Рэйф смотрел на бриллиант, искрившийся на цепочке между ее грудей, и пытался вспомнить, где же он видел его — или похожий — раньше. Но теперь он видел только преображенные глаза и смягчившееся лицо: она все еще не объясняла, все еще не извинялась, но произнесла слова, способной на которые представить ее было почти так же трудно.

— Я люблю тебя, — просто и искренне сказала она. — Я всегда любила тебя. Даже тогда, в прежние дни, я любила тебя, но я была слишком молода и глупа, чтобы это понять.

Она с печальной улыбкой перевернула бокал и, не беспокоясь о ковре, окропила шампанским его тело. Позволила ему забрать бокал и поставить его на столик, сама же опустилась на колени. Обхватив руками его бедра, стала слизывать шампанское с его ног, постепенно поднимаясь вверх — мучительно долго, но необратимо — к его члену. Взяла его в рот, чувствуя, как он твердеет под напором ее языка, как его пальцы, гладят ее шею и плотнее прижимают ее голову.

Затем он поднял ее на ноги, притянул к себе, заключил в объятий ее гибкое совершенное тело. Поднял ее и понес в постель, но теперь он зажимал ее рот поцелуем…

Глава двадцать третья

Тиффани была похожа на кошку, нализавшуюся в чулане сливок. В субботу, присутствуя на встрече, организованной Антоном на кимберлийском ипподроме в честь алмазных наследниц, Миранда смотрела, как Тиффани вручает приз победителю специально учрежденных Бегов Корта. Тиффани была одета в черное облегающее платье с черной же туникой, у которой один рукав был белый, а на груди сверкала великолепная бриллиантовая брошь. Голову покрывала роскошная черно-белая шляпа. Как обычно, эффект был потрясающий, но на Миранду произвела впечатление красота ее лица, а не наряда — восхитительная кожа, чувственный рот, патрицианский нос и живые лиловые глаза — глаза Филипа, с неожиданным потрясением осознала Миранда.

Посещал ли Филип когда-нибудь этот ипподром? Как проводил он здесь часы досуга, оторванный от своих любимых автомобилей? Пил, отрешенно подумала она. Все, упоминавшие Филипа, обращали внимание на эту его пагубную склонность. Был ли он несчастен, и если да, то почему? Находясь в самом центре шумной толпы, Миранда с глубоким сожалением размышляла о том, что она не знала своего брата как следует и что, будь у него могила, которую ей можно было бы навестить, с его смертью было бы смириться гораздо легче. Ощутив вину, она вспомнила, что на кладбище в Кимберли есть еще две могилы, которые ей следует обязательно посетить, прежде чем она покинет город.

Однако до отъезда было еще далеко. Она снова увидела на лице Тиффани предвкушение удовольствия и вскипела. Будь проклята Тиффани Корт и будь проклят Рэйф Деверилл, потому что, если бы не он, она могла бы зайти с козырной карты.

Здесь ли он? По крайней мере в десятый раз взгляд Миранды обежал вокруг, и она наконец заметила его высокую фигуру и темноволосую голову. Ее колени слегка задрожали, когда она заметила, что он — единственный мужчина из присутствующих здесь — не смотрит на Тиффани. Он смотрел на нее, и когда глаза их встретились, он улыбнулся ей — понимающей, интимной, полной восхищения улыбкой. Взгляд его серых глаз просил помнить ее о пережитых вместе приключениях и намекал на их дальнейшее продолжение, которое наверняка окажется приятным. Миранда улыбнулась в ответ, хотя и понимала, сколь тщетны эти надежды, не сулящие ничего, кроме разбитого сердца.

— Скоро ваша очередь, Миранда. — Антон стоял перед ней вместе с Кортами. — Следующий забег — Гандикап Брайтов.

— Какое подходящее название[14], — пробормотала Тиффани так тихо, что никто не мог ее услышать — никто, кроме тех, кто читает по губам.

Несмотря на всю свою самоуверенность, Тиффани раздражало зрелище девственной прелести Миранды, представшей сегодня в романтического стиля платье бледно-розового цвета, с оборками и рукавами буф, и в шляпе с перьями на пышных белокурых волосах. Однако еще больше раздражала улыбка, которой обменялись ее сестра и Рэйф. Ее сестра… Это все еще казалось невероятным. Мои Бог, думала Тиффани, сопровождая Антона и Миранду в паддок. Я могла бы стереть это выражение невинности с ее лица… Я бы рассказала ей несколько кимберлийских историй, об ее матушке к об этом ее проклятом бриллиантовом папаше…

Поднимался ветер, трепавший перья на шляпе Миранды и вздымавший пыль с сухой почвы Кимберли. Зимний поддень был теплым и солнечным, ипподром превосходным, встреча удачно организованной, но ничто не могло добавить блеска невзрачным домикам с жестяными крышами и оловянными трубами. Никакие усилия воображения не могли представить Кимберли живописным или хотя бы приятным на вид городом. Здесь было слишком сухо и пыльно, почва имела красно-коричневый цвет или голубой — из-за алмазосодержащей породы — оттенок, лишь нескольких пятен зелени давали городу возможность не задохнуться, но не спасали его. Даже площадка для гольфа была голубой. Улицы в Кимберли были разбросаны в совершенном беспорядке, напоминая о старом старательском городе, состоящем некогда из одних только палаток и лачуг. Это был маленький, скучно живущий горняцкий город: единственной причиной его возникновения и существования была и оставалась кимберлийская Шахта.

