— Лив, ты все неправильно поняла. Я хотела…

— Ты всегда считала меня неспособной принимать решения.

— Лив, ты ко мне несправедлива.

— А жизнь вообще несправедлива. Уж кому это знать, как не мне.

— Ты сама хоть понимаешь, что говоришь? — возмутилась Линетт. — Ты сейчас разговариваешь как…

Но я так и не узнала, как именно я разговариваю, потому что тупо повесила трубку.


Мне позвонила Анжела. Ее голос показался мне напряженным. Она спросила, как у меня дела. Я сказала, что прекрасно. Тогда она мимоходом поинтересовалась, давно ли я видела Марка. Я ответила, что это было при ней, в ресторане «Маринелла». Я даже не считала это обманом. Между человеком, который приходил ко мне три-четыре раза в неделю, и человеком, живущим вместе с Натали в квартире над рестораном, не было ничего общего.

— А почему ты спрашиваешь? — в свою очередь спросила я.

— Просто так, — ответила Анжела и натянуто рассмеялась.


На Пасху Марк пригласил меня в «Маринеллу» на семейный обед. Я сказала, что не считаю эту идею удачной. Он возразил, что если я не приду, то будет еще хуже. Люди могут подумать, что я избегаю встреч с семьей, потому что мне есть что скрывать.

Подобная мысль даже не приходила мне в голову.

— Все будет хорошо, — продолжал убеждать меня Марк. — Стефано и Бриджет прилетают из Лондона. Они расстроятся, если тебя не будет на пасхальном обеде. Папа уже говорил с Анжелой. Он убедил ее, что во имя памяти Луки ты всегда должна быть желанной гостьей в нашем доме. И уж если мама может сделать над собой усилие, то ты и подавно сможешь. Ты обязательно должна прийти. Если не ради себя, то хотя бы ради Луки.

— Ради Луки?

— Да.


В Портистоне не так много мест, где можно перекусить. И хотя в «Маринелле» никогда не подавали традиционных воскресных обедов, ресторан все равно был очень популярен как среди туристов, так и среди местных жителей. Обедать здесь по воскресеньям было настоящим удовольствием. Обстановка была теплой и домашней, еда — обильной и вкусной. Пасхальное воскресенье было особенным днем. Вся семья собиралась, чтобы отметить не только праздник, но и неофициальное открытие летнего сезона.

В семье Феликоне существовала традиция собираться вместе по всем большим праздникам. Сыновья, невестки и даже внуки, которые уже были достаточно взрослыми, помогали за стойкой, на кухне и в зале ресторана. Это создавало потрясающую семейную атмосферу. После обеда поток посетителей редел. Проводив последнего гостя, Маурицио запирал дверь, и семья садилась за стол, чтобы насладиться совместной трапезой. Даже для паршивой овцы вроде меня подобные мероприятия всегда были в радость. Маурицио умел принимать гостей. Он был щедрым и радушным хозяином, обожающим свою семью.

Но отныне все изменилось. Луки больше не было. Мои позиции в доме Феликоне никогда не были сильными, а теперь я стала особенно уязвимой. Меня пригласили на семейный обед, и я понимала, что должна предложить свою помощь. После долгих размышлений я решила позвонить Маурицио и спросить, не нужна ли им лишняя пара рук на кухне или в ресторане. С одной стороны, мне не хотелось приехать прямо к обеду и весь вечер испытывать угрызения совести из-за того, что Анжела и Натали целый день сбивались с ног, останавливаясь лишь для того, чтобы перемыть мне косточки. С другой — я очень надеялась на то, что мое предложение помочь будет отвергнуто.

Маурицио был сама доброта.

— Как это мило с твоей стороны, Оливия, — сказал он. — Но боюсь, что после стольких лет отсутствия ты вряд ли сможешь помочь нам в зале.

— Я могла бы мыть посуду, — весело ответила я, прекрасно зная, что он никогда не позволит мне это делать.

Маурицио смущенно откашлялся и попросил меня немного подождать. Я слышала, как он о чем-то советуется с Анжелой, но не могла разобрать, что они говорят. Единственное, что я расслышала — это «bambini», «Натали» и «poveretta» (бедная девочка). Голос Анжелы звучал резко. Маурицио отвечал тихо и спокойно.

Через некоторое время я снова услышала его в трубке.

— Было бы очень хорошо, если бы ты согласилась посидеть с детьми, чтобы Натали могла помочь Марку в ресторане, — сказал он. — Ты ничего не имеешь против?

— Конечно нет, — ответила я. — Только я не уверена, что Натали будет в восторге от этой идеи.

— Предоставь Натали мне.

Я положила трубку, жалея о том, что вообще ее сняла. Черная собака тоски, которая во время разговора сидела у моих ног, внимательно прислушиваясь, многозначительно вздохнула и запрыгнула мне на плечо. Под ее тяжестью моя спина согнулась колесом. Без Луки на семейном торжестве я буду совсем чужой. Ведь теперь меня вообще ничто не связывает с семейством Феликоне. За столом, где все друг другу приходятся либо супругами, либо детьми, либо родителями, либо братьями и сестрами, мне не было места.

Субботняя ночь накануне Пасхи показалась мне бесконечной. Хорошая погода сменилась бурей атлантического масштаба.

