– Здравый смысл, что же еще? – удивленно поднял бровь Честер. – Должно ведь у вас быть чувство самосохранения. Рано или поздно королю придется либо начать с Лливелином переговоры, либо вступить с ним в драку. Валлийское влияние у границы сильно до тех пор, пока монарх наводит порядок в других углах своего королевства. Как только Иоанн обратит взгляд на Уэльс, Лливелину разумнее всего будет укрыться за своими горами. Мы с вами оба знаем, что Лливелин более достойный человек, чем Иоанн, однако у последнего значительно больше возможностей. Если вы ввяжетесь в войну на границе, помоги вам Бог! От Уиттингтона останутся лишь дымящиеся руины. – (Фульк покраснел от гнева и вскочил на ноги.) – Прошу прощения, но это правда, – сказал граф. – И я был бы плохим другом и соседом, если бы не предупредил вас.

– Тогда с какой стати вы сами заключили союз с Лливелином? – с вызовом поинтересовался Фульк.

– Опять же, исходя из здравого смысла, – вздохнул Честер. – Потому что не пускать к себе на порог уэльского дракона не менее важно, чем служить анжуйскому леопарду.

Фульк раздраженно откинул волосы со лба:

– Франция вот-вот отберет у Иоанна Нормандию и Анжу. Может статься, что и Англию он тоже потеряет.

– Много чего нелестного можно сказать об Иоанне, но он точно не дурак, – покачал головой Честер.

Ле Вавасур молча и внимательно следил за их перепалкой. Наконец он встал и отряхнул крошки с охотничьей котты.

– Я бы на твоем месте серьезно подумал над предложением милорда Честера, – обратился он к Фульку. – Пусть он, по крайней мере, попробует поговорить с королем. Иоанн не сможет не прислушаться к слову одного из самых влиятельных своих графов, особенно если оно совпадает с мнением Хьюберта Уолтера.

Фульк внимательно посмотрел на тестя. Вряд ли Робер ле Вавасур руководствовался сейчас заботой о них с Мод. Скорее всего, его беспокоили собственные земли и привилегии. И не стоит сердиться на тестя: слишком многое поставил он на карту. Человек, обладающий способностью балансировать на узенькой границе между различными фракциями и при этом не оступиться, пожнет щедрый урожай.

– Мне нужно подумать над тем, что вы сказали, – ответил Фульк и пошел к своему жеребцу. – Однажды я играл с Иоанном партию в шахматы. – Он обвел взглядом присутствующих. – Без сомнения, все вы знаете эту историю, она уже стала всеобщим достоянием. Мы были тогда еще подростками, а Иоанна одолела пьяная злость, и он искал козла отпущения. Человека, которого легко растоптать. Я не позволил ему этого сделать. Так вот, мы оба до сих пор играем ту партию. Он хочет насладиться победой, однако у него ничего не выйдет, пока я дышу и пока бьется мое сердце. Иоанн это знает, и я это знаю.

Охота возобновилась. Охотники погнали добычу по пестрой лесной тени. Трубил рог, возвещая их вторжение в самые глубокие и сокровенные участки леса.

Раньше Фульк любил опьянение погони, ему нравилось чувствовать под собой могучего коня, петлять между деревьями и продираться сквозь поросший шиповником подлесок. Но сейчас, когда они гнали по лесу свою жертву, изящного оленя с ветвистыми рогами, Фульк вдруг почувствовал к нему сострадание. Сердце его отказывалось петь ликующий гимн. И в самом деле: что за радость преследовать и убивать живое существо?


Погостив у новобрачных недельку, Фульк и Мод отправились обратно в Уиттингтон и по приглашению графа прервали путешествие, чтобы нанести визит в Честер. Ранульф все еще не терял надежды убедить Фицуорина примириться с Иоанном.

– Пусть признает за мной законные права на Уиттингтон, и я тут же принесу ему оммаж, – с мрачным упрямством, как повторяют уже много раз говоренное, ответил Фульк. – Но не раньше.

Мод наслаждалась пребыванием в Честере. Предыдущая неделя стала для нее пыткой, которую бедняжка хотела поскорее забыть. Она была рада, что присутствовала на бракосочетании отца, но испытывала облегчение: слава Богу, что тяжкие обязанности исполнены. Джулиана вольна выискивать в характере ле Вавасура хорошие черты, но Мод была не в силах забыть прошлое, а потому не могла относиться к отцу с теплотой или сочувствием. Хотя ее, признаться, удивило, как он моментально смягчается в присутствии Джулианы.

Фульк порядком развеселился, когда Мод рассказала ему о любопытном сравнении, которое придумала ее мачеха: дескать, брак может походить на пару старых башмаков, разношенных и удобных.

– Я бы такие носить не стал, – хмыкнул муж, когда в первую ночь, проведенную под крышей просторного замка Честера, они лежали в постели. – Наверняка в носке окажется камешек.

Снаружи валил густой снег, но им было тепло от жара собственных тел и от покрывал на меху.

– Ты лучше будешь играть с огнем? – Мод откинула волосы и приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на Фулька. Тусклое сияние ночной свечи оттеняло ложбинку между ее грудей.

– Что? – не понял он.

– Джулиана еще сказала, что некоторые браки пылают, словно костер, но, по ее мнению, старые башмаки лучше.

– Как можно сравнивать, – ухмыльнулся Фульк, любуясь женой.