Антон взял Миранду за руку, пытаясь сопоставить ее красоту и элегантность с этим скоплением грязных хижин, вне окружения роскоши Парк-Лейн, представить себя самого там, и решить, как она сможет разделить привязанность между мужем и отцом.

— Вы когда-нибудь рассматривали возможность жить в Кимберли? — спросил он.

Перед ответом Миранды возникла почти незаметная пауза.

— Конечно, хотя бы какую-то часть года. Ясно, что несколько месяцев мне пришлось бы проводить в Лондоне — по делам фирмы и чтобы повидаться с отцом.

Антон кивнул.

— Конечно. Но вы действительно считаете, что местный климат устроил бы вас? Я помню, как сэр Мэтью упоминал, что ваша мать, леди Энн, здесь часто болела.

— Я никогда не знала свою мать, но мне говорили, что я совсем на нее непохожа, — рассмеялась Миранда. — Уверена, что мне здесь было бы очень хорошо.

Тиффани прикусила губу, мысленно увидев портрет женщины в гостиной Мэтью, представляя себе это хрупкое утонченное создание посреди пыльной жуткой дыры, которую являл собой Кимберли. Впервые Тиффани задумалась о том, какова была жизнь ее матери, ее мысли и чувства… но, конечно же, леди Энн избрала в мужья блистательного Мэтью Брайта, а Джон Корт просто помогал ей скоротать время. Губы Тиффани снова горько сжались.

— Мы должны поговорить об этом подробнее, Миранда, — сказал Антон так понижая голос, что Тиффани, хоть и была в состоянии его слышать, не могла быть уверена, что точно разобрала смысл его слов… — Не могли ли бы мы пообедать на следующей неделе, скажем, в среду? Только мы вдвоем…

Она должна принять решение к среде… С пересохшим горлом Миранда приняла приглашение, и затем выступила вперед, чтобы вручить следующий приз.

Та же мысль занимала и Антона. Он рассчитал, что пришло время подтолкнуть ведение переговоров. Ни одна сторона, конечно, не будет сидеть сложа руки, но неплохо будет подстегнуть их, хотя бы слегка. Корты должны сделать новое предложение до среды, и он тем временем обязан решить, как ему поступить с Мирандой. Он уделил ей еще несколько минут, прежде чем повернуться к Полине, которая стояла в одиночестве несколько в стороне.

— Перед другими я всегда чувствовал, что должен извиняться за провинциальную отсталость Кимберли, — сказал он, — но не перед вами.

— Мне здесь нравится, — темные глаза Полины сияли искренностью и теплом. — За всю свою жизнь я не была так счастлива.

— И вы не находите нас скучными после блеска нью-йоркского общества?

Она улыбнулась.

— Этот блеск временами очень утомляет! Такие, как я, должны искать чего-то более простого… и настоящего. Здесь люди с гораздо меньшими требованиями и более дружелюбны. — Она помедлила. — Они даже, кажется, замечают меня и уделяют мне внимание.

— Я вас прекрасно понимаю. — Антон легко коснулся ее руки. — Я тоже предпочитаю быть крупной рыбой в мелком пруду. — Последовала короткая пауза, но молчание было спокойным, лишенным всякой напряженности. — Спасибо вам за восхитительный ланч в четверг. Можем ли мы завтра встретиться снова?

Полина кивнула. Наблюдая со стороны за алмазными сделками, она знала, что у нее нет ни шанса соперничать с Мирандой Брайт, но это не было причиной, из-за которой она не могла бы насладиться несколькими часами счастья с этим мужчиной. Однако она намеревалась тщательно скрывать эти отношения от Тиффани, потому что та, без сомнения, вмешалась бы и все испортила.

В этот момент Тиффани; воспользовавшись тем, что Рэндольф был чем-то занят, направилась прямо к Рэйфу Девериллу. Она не осмеливалась открыто разговаривать с ним на публике, но, проходя мимо, произнесла одно только слово, глядя прямо перед собой и не останавливаясь. Это заметила только Миранда, закончившая раздачу призов. Лицо Тиффани было обращено к ней, и острое зрение Миранды, вкупе с ее умением читать по губам, позволило ей точно понять, что было сказано. Тиффани произнесла: «Ночью».

Ее охватило отчаяние, когда она осознала всю глубину своего одиночества. Рэйф Деверилл претендовал на любовь к ней, но не изъявлял ли он свою любовь — настоящую любовь — несравненной Тиффани? Черт побери, на чьей он стороне?

Тиффани на своем пути случайно оказалась рядом с Мирандой, и прежде чем они успели разминуться, к ним, немилосердно всех расталкивая, пробился молодой человек с фотоаппаратом.

— Леди, фотографию, пожалуйста — для «Даймондс Филдс Адвертайзер».

Толпа расступилась, образовав полукруг, и две девушки остались в небольшом пространстве, из которого не было выхода. Тиффани и Миранда терпеливо ждали вдали, пока молодой человек готовил камеру.