— Ты специально держишь здесь зубной эликсир? — поинтересовалась я.

— Так, приготовил на всякий случай. Ты ведь никому не расскажешь?

Я улыбнулась.

Кроме зубного эликсира, среди стопок чистых полотенец Анжелы, рулонов туалетной бумаги и запасных баллонов с освежителем воздуха была спрятана также бутылка виски. Марк достал ее и снова наполнил фляжку.

— Вместе мы сможем это пережить, — сказал он, помогая мне встать. — И сегодня, и потом. Я буду помогать тебе, а ты — мне. Договорились?

Я вытерла рот и кивнула.

Глава 2

Когда я вышла из дома, щурясь от яркого утреннего света, то поняла, что не в состоянии даже посмотреть в сторону катафалка. Вместо этого я сосредоточилась на своих ногах, обутых в черные ботинки на высоких каблуках, на том, как они неуверенно переступают сначала по каменным ступенькам, а затем по тротуару, приближаясь к первому лимузину, в котором сидели самые близкие родственники Луки. Я села на заднее сиденье рядом с Анжелой, которая слегка подвинулась, освобождая место, и отвернулась от меня. Несмотря на то что она полностью сохраняла самообладание, я ощущала исходящие от нее ледяные волны бездонного черного горя. Перчатки не согревали руки, и я крепко сжала их между коленями.

Я не могла заставить себя посмотреть на гроб.

Поездка до кладбища казалась бесконечной, и всю дорогу я просидела, уставившись на собственные колени. Следующее, что я помню, — это промозглая, несмотря на электрические обогреватели, церковь и жуткие сдавленные мужские рыдания. Музыка эхом отражалась от высокого, украшенного витражами купола, сильно пахло пастилками от кашля, затхлостью и увядшими цветами. Хотя я по-прежнему не могла заставить себя взглянуть на гроб, я знала, что он там, где ему надлежит быть, — на катафалке посередине прохода, заваленный белыми лилиями, гвоздиками и розами. Я также знала, хотя и не могла в это поверить, что там, внутри, совсем один, отделенный от всех нас, лежит Лука. Наверное, ему там совсем темно, а может быть, сквозь щель между крышкой и гробом все-таки просачивается немного света. Я надеялась, что Луке там удобно, и его голова, как и положено, покоится на шелковой подушке.

Молитвы, надгробные речи и традиционные слова прощания, произносимые приглушенными голосами, сменяли друг друга, но я не хотела ничего этого слышать и предпочла погрузиться в собственные воспоминания о нашем отпуске прошлым летом. Я снова видела перед собой Луку. Вот он заснул на топчане возле бассейна. Его лицо повернуто ко мне. И я откладываю в сторону книгу, потому что мне доставляет удовольствие просто смотреть на него.

Панихида была традиционно торжественной. Я плохо воспринимала окружающее и потому не помню ни молитв, ни церковных гимнов, но уверена, что они прозвучали красиво. Безупречно причесанная Анжела в шляпке с вуалью и костюме от Шанель наверняка позаботилась об этом. Я сидела рядом с самым старшим братом Луки, Стефано, и на протяжении всей службы ощущала его теплое бедро. Стефано держал свой сборник церковных гимнов так, чтобы я тоже могла его видеть, хотя я была не в состоянии что-либо в нем прочитать, не говоря уже о том, чтобы подпевать.

Когда служба закончилась, Стефано встал и протиснулся мимо меня, чтобы присоединиться к остальным братьям. Вместе они подняли гроб и понесли его вверх по склону к приготовленной могиле. Никто не поддерживал меня, когда я, потупившись, шла следом за ними. Ощущение собственного влажного дыхания на лице было очень неприятным, но я все равно не поднимала головы.

Я не помню ни слова из того, что говорил священник у открытой могилы, но когда пришло время опускать гроб, он ласково обратился ко мне, подсказывая, что пора бросить в эту зияющую дыру розу, которую я держала в руке. И лишь после этого на меня вдруг волной накатило горе. Кажется, я не проронила ни звука. Я просто беспомощно стояла там в своих ботинках на высоких каблуках, новом пальто и с серебряными сережками в ушах, но внутри меня происходило нечто ужасное. Казалось, что чья-то жестокая рука с корнем вырывает все мои взлелеянные мечты и желания, оставляя глубокие, зияющие раны. Должно быть, эти душевные муки все-таки отразились на моем лице, потому что жена Стефано, Бриджет, которая стояла неподалеку с их младшей дочерью Эмилией на руках, что-то заметила и подтолкнула мужа локтем. Стефано подошел ко мне и нежно обнял, придерживая мою голову так, будто она была сделана из какого-то очень хрупкого и драгоценного материала. Закрыв глаза, я прильнула к нему, ощущая, как содрогается от рыданий его тело под плотной тканью пальто.

