— Не воображай, — резко объявил Мэтью, — что только по праву наследника ты займешь место в моей империи. Я не намерен терпеть глупцов и бездельников, даже если они моей плоти и крови.

«А ты, ко всему прочему, не моей крови», — мысленно добавил он. Но формально Филип был его наследником, и сэр Мэтью, надеявшийся основать династию, сознавал, что выбора у него нет.

— Я запомню. — Губы Филипа искривила ироническая усмешка. Каким удовольствием было бы сказать в лицо отцу, что родительский бизнес это последнее, что он мог бы пожелать себе. Филип совершенно точно знал, чего хочет от жизни, и его желания не имели ничего общего с бизнесом — ни с золотым, ни с бриллиантовым.

Мэтью вышел из комнаты, хлопнув дверью. И хотя на приеме Филипу удалось избегать его, на следующее утро за завтраком началась новая конфронтация. Затем последовал еще более нервный разговор с Лорой. Взвинченный и перевозбужденный, Филип умчался наверх, чтобы излить весь свой гнев, ревность и отчаяние на сестру, после чего выскочил из дома и сел в поезд до Итона. Сборная Итона играла в крикет с командой Винчестера, и Дик Латимер был среди болельщиков…


В полумраке ресторана Филип осторожно, чтобы не упасть вместе с девушкой, сидящей у него на коленях, отодвинулся от освещенного стола в тень. Девушка крепче прижалась к нему, чтобы удержаться на своем шатком насесте. Он улыбнулся ей, и его руки заскользили вверх по затянутым в чулки ногам… по подвязкам, а затем… ничего кроме гладкой шелковистой плоти, потому что девушка не носила никакого нижнего белья. Она повернулась и поцеловала его. Через ее плечо Филип мог видеть темноволосую голову Дика Латимера…


— Какой счет, Дик? — спросил Филип.

— Поначалу мы доконали их до ста двадцати, но сейчас у нас двадцать к трем.

— Плохо дело! Мейтланд уже вышел?

— Нет, он бьет под шестым номером. И вообще, какого черта ты здесь делаешь? Мы тебя сегодня не ждали.

Филип усмехнулся:

— Не мог же я пропустить матч. Черт, команда нуждается в поддержке болельщиков, погляди, до чего они докатились в мое отсутствие!

В этот момент с трибун раздался стон огорчения: один из игроков Винчестера пробил средние ворота команды Итона.

— Вот это да, ну и бросок! — восхищенно воскликнул Латимер, поворачиваясь к Филипу. — Рад, что ты вернулся, старина, но честно говоря, без тебя наши дела шли лучше.

Филип вздохнул с притворным смущением.

— А я надеялся, что где ни появлюсь, меня встретят как первый цветок по весне, — грустно пошутил он.

— Ага, вот значит, где собака зарыта! Похоже, пришествие в дом новой леди Брайт атмосферу не улучшило. Однако в прошлом году, в это же самое время ты, помнится, был без ума от нее.

Даже Дику Филип не собирался объяснять свои истинные чувства.

— Пора признать неприятный факт, mon ami[3], что она совершенно не comme il faut[4].

— Это совершенно не играет роли, — глубокомысленно заметил Дик. — О, смотри, выходит Мейтланд! Сейчас нам как раз нужна капитанская подача.

Он громко зааплодировал, а потом закончил свою мысль:

— Твой отец такой романтик, что на подобные мелочи может не обращать внимания.

— Романтик? Мой отец?! — насмешливо повторил Филип. — Сразу видно, что ты его не знаешь. Господи, как он раздражает меня! И он вновь завел речь о моем участии в бизнесе.

— Большинство парней кучи золота и бриллиантов привели бы в восторг, — сухо заметил Дик, — но ты, конечно же, не такой, как все: иначе чем еще можно объяснить, что ты так одержим автомобилями?

— Ну, причин много, — ответил Филип, устремив взгляд вдаль. Неожиданно игра его вновь заинтересовала, и когда Мейтланд ударил по шару, Филип крикнул ему: — Отлично, сэр! Вот это удар! — после чего вернулся к разговору: — Машины восхищают меня, я люблю скорость и риск.

Он замолк, припомнив, как кузина Джулия назвала его трусом за то, что он боялся лошадей, и как он поклялся, что когда-нибудь докажет ей, как сильно она ошибается.

— Но есть и более серьезные причины. Я думаю, что автомобили являются символом нашего времени, предвещая новую, стремительную и свободную эру. Они сотрясут фундамент того мира, который знали наши отцы.

— Да ты прямо оратор, — поддразнил его Дик, но слова друга произвели на него гораздо большее впечатление, чем он показал.

Ричард Латимер, старший сын лорда Нетертона, был лучшим студентом Итона на своем курсе. Его ясный, проницательный ум был нет по гадам зрелым. Высокий и темноволосый, он выделялся из окружения своим происхождением, внешностью и интеллектом. Жизненный успех был ему обеспечен. Он без труда займет предопределенное ему место среди первых людей Великобритании, какую бы сферу деятельности он не избрал. Его крепкая дружба с Филипом Брайтом удивляла многих его однокашников, но оба мальчика были в большей степени похожи друг на друга, чем это могло показаться. Людей обманывал бьющий в глаза блеск Дика, в то время как Филип прятал свои таланты под покровом безразличия.

