— И отец никогда не спрашивал, почему вы его не носите?

— Нет. Мэтью не до таких мелочей. Он знает, что я не поклонница бриллиантов и предпочитаю изумруды. Уверена, что он не забыл о подвеске, но больше заботится о бриллиантах Брайтов.

Настроение Филипа испортилось. Бриллианты Брайтов… почему, собственно, ими завладела Миранда? Они должны принадлежать ему, чтобы он мог передать их будущей жене. С каким восторгом Тиффани приняла бы эти драгоценности! А как они будут смотреться на ней! Обида на Мэтью и Миранду вспыхнула с новой силой, но в этом не было вины Лоры — в конце концов не она владела бриллиантами Брайтов.

— Филип, я вовсе не собиралась рассказывать тебе историю одного единственного камня. Я просто хотела сказать, что если ты не очарован бриллиантами, оставь их, пока еще возможно. Твой отец мечтает о династии, но ты не обязан следовать его желаниям, если они расходятся с твоими. И будь уверен, я говорю это не ради выгоды моих собственных детей!

Филип взглянул в ее открытое лицо, в чистые зеленые глаза и поверил ей.

— Я знаю… спасибо, — тихо ответил он.

С чувством благодарности Лора ощутила потепление, наступившее между ними. Должно быть, это увлечение автомобилями совершило в нем такое замечательное превращение, решила она, или какая-нибудь девушка, хотя он и не признавался. В чем бы ни была причина, она надеялась, что теперь возврата к прошлому не будет.

Возможно, Филип и забыл бы романтическую историю грушевидного камня, но вернувшись на Парк-Лейн, почувствовал неожиданное любопытство. Он лишь взглянет на драгоценность, твердил он себе, просто посмотрит, что это за камень, который способен возбудить такие странные фантазии. Поздно ночью он все-таки решился, прошел в спальню Лоры и стал рыться в ящиках ее туалетного столика.

Но когда он нашел подвеску, его мнение об истории, рассказанной Лорой, изменилось. Филип никогда не испытывал благоговения перед бриллиантами, но даже он восхитился размером и сиянием этого камня. И больше всего его поразила одна мысль: до чего же этот бриллиант необъяснимо напоминает ему Тиффани. Он обязательно должен показать ей камень. Ничего не случится, если он одолжит его на пару дней. Даже не вспомнив о предупреждении Лоры, что этот бриллиант несет в себе зло, Филип запер его в свое бюро вместе с остальными камнями.


На следующий день в комнату Филипа заглянула Генриетта. Ее присутствие здесь не было чем-то необычным, поскольку в ее обязанности домоуправительницы входила и забота о его удобстве на Парк-Лейн. Однако сегодня она была занята совершенно иным. Она хотела осмотреть его одежду, чтобы выяснить, хорошо ли камердинер выполняет свои обязанности. Мэтью объявил, что Филип не нуждается в собственном камердинере, достаточно одного слуги, и Генриетте пришло в голову, что поводом для увольнения одного из слуг могло бы стать небрежное отношение к гардеробу Филипа. Она открыла шкаф и стала осматривать одежду, с неохотой признавая, что может и не найти недостатков.

И вот тут-то она и увидела портрет…

Простой рисунок девичьей головки был приколот с внутренней стороны дверцы. Красивая, — подумала Генриетта, вздохнув по своей увядшей внешности. — Должно быть актриса, приглянувшаяся Филипу. — Она внимательно посмотрела на подпись и окаменела.

Она не знала, долго ли стояла так, но в конце концов ослабевшие ноги подогнулись и она опустилась на краешек кровати. Подпись была неразборчивая, почти непонятная для тех, кто никогда не слышал это имя раньше, ничего не сказавшая бы камердинеру или горничной. Но не Генриетте. Память вернула ее в Кейптаун 1887 года, когда она унесла от постели леди Энн крохотный сверток и передала его Джону Корту. Не может быть… и все же это случилось. Совпадение… судьба… рок… чем бы это ни было, колесо совершило свой оборот. Для Генриетты это был дар небес. Господь накажет семью Мэтью Брайта. День, который она так ждала, наконец-то настал.

Тридцать лет назад она последовала за леди Энн на алмазные копи Кимберли и была преданна хозяйке до самой ее смерти, не в силах забыть, как Энн выхаживала ее во время болезни черной оспой, которая изуродовала ее, но оставила в живых. Ее любовь к Энн могла равняться лишь ненависти к Мэтью, не только потому, что брак оказался несчастным, но и потому, что, по мнению Генриетты, леди Энн была ангелом, а Мэтью дьяволом, погубившим ее. Не особенно привязанная к Филипу, она не любила Миранду даже больше чем он из-за того, что ее рождение стало причиной смерти Энн, а также по причине удивительного сходства Миранды с отцом.

Она осталась в доме Брайтов, потому что ее муж был поваром Мэтью, но была и другая причина. Многие годы Генриетта лелеяла свою ненависть, ожидая момента, когда она сможет отомстить Мэтью за все несчастья, постигшие Энн. Она старалась, хотя ей это и не удалось, довести его до разрыва с Лорой. Теперь же в ее руках было смертельное оружие… Она знала, что ей следовало бы отнести портрет сэру Мэтью, но не сделала этого. Генриетта жаждала растянуть удовольствие, она хотела смаковать возникшее положение, пока оно не зайдет безнадежно далеко — тогда-то она и сорвет с него покров.


