Я, конечно, понимала, что члены семьи обязательно придут сегодня на кладбище, но меня потрясло невероятное количество цветов, и я ничего не знала о надгробии. Со мной никто не посоветовался. Они даже не соизволили сообщить мне о том, что собираются его установить.

Я подошла поближе и с замиранием сердца прочитала надпись, выбитую на мраморе:


Светлой памяти Луки Феликоне

Горячо любимого сына и брата

Ты вечно будешь жить в наших сердцах

Любящие и помнящие тебя

Анжела, Маурицио, Карло, Стефано,

Марк, Фабио и Натали.


И все. И больше ничего.

Ни слова о том, что Лука был еще и любимым мужем.

Ни слова обо мне.

— Вы немного опоздали, дорогая, — послышался ласковый голос за моей спиной. Это был кладбищенский смотритель.

— Да, действительно, — дрожащим голосом ответила я.

— Сегодня какой-то особенный день?

— Да, — сказала я. — Сегодня ему бы исполнилось тридцать пять лет.

— Я так и подумал. Примите мои соболезнования.

Я улыбнулась печальной вдовьей улыбкой, чтобы скрыть те чувства, которые бушевали в моей груди, и спросила:

— Они приходили все вместе? Я имею в виду членов семьи.

— Да. Какая жалость, что вы опоздали. Это была такая красивая церемония. Пришло не меньше двадцати человек.

От горы лишенных воды цветов уже исходил сладковатый запах гниения. Для меня это место перестало быть могилой Луки. Я не знала, где находится мой любимый муж, но чувствовала, что он далек от меня как никогда.

Смотритель ушел, а я еще долго стояла у могилы и смотрела на надгробие, из-за которого я теперь была навечно вычеркнута из жизни Луки. Мусор, оставшийся после поминок, на которые меня не пригласили, еще не успели убрать, и он со всех сторон окружал могилу.

На меня навалилась черная тоска. Мне вдруг стало холодно и неуютно. Где-то вдали пророкотал гром, возвещая о приближении грозы.

А потом со мной произошла странная метаморфоза.

Во мне как будто что-то перевернулось. В груди начал закипать гнев. На смену тоске пришла злость. Причем не обычная злость, а самая настоящая безудержная ярость.

Я развернулась, сняла сандалии и босиком побежала вниз по склону холма. Я промчалась мимо смотрителя с его тачкой и молодого человека с ребенком, запрыгнула в свою машину и, взвизгнув шинами, резко сорвалась с места. Я не помню, как доехала до Портистона, но помню, что ощущала небывалый прилив энергии и дикую злость. И это было замечательное ощущение.

Я резко затормозила на стоянке возле «Маринеллы», выскочила из машины, захлопнув дверцу с такой силой, которой в себе даже не подозревала, и взбежала по ступенькам. Я распахнула входную дверь. Толчок был настолько мощным, что ручка двери ударилась о стену ресторана. Это произвело желаемый эффект. Родственники и друзья семьи, которые собрались, чтобы отметить день рождения Марка, замолкли на полуслове и как по команде обернулись в мою сторону.

Зал ресторана был украшен для предстоящего торжества, но более скромно, чем обычно. Столы были застелены красивыми скатертями, и на них стояли вазы с цветами и бутылки с вином, но не было ни воздушных шариков, ни разноцветных транспарантов с пожеланиями счастья и здоровья. Дети были одеты в праздничную одежду.

В последний раз я видела такое количество собравшихся вместе родственников и друзей семьи на похоронах Луки. Среди соседей и знакомых Анжелы и Маурицио я заметила нескольких одноклассников Марка и Луки. Здесь были Карло и Шейла с ее плоским постным лицом. Фабио, даже не заметивший повисшего в воздухе напряжения, спокойно стоял за стойкой и протирал бокалы. Маурицио, наверное, был на кухне, а Анжела, со стопкой тарелок в руках, стояла в непосредственной близости от меня. Натали, приложив руку к животу, в упор смотрела на меня. Рядом был Марк. Мой дорогой Марк. Мой утешитель, любовник, исповедник и единственный человек во всем мире, который понимал всю глубину моего горя. Он стоял рядом с Натали, обнимая ее за плечи. Удивительным образом моя злость выплеснулась наружу одновременно с первыми раскатами грома.

— Оливия, — невозмутимо приветствовала меня Анжела. Поставив тарелки на стол, она шагнула ко мне, протягивая руку. — У нас у всех сегодня был тяжелый день. Почему бы тебе не присесть, не выпить вина и…

— Не прикасайся ко мне! — произнесла я каким-то чужим голосом и оттолкнула ее от себя с такой силой, что она, отшатнувшись, задела стол. Стол накренился, и тарелки с грохотом посыпались на пол. Все затаили дыхание. Я была в ярости. Я чувствовала себя сильной. У меня открылись глаза. Я впервые поняла, что на самом деле представляют собой эти люди. Мне наконец открылась правда о семье Феликоне.

— Лив…

Марк сделал шаг вперед. Его лицо было бледным и напряженным.

— Лив, дорогая…

— Ты знал! — выкрикнула я, впившись взглядом в его лицо. — Ты наверняка знал о надгробии и ничего мне не сказал! Не смей приближаться ко мне! Мерзавец!

