сестрой, на которых могла бы положиться в трудную минуту и которые бы принимали и любили ее такой, какая она есть. Но жалость к собственной персоне была не в духе Тиффани. Любовь или алмазы? Здесь нет выбора! Алмазы — это Тиффани, а она — это алмазы, они едины, не просто связаны историей и происхождением, а неразделимы. Без алмазов Тиффани зачахнет и умрет, как фея без волшебной палочки, цветок без солнечного света, ибо алмазы — источник ее очарования и основа всего ее существования.

Он подумал, что она колеблется.

— Если ты не согласишься, я расскажу… нас.

— Нет! Люди видели нас вместе, на том балу… Ты не сможешь объявить всему миру, что мы брат и сестра!

— Не всему миру, только Рэйфу… и Рэндольфу.

И снова Филип стиснул ее руку, но на сей раз он заметил синяки. Тиффани вспомнила, как изменилось в похожей ситуации выражение лица Рэйфа, и внезапно поняла какую сделку может заключить — сделку, которая нейтрализует Рэндольфа и освободит ее от его постоянных угроз.

— Где Рэйф?

— В столовой с Еленой.

— Пригласи его сюда.

Когда Рэйф вошел в комнату, Тиффани спокойно встретила его взгляд, но затем протянула руку Филипу.

— Алмазы Юго-Западной Африки в обмен на доброе имя Рэйфа Деверилла. — Она повернулась к Рэйфу. — Если россыпи оправдают ожидания, эта свадьба будет куплена самой дорогой в истории ценой. Надеюсь, ты польщен?

— Удовлетворен, так будет точнее, — ответил Рэйф. — Однако Миранда получит акции «Даймонд Компани», так что выигрыш в борьбе за власть, можно сказать, будет поделен поровну.

— Я готова пойти дальше. Когда-то я верила, что могу «никогда не жалеть, никогда не объяснять, никогда не извиняться»… — Тиффани взглянула на Филипа, и на миг они перенеслись на солнечный двор в Оксфорде, — … но я ошибалась, и уже пожалела о том, как обошлась с тобой, и извинилась за это. Сейчас я собираюсь все объяснить, но хочу кое-что получить взамен.

— Посмотрим. Но не акции, Тиффани — уже слишком поздно для этого.

— Знаю.

— Тогда что или чья сила убеждения оказалась сильнее, чем акции? — изумленно спросил Рэйф.

— Моего брата. — И Тиффани холодно указала на Филипа.

Лицо Рэйфа посерело, уподобившись пеплу, пока он переводил взгляд с одного на другую.

— Моей матерью была леди Энн Брайт, но я узнала об этом только после того, как мой отец…

Одним быстрым движением Рэйф оказался рядом и обнял ее.

— Все хорошо, — пробормотал он. — Я все понял… самоубийство твоего отца, Мэтью, все… Но почему ты не рассказала мне?

Она слегка отстранилась и взглянула ему в глаза.

— Не рассказала тебе, что была беременна от собственного брата?

В ответ Рэйф только крепче прижал ее к груди и спрятал лицо в ее волосах.

— Ты бы женился на мне, если бы я тебе рассказала? — прошептала она.

— Да!

— Ты любил меня?

— Да. — Он не мог причинить ей боль, объяснив, что его любовь родилась из очарованности ею, что в основе ее лежало скорее физическое влечение, чем чувство. Возможно, это очарование все еще длилось, но он более же был подвержен ему как ранее, потому что встретил другую женщину, которую любил сильнее.

— Тиффани… — Голос Филипа был хриплым и отчужденным. — Я поверил, что ты ошиблась насчет ребенка. Господи, прости меня, но я не знал… Что с ним случилось?

— У меня был выкидыш. — Тиффани сделала шаг назад, оказавшись на равном расстоянии от обоих мужчин. — Выкидыш происходит легко, когда рядом Рэндольф.

Она подняла руки и начала медленно расстегивать платье. Спустив его с плеч быстрым драматическим движением, она повернулась спиной, чтобы мужчины могли оценить во всей красе картину жутких синяков и кровоподтеков. Затем очень сухо и деловито она описала свою брачную ночь с Рэндольфом и то, как проходили другие ночи. Закончив, она повернулась к ним, и тон ее изменился.

— Избейте его! Избейте его для меня! Владение юго-западными россыпями даст мне над ним моральное превосходство, но мне нужна мужская сила, чтобы сломать его физически. Сделайте это для меня!

Во время их первой встречи Рэйф сказал Тиффани, что мужчина может простить ей все, потому что она так прекрасна. Это была неправда, и тогда он ее не простил. Но теперь оба, и Рэйф, и Филип, смотрели на нее с сочувствием, вызванным не ее красотой, а ее душевными язвами и физическим страданием.

— Он мой, — тихо сказал Рэйф Тиффани, — он один в доме?

— Если не считать цветных слуг.

— Дай мне полчаса. Потом возвращайся домой. — У двери Рэйф задержался. — Кстати, я вспомнил, где видел этот бриллиантовый кулон и что о нем говорил предыдущий владелец. Не надевай его больше.

Он закрыл за собой дверь, но прежде, чем покинуть дом, переговорил с Еленой, которая смущенно отводя взгляд, вручила ему нечто из скудного имущества Дани. Рэйф спрятал это под пиджаком.

Брат и сестра молча сидели в спальне Энн.

— Я только что вспомнил Оксфорд, — произнес наконец Филип. — Мы спрыгнули с того моста, но не взлетели в небо — мы упали.