К утру снега навалило по пояс, так что отъезд пришлось на некоторое время отложить. Фульк с Мод затеяли битву снежками, и при этом так самозабвенно резвились, что постепенно к ним присоединилась половина обитателей замка. А потом в зале играли в мельницу, кошки-мышки, жмурки и угадайку. Все веселились, как дети, пользуясь редкой возможностью, чудесным подарком судьбы: сколько можно балансировать на лезвии ножа – наконец-то им выпала передышка.

Фульк решил сводить Мод в город, где лотки и прилавки торговцев буквально ломились от товаров. Она безропотно мерзла, ожидая, пока муж восхищается мечами и шлемами, шпорами и упряжью, а он прятал ладони под мышки и терпеливо выписывал дыханием облачка, стараясь, чтобы глаза не принимали остекленевшее выражение, пока жена выбирала ленты для волос и всякие женские безделушки.

На следующее утро после их вылазки в город все начало таять. А Мод внезапно опять затошнило, едва только она встала.

Фульк внимательно наблюдал, как она, бледная, с усталыми глазами, пошатываясь, возвращается из уборной. Теперь он уже знал все признаки, и его переполнила тревога, смешанная с радостью. Он беспокоился о самочувствии Мод, но его переполняли гордость от ощущения своей мужской состоятельности и надежда, что на этот раз в Уиттингтоне может появиться мальчик.

Мод поморщилась.

– Переела вчера фруктов в меду, на том прилавке со сладостями, – сказала она, забираясь обратно под одеяло и закрывая глаза.

– Врунишка! – весело возразил Фульк и провел рукой по изгибу ее живота. – Ну и когда у нас родится еще одно дитя?

Она пожала плечами:

– Скорее всего, зачато оно было в гостях, так что осенью, наверное. – В ее голосе появилась нотка огорчения. – Если родится мальчик, отец, конечно, поставит себе в заслугу, что наконец-то заставил меня выполнить свой долг, а если девочка – снова я буду виновата.

– Если только твой папаша откроет рот, – проворчал Фульк, – клянусь, я вырежу ему язык и прилеплю к своему точильному камню! Заслуга или вина тут моя. И я в полной мере несу всю ответственность.

Тут он не выдержал и улыбнулся. Мод открыла глаза и сказала:

– Ловлю тебя на слове.

Они на секунду нежно соприкоснулись губами, и Мод отодвинулась.

– Раз ты признаешь свою вину, найди-ка Барбетту, и пусть принесет сухие лепешки и мед, а то я так до самой вечерни буду валяться в постели.


Клеменс, жена графа Ранульфа, оказалась приятной собеседницей. Они с Мод много часов проболтали в женских покоях, сидя за вышивкой и ткацким станком, пока мужчины развлекались на свой лад: то ездили смотреть лошадей и скот, то охотились с соколами или гончими.

В Клеменс Честер Мод нашла родственную натуру, живую, пытливую и волевую. У них были общие вкусы и взгляды, и, хотя, если вспомнить про общественное положение, Фулька и Ранульфа разделяла пропасть, все же их мужья были сделаны из одного теста.

Тогда в моду как раз входил новый фасон платья: свободная котта без рукавов, с прорезями, под которую надо было надевать нижнее платье с узкими рукавами. Просто благодать для женщины в положении. Мод заинтересовалась, и Клеменс немедленно приказала своим швеям сшить для гостьи такое платье из мягкого синего льна и отделать его канвой из тесьмы.

– Боюсь, мне самой подобные наряды вряд ли когда-нибудь понадобятся, – вздохнула хозяйка, когда Мод примерила обновку и заявила, что она сидит идеально. – Вы и представить себе не можете, какое это для меня недостижимое счастье – иметь детей.

Повернувшись, Мод увидела, как Клеменс с грустной нежностью смотрит на двух ее дочурок: малышку в распашонке и Хавису, облаченную в зеленую котту – миниатюрную копию взрослого платья. Рыженькие кудряшки девочки были забраны назад лентой, так что открывался затылок.

– У вас еще тоже все может быть, – мягко проговорила Мод. – Вы ведь с графом, если не ошибаюсь, женаты не слишком давно?

Клеменс пожала плечами:

– Уже почти четыре года. А через какое время после свадьбы вы зачали Хавису?

«Через неделю», – хотела было ответить Мод, но сочла за благо промолчать.

– До меня Ранульф был женат на Констанс Бретонской, и их брак тоже оказался бесплодным, – продолжала Клеменс. – В глубине души я сомневаюсь, что мне когда-нибудь суждено стать матерью, хотя и молюсь об этом каждый день.

– Простите, должно быть, это большое горе для вас и для графа. – Мод огладила рукой складки синего льна и почувствовала легкую припухлость живота. – Для нас будет большой честью, если вы с Ранульфом согласитесь стать крестными родителями нашего будущего ребенка.

– А я буду счастлива оказать вам эту любезность.

Мягкие серые глаза Клеменс увлажнились, и женщины обнялись. Не желая оставаться в стороне, Хависа тоже подбежала и присоединилась к ним, а Ионетта издала протестующий вопль. Засмеявшись сквозь слезы, Клеменс подхватила малышку на руки и прижала к себе. И в этот момент Мод осознала, насколько же ей все-таки повезло. Надо благодарить Бога за выпавшее ей счастье, а не огорчаться из-за неизбежных житейских превратностей.