— Было бы глупо отказываться от миллионов отца и не использовать их, хотя бы и в своих целях, — заметил Дик.

— Не желаю я его грязных миллионов!

— Я это уже слышал. Однако посмотри на дело с другой стороны — они ведь нужны тебе! Автомобили вообще штука дорогая, а уж гонки пожирают такую прорву денег, что с этим мало что сравнится:

— Не думаю, что вопрос о моем участии в «Брайт Даймондс» будет когда-либо поднят вновь. Мой отец ясно дал мне понять, что с глупцами и тупицами иметь дела не намерен.

— Ты не глупец! Это известно и тебе, и мне, да и всем остальным, — глаза Дика сердито заблестели. — Ты просто не стараешься, вот и все. Я полагаю, этим ты стремишься досадить отцу, который твоих успехов не замечает и не поощряет. А ты когда-нибудь думал, какие преимущества могут дать тебе успехи в учебе и спорте?

— Нет, не думал, — признался Филип. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ты говоришь, что не желаешь иметь ничего общего со своей семьей. Но раз ты намерен отказаться от отцовских денег и достичь независимости, то должен найти другой источник доходов. А для этого надо продемонстрировать другим людям свои достоинства.

— Не понимаю, как спорт… — начал было Филип, но осекся, увидев, как в их сторону полетел шар после удара Мейтланда. Он вскочил, поймал его и метнул обратно одним быстрым, точным движением, — … как спорт может мне помочь?

— А я-то говорил, что ты не глупец! Беру свои слова обратно. Ты и правда тупица, — Дик возмущенно встряхнул головой. — Помимо тех денег, которые получает член сборной команды Итона — хоть это случается нерегулярно, — есть и еще одна причина заниматься спортом. Профессионально водить машину, и, тем более, участвовать в гонках может только очень сильный и выносливый человек. А ты не желаешь и пальцем пошевелить, нежишься в безделье, словно томная барышня! Но способности-то у тебя есть — посмотри, как сильно и метко ты бросил шар! Разве тебе не хотелось бы войти в число одиннадцати лучших игроков?

— Не могу сказать, что меня это уж очень привлекает.

— И все потому, что папочка не придет посмотреть на твою игру? — Дик вздохнул. — Я буду смотреть. Друзья будут смотреть. Девушки будут смотреть. Филип, я сам не отказался бы играть с тобой в одной команде! Ты просто рожден для крикета — ты хорошо сложен и у тебя верный глаз. А если займешься греблей, тоже добьешься успеха. Подумай, как тренировки разовьют твои плечи и руки, насколько легче будет тебе за рулем, как будешь ты уверен в себе во время гонок.

Филип взглянул на друга, и в его глазах появилось понимание.

— А ведь ты прав, — медленно произнес он. Его взгляд обратился на величественную фигуру Мейтланда, застывшую у белой линии — капитан команды Итона только что мастерски послал шар к следующей отметке, за что и был награжден восторженными криками поклонников. Филип увидел в предложении Дика еще одно преимущество: если он высоко поднимет свою репутацию в глазах посторонних, его семья поневоле заметит его. И уж тогда он покажет им, причем самым недвусмысленным образом, что уже слишком поздно, теперь он не желает даже знать их.

— Конечно, прав, — довольно усмехнулся Дик и подмигнул Филипу. — Всегда готов дать тебе хороший совет на будущее.

— Раздача мудрости под дубом, — пошутил Филип, откинувшись назад, чтобы рассмотреть покрытые листвой ветви. — Ты словно Платон в оливковой роще Академии.

— Надеюсь, что ты ошибаешься! «Кто в детстве так умен, живет недолго»[5], — процитировал Дик Шекспира.

— Ну, мы-то будем жить вечно!

Мальчики улыбнулись друг другу, но эта улыбка относилась ко всему миру — красивая, радостная юность Англии, купаясь в солнечных лучах, приветствовала новый век.

— Чем ты собираешься заниматься в будущем? — спросил Филип.

— Политикой, — ответил Дик со спокойной уверенностью.

— Стоит ли трудиться? Когда-нибудь ты и так попадешь в Палату лордов.

— Очень и очень нескоро. Рад заметить, что наша семья славится долголетием, так что мой отец исключительно крепкий и здоровый человек. Но хватит об этом, старина, лучше расскажи что-нибудь об осаде Кимберли. Я просто умираю от желания услышать все подробности.

— Я не расспрашивал об этом.

— Что? Ну, ты даешь! — Дик недоверчиво затряс головой. — В таком случае, расскажи что-нибудь об автомобилях. Ты ничего не слышал об Уильямсе?

— Он все еще работает на «Даймлере», в Ковентри.

Филип охотно переменил тему и пустился рассказывать об Уильямсе, который когда-то служил конюхом у его деда. Но позднее, когда уже отпраздновали замечательный успех Итона, победившего таки Винчестер, Филип снова задумался о том пути, который так неожиданно указал ему в тот солнечный полдень Дик. Это был путь к новым отношениям с отцом, путь к самоутверждению, к новому восприятию жизни — и в предвкушении перспективы поиграть мышцами и отшлифовать интеллект его охватил небывалый энтузиазм…