Когда все закончилось, люди стали постепенно расходиться. Невестки, племянники и племянницы, давние друзья семьи и сотрудники вереницей потянулись вниз по склону к машинам, которые стояли на парковке за церковью. У свежей могилы остались только самые близкие — четверо братьев, родители и я. Мы молча стояли, отбрасывая длинные тени под рано опустившимся к горизонту зимним солнцем. Карло первым развернулся и пошел прочь. За ним последовал Стефано, уводя за собой Фабио, а Марк прошептал мне на ухо:

— Они имеют право остаться с ним наедине.

Я согласно кивнула и позволила ему увести себя прочь, оставив Анжелу и Маурицио одних. Они стояли, не касаясь друг друга, и напоминали две кладбищенские скульптуры. Скорбящие родители у могилы своего блудного сына.

Примерно на полдороге вниз с холма Марк внезапно зарыдал — громко и безутешно, как ребенок. Для меня это стало последней каплей. А так как нам обоим совсем не хотелось, чтобы кто-то видел наши слезы, сопли и мою расплывшуюся тушь, мы инстинктивно свернули с главной дороги и оказались на небольшой боковой тропинке, которая вилась между деревьями, окружающими церковь. Именно на этой тропинке мы долго стояли, крепко взявшись за руки, и рыдали, ни от кого не таясь. А потом, когда наступил катарсис, принесший долгожданное облегчение, мы, не произнеся ни слова, поцеловались. Это был сладкий поцелуй, похожий на глоток воды для сгорающего от жажды в пустыне или воздуха для задыхающегося под водой. Это был поцелуй единственного человека на земле, который любил Луку так же, как любила его я.

Я чувствовала во рту соленый от моих слез язык Марка, то, как соприкасаются наши зубы, как его руки нежно гладят мои влажные щеки, и все это было настоящим подарком небес. Марк целовал меня нежно, но страстно, как будто вместе с моим дыханием он хотел впитать в себя частичку Луки. И чувствуя приятную тяжесть его тела, материальность его бедер, которые касались моих, я понимала, насколько мне повезло. У меня, по крайней мере, остался Марк, который всегда будет напоминать мне о Луке, а самому Марку некому напомнить о нем, кроме меня.

Глава 3

Мой муж Лука погиб в автокатастрофе седьмого января прошлого года на автостраде M1.

Та зима была необыкновенно холодной, и хотя коронер в своем отчете утверждал, что авария никак не была связана с погодными условиями, думаю, что сумеречный предвечерний свет все же сыграл тут свою роль. По крайней мере, разговаривая со мной по телефону за считанные секунды до аварии, Лука сказал, что «дорога — это какой-то мерзкий, слякотный кошмар».

Я избегаю думать о подробностях того, что произошло. Но иногда воображение все же уносит меня на тот злосчастный участок дороги, и на меня наваливается ужас реальности терпящего аварию грузовика — со звоном осколков стекла, скрежетом металла и хрустом переломанных костей. Если мне не удается вовремя спохватиться и взять себя в руки, я начинаю размышлять о том, что на самом деле видел и слышал перед смертью Лука, что он чувствовал, успел ли испугаться. В соответствии с моей версией событий Лука умер мгновенно и не успел не только ничего почувствовать, но даже понять, что произошло.

— Слава Богу, что он не страдал, — говорили те, кто пытался меня утешить. Они считали мою версию правдивой, но сама я отнюдь не была уверена в этом.

У Луки всегда было предчувствие, что однажды он погибнет в автокатастрофе. Каждый раз, когда мы с ним застревали в пробке, независимо от того, сколько времени нам приходилось в ней томиться, он всегда останавливал меня, если я начинала жаловаться.

— Скажи спасибо, что мы с тобой не на месте того бедняги, из-за которого она возникла, — говорил он, и я думала о том человеке, мужчине или женщине, который сегодня утром, как обычно, спокойно ушел из дому, не подозревая, что ждет его впереди. А сейчас он или она, в лучшем случае, лежит в машине «скорой помощи», которая мчится по встречной полосе, включив мигалку и завывая сиреной. И тогда я вздыхала, приглаживала волосы и говорила:

— Да, конечно. Слава Богу, мы с тобой на своем месте.

Лука не верил в Бога, но он, несомненно, способен был сохранять самообладание и чувство собственного достоинства в любой ситуации.

— Так почему бы не потратить эти десять минут на то, чтобы просмотреть результаты последних футбольных матчей? — обычно говорил он.

И пусть при этом мы опоздаем на свадьбу, пусть пропустим назначенную встречу — какое, черт побери, это имеет значение!

Глава 4

У Луки были широкие плечи, узкие бедра и длинные, стройные ноги футболиста. Его темно-карие глаза обрамляли черные пушистые ресницы. Будь глаза чуть побольше, он, пожалуй, выглядел бы слегка женственно. Из-за того что Лука был классическим брюнетом, он всегда казался небритым. Его смоляные тонкие волосы слегка вились и, отрастая, образовывали локоны. Когда Лука был помоложе, он носил длинные волосы, а в последнее время начал стричься довольно коротко, хотя все равно его стрижка была несколько длиннее, чем того требовала мода. В Лондоне это не имело никакого значения. В этом городе ты можешь позволить себе выглядеть так, как тебе заблагорассудится.