Устав от телевизора, я записалась в центральную библиотеку Уотерсфорда и взяла целую кучу книг, но оказалось, что я переоценила свои способности к концентрации. Мне следовало взять какое-нибудь легкое, необременительное чтиво — детектив или любовный роман. Но я боялась детективных романов. Я не хотела наткнуться на какое-нибудь заключение медицинской экспертизы с подробным перечислением телесных повреждений. После того, что произошло с Лукой, я бы этого просто не выдержала. И в моем нынешнем состоянии вряд ли я смогла бы адекватно воспринимать описания любовных игр и множественных оргазмов.

Поэтому я взяла умные научные книжки, читать которые у меня не было ни сил, ни желания, хотя они должны были стать альтернативой не только телевизору, но и алкоголю. Однако в 9.45 утра в субботу, этот «час X», когда я либо шла в винный магазин, либо нет, я надела одну из старых ветровок Луки и отправилась за бутылкой «Мерло» и джином. Остатки предыдущей бутылки я вылила в раковину часом раньше, наказав себя за убийственное похмелье. Женщина за кассой узнала меня и попыталась завязать разговор. Я пришла в ужас при мысли о том, что меня здесь считают постоянной клиенткой. Конечно, умение общаться с людьми, страдающими от алкогольной зависимости, составляет часть выучки продавцов подобных магазинов, но у меня не было никакого желания поддерживать беседу. Я попросила дать мне еще пачку мятной жевательной резинки и вернулась домой.

Я не понимала, в чем дело, но чувствовала себя ужасно. Как не преминул заметить Марк, в моей квартире действительно царил ужасный беспорядок, а учитывая ее небольшие размеры, это особенно бросалось в глаза и производило гнетущее впечатление. Я не могла открыть окна, потому что на улице лил дождь и дул пронзительный ветер. Я чувствовала, что задыхаюсь.

Подобно Сильвии Плат[5] я тоже была уверена в том, что почти все душевные проблемы можно разрешить с помощью горячей ванны. Поэтому я расставила в крохотной ванной с полдесятка разноцветных свечек, достала масло лаванды и ромашки, открыла кран и стала просматривать свои компакт-диски в поисках музыки, которая гарантированно поможет мне расслабиться. Остановив свой выбор на Sigur Ros, я проверила воду. Она была ледяной. В бойлере перегорела контрольная лампочка.

К тому времени я уже прикончила бутылку вина и смешала себе первый коктейль из джина с лимонадом. Поймав свое отражение в оконном стекле, я испугалась. На меня смотрело растрепанное безумное создание, больше похожее на привидение, чем на живого человека: волосы всклокочены, одежда в беспорядке, под глазами черные тени. Нервно меряя шагами квартиру, я выпила свой джин и почувствовала, что больше не в состоянии оставаться в одиночестве.

Впервые за долгое время я испытала сильную злость, причем эта злость была направлена на моего покойного мужа.

Надев ветровку и сапоги, я отправилась на кладбище. Порывы ледяного ветра напоминали удары хлыста. Намокшие волосы прилипли к голове, лицо и руки стали ледяными, струи дождя стекали с ветровки, и через считанные минуты мои джинсы промокли насквозь, но я не обращала на это внимания. Меня сжигал внутренний огонь. Я шла вперед по темным улицам, глядя на отражения тусклых фонарей в покрытых рябью лужах. С холма вниз несся стремительный поток воды. Деревья вокруг кладбища гнулись и стонали, как живые существа, испытывающие адские муки.

Естественно, ворота кладбища были заперты на большой висячий замок, но это меня не остановило. Стена ограждения была не очень высокой, меньше двух метров, а чуть дальше по дороге находилась автобусная остановка, на которой была скамейка. Подгоняемая злостью, я забралась на спинку скамейки, ухватилась за стену и подтянулась на руках. Это оказалось не труднее, чем вылезти из бассейна. Я даже не заметила торчащих из бетона осколков стекла.

Перекинув тело на другую сторону, я оказалась на кладбище. В окнах верхнего этажа сторожки горел свет. Смотритель кладбища и его жена, вероятно, готовились ко сну. Возможно, они сейчас чистят зубы, возможно, собираются заняться сексом. Я мысленно пожелала им удачи и стала пробираться между надгробиями вверх по холму, туда, где находилась могила Луки, громко выкрикивая свои гневные упреки.

— Ты мерзавец! — кричала я. — Как ты смел оставить меня одну! Ты ведь обещал мне, Лука! Ты обещал! Эгоистичный подонок! Ты клялся всегда заботиться обо мне! Посмотри на меня! Посмотри, что ты со мной сделал! Посмотри!..

На кладбище не было фонарей. Зачем мертвым свет? Тем не менее я прекрасно видела дорогу. Время от времени ветер разгонял тучи и сквозь них проглядывала ледяная луна. С каждым шагом вверх по холму мой гнев ослабевал. Чем выше я поднималась, тем больше успокаивалась и физически чувствовала, что меня со всех сторон окружают мертвые — добрые, заботливые мертвые. Готова поклясться, что я слышала их тихие голоса. В «Аркадской Долине» похоронено сто тридцать тысяч человек. Их души, видимо потревоженные моим ночным визитом, решили проявить свое сострадание ко мне, и я была благодарна им за поддержку.