— Нельзя ли обойтись без грубостей? — попытался вмешаться кто-то из соседей.

Марк беспомощно развел руками.

— Я не хотел тебя расстраивать. Пожалуйста, Лив…

— Пожалуйста что?

Вспышка молнии ярко осветила ресторан, и я увидела лицо Натали. Я готова была поклясться, что она выглядела абсолютно счастливой. Она радовалась тому, что я сорвалась. Внезапно мне пришла в голову мысль, что вся эта история с надгробием была спланирована ею и Анжелой, чтобы выставить меня сумасшедшей.

Если это было действительно так, то они сделали роковую ошибку. Потому что на самом деле они были гораздо уязвимее меня. Я могла одной фразой разрушить их искусственно созданный мирок.

— Пожалуйста, не надо… — прошептал Марк.

— Вспомни, что ты говорил мне всего несколько дней назад… — тихо сказала я. — Неужели все это было лишь чудовищной ложью?

Заламывая руки, Марк покачал головой.

— Пожалуйста… — беззвучно шевеля губами, повторил он.

К нам подошла Натали.

— Мне кажется, что тебе лучше уйти, Оливия, — сказала она. — Это наш дом, и мы не потерпим тут такого безобразного поведения.

Гости зашептались.

Марк сделал еще один шаг по направлению ко мне.

— Лив…

— Не прикасайся ко мне! — прошипела я. — Никогда больше не смей прикасаться ко мне.

Анжела выглядела немного испуганной и встревоженной. Она начала незаметно подбираться поближе ко мне. Карло последовал ее примеру. Я пожалела, что у меня нет ножа или какого-то другого оружия, чтобы защитить себя. У меня был только мой гнев. Тяжелые капли дождя забарабанили по оконным стеклам, как пули.

Натали стояла, переводя взгляд с Марка на меня и обратно. Я знала, что в этот момент она думает о фотографии, которую обнаружила в телефоне. Я знала, что она что-то подозревает. От меня не укрылось также и то, что она постоянно держит руку на животе, и то, что она снова надела цветастую блузку с розами. Она всегда носила ее во время беременности.

Кто-то из детей заплакал. Наверное, ребенок испугался грозы. А может быть, меня. Небо над Портистоном стало почти черным. В ресторане тоже стало совсем темно.

Марк сделал еще одну попытку.

— Лив, я умоляю тебя…

— Умоляешь меня не говорить правду, Марк? Значит, вот как ты теперь запел?

— Что все это значит, Марк? — спросила Натали, дергая его за рукав. — О чем она говорит?

Марк был бледен как смерть. Я видела, что он в панике. Я презирала его. Он не стоил и мизинца Луки.

— Скажи ей, Марк, — насмешливо произнесла я. — Давай, смелее. Скажи ей.

Марк повернулся к Натали и взял ее руки в свои.

— Нат, я…

— Оливия, — послышался новый голос. Это был Маурицио. Его рука успокаивающе легла мне на плечо. — Пожалуйста, не делай этого. Подумай о Луке.

Я подумала о Луке.

Марк не сводил с меня глаз. Я посмотрела на некрасивое растерянное лицо Натали. Она напоминала обиженного ребенка. Рука Маурицио слегка сжала мое плечо.

Я сдалась.

Какое я имела право снова врываться в ее жизнь?

Я принесла ей достаточно горя.

— Ему нечего рассказать тебе, Натали, — сказала я. Мой голос был ровным и спокойным. — А меня можешь не опасаться. Я больше не желаю иметь ничего общего ни с кем из вас.

Дождь усилился. Тяжелые капли барабанили по оконному стеклу как миллионы крохотных кулачков. Если я хотела, чтобы меня услышали, надо было говорить громко. Я отступила от Маурицио. Мне больше не нужна была его доброта. Слишком поздно. Я посмотрела на лица окружающих меня людей. Половина из них были связаны генетическими и кровными узами. И я все поняла. Они не ненавидели меня, они просто ревновали. Они завидовали мне, потому что Лука выбрал меня. Он предпочел меня всем им. И эпитафия на надгробии была всего лишь одним из проявлений их ревности.

— Вы просто лицемеры, — сказала я. — Все вы. Вы всегда утверждали, что любите Луку и желаете ему счастья. Но это неправда. Потому что Лука был счастлив только рядом со мной.

В просторном помещении «Маринеллы» вдруг стало очень тихо. За окном было серым-серо, струи дождя хлестали по стеклу, и я вдруг почувствовала себя очень усталой. Расслабившийся и благодарный Марк протянул мне стакан с каким-то напитком. Это было что-то вроде чистого спирта. Я выпила его залпом. Мои колени подогнулись, и мне пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.

Как-то я слышала по радио выступление какой-то дамы-астронома. Она объясняла, что во Вселенной ничто не исчезает и ничто не заканчивается. Она говорила, что расстояние от Земли до ближайшей обитаемой планеты составляет восемь световых лет. А это значит, что инопланетянин, рассматривающий «Маринеллу» в телескоп, сейчас видит Луку, который стоит рядом со мной на их с Марком дне рождения восемь лет назад. Как же я завидовала этому инопланетянину с его телескопом!