— У вас нет никакой возможности победить, — внезапно сказала Тиффани. — И никакие ваши разные хитрости и лживость вам не помогут.

— Какая хитрость, какая лживость?

— Вам не одурачить меня этими невинными взглядами. Филип рассказывал мне, какими путями вы добивались привязанности отца, так что он оказался в пренебрежении. Рассказал он мне, и как вы совали нос в его личные письма.

— Ничего подобного я не делала! — яростно взорвалась Миранда, но затем вспомнив, что на них смотрят люди, постаралась изобразить улыбку.

— Да? А как насчет тех писем, что вы показали отцу, когда с ним случился приступ?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите? В ту ночь Генриетта дала мне какие-то документы, чтобы я передала их отцу, но они сгорели.

Ее удивление казалось искренним.

— Генриетта? — переспросила Тиффани.

— Наша домоправительница. Раньте она была служанкой моей матери, И какое, черт возьми, это имеет отношение к вам?

Тиффани улыбнулась, довольная тем, что Миранда ничего не знает о том случае и что она, в конце концов, оказалась просто наивной маленькой девочкой. Она была права с самого начала: Миранда ей не соперница.

Фотограф выбирал момент. Это была чрезвычайно выразительная картина: две прекрасных алмазных наследницы, обе — одинаково высокие и стройные, одна темноволосая, с магнолиево-белой кожей, другая — с рыжевато-золотистыми волосами и нежным румянцем. Он хотел снять совершенство.

— А что до моих отношений с отцом, — тихо продолжала Миранда, — то я никогда не намеревалась повредить Филипу.

— Его смерть была вам очень удобна. Без него ваше положение значительно усилилось.

— Вы бы так не говорили, если бы вам пришлось потерять брата.

Ответ был готов сорваться с губ Тиффани, но она сумела проглотить его. С неожиданной отстраненностью ей стало ясно, что ситуация значительно упростилась бы, останься Филип в живых. Он так и не узнал бы, что они — брат и сестра, и манипулировать им было бы гораздо легче.

— Но вы правы относительно того, что я оказалась любимым и старшим ребенком отца, — тихо сказала Миранда. — Он усилил мою собственную позицию в той сфере, которая представляет большой интерес для Антона Элленбергера, и я не премину использовать в борьбе с вами все средства, какие только есть в моем распоряжении.

Тиффани рассмеялась, упиваясь всеми выгодами собственного положения: у нее были лучшие финансовые условия, которые она может предложить Антону, акции, которые она скоро купит и это даст ей превосходство над Рэндольфом, и еще Рэйф Деверилл принадлежал ей.

— Не возлагайте много надежд на свое свидание с Антоном в среду — к тому времени я уже одержу победу.

Фотограф извинился за задержку.

— Как чудесно! — сказал он. Вы, леди, вместе в Кимберли, в том городе, где ваши отцы встретились настали друзьями, где, собственно, все и началось. Улыбку, пожалуйста.

Дочери леди Энн улыбнулись в камеру, и были запечатлены для «Даймондс Филдз Адвертайзер» на фотографии, которая в скором будущем обойдет весь мир.


Где все началось… Еще один человек за оградой думал о том же. Вместо того, чтобы следить за скачками, Дани Стейн поднял полевой бинокль — наследие Бурской войны — и направил его на публику.

Это она… без сомнения. Руки Дани задрожали. Жутко было оказаться здесь, в Кимберли, в 1914 году и увидеть такую точную копию юного Мэтью… Мэтью, каким он был в двадцать лет, когда Дани впервые его встретил. Лицо, волосы, глаза, посадка головы — все было абсолютно то же самое. Только выражение лица было другим: у нее — сдержанным, в то время, как у него — дерзким, но, пока Дани наблюдал за ней, припав к линзам бинокля, он почувствовал, как спадает с нее маска девичьей скромности и из-под нее уже пылает неукротимый дух Мэтью.

До сего момента Дани еще сомневался, сможет ли он через все это пройти. Убить мужчину… ее брата — одно дело, убить девушку — совсем другое. Ирония судьбы состояла в том, что после своей неудачной попытки убить Мэтью, он спас этой девочке жизнь — потому что ни один африканер, даже такой, как Дани Стейн, не мог стоять и смотреть, как гибнет ребенок.

Но теперь, когда он ее увидел, он понял, что это надо сделать. Убить Миранду будет так же правильно, как убить самого Мэтью, и это будет такой удар по семейству Брайтов, что все прошлые усилия Короля алмазов на этих приисках пойдут прахом. Что еще важнее, ее смерть хоть немного возместит страдания и смерть тех женщин и детей, что погибали в концлагерях, потому что в душе Дани винил Мэтью — алмазного магната, ютландера — в преступлениях Бурской войны. Но Дани отомстит Мэтью за все.