Тиффани в очередной раз прибыла в Европу, и их первая встреча с Филипом в Лондоне состоялась в «Савое». Они тайно встречались еще несколько раз, а потом решили, что хватит прятаться. Они нарочно стали искушать судьбу, идя на риск быть узнанными, возможно, они даже искали его. И Филип, и Тиффани были готовы к последствиям, которые это могло иметь.

— В субботу меня приглашают на костюмированный бал, — сообщил Филип. — Пойдем?

— Я не против, но где раздобыть костюм?

— Ты можешь надеть обычное платье. Все будут в масках, ты тоже наденешь. Я притащу тебе из дома: у нас где-то хранится много старых маминых и Лориных масок. Я спрошу у Генриетты.

— Генриетта, это опять ты! Что-то ты слишком заботишься обо мне в эти дни.

— Не больше, чем обязана, мастер Филип, особенно когда леди Брайт за городом.

— Спасибо за маску.

— Для красивой молодой леди, не так ли, сэр?

— Очень красивой.

— Я знаю ее?

— Нет, она американка. Генриетта, ты ведь была когда-то в Кимберли. Не помнишь человека по имени Джон Корт?

(Помню ли я его? Я десять лет жила в одном доме с ним.)

— Нет.

— Значит, ты не знаешь, почему они с папой поссорились?

— Боюсь, что нет.

— Жаль. Кстати, ты не слышала, папа собирается на сегодняшний вечер у Фонтуэллов?

— Сэр Мэтью не любит костюмированных приемов, мастер Филип, хотя я помню один… Нет он не пойдет.

— Слава Богу! Значит, надо опасаться только кузины Джулии. Спокойной ночи, Генриетта.

Я должна увидеть Тиффани, думала она, хоть раз, ради бедной леди Энн. Как хорошо, что мой Пьер дружен с поваром Фонтуэллов.


В доме Фонтуэллов было людно — лакеи, одетые гондольерами, старательно прислуживали гостям, сидящим за множеством маленьких столиков. Джулия сидела с Альфредом и его друзьями. Рэйф Деверилл расположился за столом Эмблсайдов рядом с Элис Палмер и своими родителями, братом, женой брата, которая недавно родила еще одну девочку, и сестрами. Рэйф не вырядился в костюм — несмотря на уговоры леди Эмблсайд он надел обычный вечерний наряд, а его маской было выражение утонченной скуки.

Джулия наблюдала за Рэйфом, надеясь привлечь его внимание, но он избегал ее взгляда, впрочем, как и ее саму после возвращения из Соединенных Штатов. Ее немного успокаивало его мрачное настроение и продолжающаяся неопределенность отношений с мисс Палмер, пока ей не пришла мысль, что его несчастный вид может объясняться разлукой с девушкой, с которой, как она предполагала, он познакомился в Америке. Она смотрела на него неотрывно, внимательно и пристрастно. И заметила, как внезапно выражение его лица изменилось, он весь напрягся, в глазах промелькнули недоверие, дикая надежда, всесокрушающее отчаяние и боль — чувства, которые он сам вызывал в Джулии. Медленно, словно боясь того, что она может увидеть, она повернулась в направлении его взгляда и заметила две садящиеся за крайний столик фигуры в масках. Но это же Филип, в удивлении подумала она. Его волосы я везде узнаю. Но следующий взгляд на Рэйфа подтвердил, что он смотрит на спутницу Филипа. Ну почему, почему, в молчаливой муке думала Джулия, он никогда не смотрел так на меня?

— Интересно, почему та женщина, в черном, без костюма, — заметил один из ее друзей.

— Может быть, она только что приехала в Лондон, — предположил другой. — Должно быть, с континента.

— Или из Америки, — прошептала Джулия.

Поскольку они сидели за столиком вдвоем, Филип не удержался и показал Тиффани бриллиант. Это был самый прекрасный камень, который она только видела, и, затаив дыхание, она долго смотрела на него, благоговейно держа его в руках, испытывая очарование, равного которому раньше не знала. Она решила, что он дарит ей камень.

— Спасибо, — вымолвила она наконец. — Я всегда буду его беречь.

Она ошиблась, но разве мог он теперь забрать у нее подвеску? Бриллиант был прекрасен, как она сама. Как он уже заметил, они были очень похожи. Лора не хватится его, а если Мэтью узнает… ну его к черту! Миранда завладела всеми драгоценностями Брайтов, так неужели он не может получить одну единственную подвеску! Филип улыбнулся и сжал руку Тиффани.

— А я всегда буду беречь тебя, — нежно проговорил он.

Генриетта стояла среди других слуг, глядя на бальный зал с галереи. Она так встала вместе с Пьером, чтобы ей были хорошо видны Филип и Тиффани. Оттуда она наблюдала тот самый момент, когда Филип наклонился к Тиффани и прошептал: «Я люблю тебя». И хотя Генриетта не могла слышать его, их глаза и движения были красноречивее слов. Лишь влюбленные сидят так близко, держась за руки, лишь влюбленные так неотрывно глядят в глаза друг другу, а их губы что-то шепчут.