Кстати, о Бурской войне… Дани внимательно всмотрелся, а потом опустил бинокль. Деверилл… Деверилл, который сжег ферму Гроблеров, отправил женщин и детей в концлагерь, казнил Поля де Вильерса и разбил коммандос Стейна. Он не видел Деверилла с того последнего сражения, и присутствие его в Кимберли было ответом на еще одну молитву. Сможет ли он подбить двух птичек одним камнем? Спокойнее, сказал себе Дани. Это Кимберли, а не пустыня. Здесь гораздо труднее совершить убийство и затем скрыться. Сначала Мэтью… с Девериллом он разберется позже. Теперь он будет часто посещать Южно-Африканский Союз, чтобы готовить мятеж среди таких же, как он, непримиримых, мечтавших о Республике. Война между Британией и Германией могла бы предоставить отличную возможность свергнуть правительство Боты, и Дани служил идеальным эмиссаром между немецкими властями Юго-Запада и озлобленными африканерами. Конечно, именно эта миссия была официальной причиной его пребывания в Южной Африке, — даже его жена Сюзанна ничего не знала о Миранде.

Да, Деверилл может подождать. Мудрее будет даже избегать его, на случай, если тот помнит какие-то толки о вражде Дани и Мэтью. При воспоминании о войне мысли Дани устремились к Елене. Не привела ли судьба в Кимберли и ее? Взгляд Дани неустанно обегал ипподром, отыскивая лицо свояченицы в толпе, как было всегда, когда Дани посещал Союз. Где она? Она исчезла после их встречи в Людерицбухте, и, хотя она должна была отплыть пароходом в Кейптаун, ее братья на ферме отрицали, что знают что-либо о ней. Возможно, умерла. Дани пожал плечами и вернулся к более насущным проблемам. Миранда позировала фотографу вместе с другой девушкой, дочерью Джона Корта. Он не питал враждебных чувств к Джону Корту… Но скоро фотография несомненно станет раритетом. Ее снова и снова будут перепечатывать все газеты мира — потому что она окажется последней фотографией, на которой Миранда Брайт запечатлена живой.


Было слишком рано, чтобы отправляться на ланч, куда пригласил ее невероятно скучный местный банкир, но как убить воскресное утро в такой глуши? Тиффани знала, как бы ей хотелось провести этот свободный час — и, разумеется, вместе с Рэйфом. Полина отправилась в церковь, а потом ее куда-то пригласили на званый обед, Рэндольф же был в клубе и собирался встретиться с ней в доме того самого банкира.

Тиффани велела отравить экипаж к дому, где остановился Рэйф. Дорога пролегала мимо особняка Брайтов, от которого она, как обычно, отвела глаза.

Однако несколько дальше по улице, ведущей в город, она неожиданно увидела фигуру в простом сером платье с букетом цветов… Миранда…

Тиффани нахмурилась: серое платье, цветы, воскресное утро… Кладбище, решила она, — могилы родных. Эта мысль тревожила, и Тиффани отбросила ее прочь, сосредоточившись на Рэйфе.

К ее облегчению и удовольствию, она встретила его прямо у ворот, однако он был одет в костюм для верховой езды, а стоящий рядом грум держал двух лошадей. Рэйф подбежал к ее экипажу и сел рядом.

— Я так сожалею о прошлой ночи, — сказал он, — но я не мог прийти. Друг, у которого я остановился, уезжает на побережье и он устроил прощальную вечеринку. — Он улыбнулся…

Я ждала весь вечер, поскольку Рэндольфа не было.

— Было очень трудно послать записку, — мягко подчеркнул он. — Если бы ты хоть на одну секунду задержалась в своем царственном шествии по ипподрому, я бы успел сказать, что встретиться невозможно.

— Ты превосходно знаешь, что я не могу разговаривать с тобой на публике. — Она вздохнула. Острое разочарование из-за прошедшей ночи слегка поблекло от сознания его близости. — И как я понимаю, сейчас ты уезжаешь?

— Боюсь, что так… какая потеря времени, которое можно было провести с тобой! — Он заключил ее в объятия и приник к ней долгим поцелуем. — Приходи сюда завтра вечером, — прошептал он. — Мой друг уедет, и я буду в доме один.

— Я подумаю об этом, — небрежно бросила она, но, отъезжая, Тиффани знала, что перевернет небо и землю, а сюда придет.

Однако оставалась еще проблема, как убить целый час, — и она вспомнила о Миранде. Возможно, она найдет ее, если догадка верна.

— На кладбище, — сказала она вознице.

— На старое или новое?

— О Боже, не знаю… на старое, наверное…

Но это действительно смешно, сказала себе Тиффани, входя в ворота. Ей, может, и на самом деле скучно, но заехать в такое мрачное место! Она слегка вздрогнула. Ей вовсе не хотелось бродить среди могил, и в особенности, она не желала никаких семейных ассоциаций. Но по какой-то необъяснимой причине она продолжала медленно идти вперед, почти против воли разглядывая могилы. Большинство из них имело только номера, но малочисленные надгробия подтверждали, что это кладбище первопоселенцев, похороненных здесь с 1871 по 1905 годы. Мужчины, женщины и дети, умершие от лихорадки, оспы, погибшие в шахтах, и многие были такими молодыми! Лицо Тиффани хранило спокойствие, но даже она помедлила у могил семи членов одной семьи, умерших в течение двух лет. Это были трудные годы, бесстрастно думала Тиффани, и алмазы оплачены дорогой ценой. С нее они тоже требуют высокую цену.