– Ты куда? – схватил он Фулька за рукав.

– Я вспомнил, что оставил свой щит в покоях Иоанна.

– Но тебе сейчас туда нельзя! – изумленно воскликнул Жан. – Кухня еще ладно, но за такое мой господин с нас обоих наверняка шкуру спустит!

– Щит новый совсем, – упрямо гнул свое Фульк. – Мне его отец прислал, в подарок на день рождения.

– Боже милостивый, ты что, маленький ребенок, который не может уснуть без любимой игрушки?! – По добродушному лицу Жана впервые скользнуло раздражение. – Подожди до завтра, ничего с твоим щитом не случится.

– Нет, надо забрать его прямо сейчас. Ну как ты не понимаешь: это дело чести.

– Не будь таким идиотом. Я…

– Не хочешь идти со мной – и не надо, – невозмутимо перебил его Фульк. – Никто тебя не заставляет, но меня ты не остановишь.

И с этими словами он шагнул на улицу, в безумную ночь. Снаружи сильно похолодало, слякоть превратилась в снег, и начиналась метель.

Жан поколебался, затем, выругавшись, поспешил вслед за новым приятелем.

– Я хочу лишь забрать то, что принадлежит мне, – сказал Фульк.

Он быстро шагал вперед, оставляя на покрывающейся белизной траве темные мокрые следы.

Бормоча проклятия и пригнув от ветра голову, Жан пытался не отставать.

Дверь в королевские покои была закрыта, и снаружи в карауле стоял солдат. Колышущееся пламя от укрепленного на стене светильника играло на его кольчуге и шлеме, превращая железные заклепки в золотые и время от времени выхватывая из темноты острый наконечник копья.

Стражник уставился на юношей суровым взглядом:

– Молодые люди, что вы здесь делаете?

Фульк обладал цепкой памятью на лица и знал всех караульных, охранявших покои. Этот, по имени Роджер, был из числа тех, что больше лает, чем кусает.

– Я недавно забыл здесь щит, – сказал он. – И хотел бы забрать его… сэр.

– Слышал я про это «недавно». – Некоторое время стражник внимательно разглядывал изуродованное лицо Фулька. – Хорошо, что не я тогда стоял в карауле, – угрюмо произнес он. – Того, кто был на дежурстве, непременно выпорют за то, что не пошел узнать, отчего поднялась суматоха.

– Стражник вряд ли что мог услышать, ведь мы находились далеко от двери, – пояснил Фульк. – И потом, там весь день была суматоха.

– Но кто-то все равно должен отвечать, – резонно заметил Роджер и угрожающе махнул копьем. – Идите-ка лучше своей дорогой. Слышите? Уматывайте отсюда, пока не накликали новой беды.

Фульк весь подобрался. В свои пятнадцать лет он был почти двух ярдов ростом – выше многих взрослых мужчин – и сейчас, выпрямившись, оказался вровень с караульным.

– Я пришел только за своим щитом, – повторил он. – Заберу его и уйду. Пропустите меня немедленно.

– Не хватало еще, чтобы мне тут всякие молокососы приказывали…

– Мы выполняем приказ милорда Уолтера, – выступая вперед, перебил стражника Жан. – Мастер Фицуорин сейчас находится в его подчинении.

– Вас послал лорд Уолтер? – удивленно поднял брови караульный.

– Да, сэр. Как вам известно, он отвечает за подготовку оруженосцев, входящих в свиту лорда Гланвиля. Он хочет взглянуть на щит.

– Что же вы сразу не сказали? – проворчал Роджер. Он открыл дверь и жестом пригласил Жана войти. – Тебе нельзя, – сказал он, задерживая Фулька. – Я за это жизнью могу поплатиться. А я не собираюсь болтаться на виселице из-за того только, что два юнца повздорили.

Через несколько минут Жан вернулся. Щит он держал очень странно: так, что герб оказался обращен внутрь и видны были только деревянная подложка и ремень для руки.

– Ну все, надеюсь? – Караульный закрыл дверь и твердо встал перед ней, ясно давая понять, что больше с места не сдвинется.

– Спасибо, милорд, – сказал Жан, с умыслом называя караульного чересчур напыщенно, чтобы польстить его честолюбию. Откланявшись, он быстро пошел прочь.

Фульк догнал его.

– Что ты там прячешь? – Он попытался схватить щит. – Отдай.

Жан неохотно отдал ему оружие.

– Эй, приятель, не кипятись понапрасну. – Он предостерегающе положил руку Фульку на рукав.

Тот молча разглядывал щит, который сегодня днем так бережно полировал. Гладкую крашеную кожу несколько раз проткнули ножом, полностью изрезав герб. Злоба, с которой втыкали нож, была столь велика, что иной раз он проникал аж до деревянной основы.

Гнев нарастал внутри огромным красным пузырем, стучал в глазницы. Ненависть ослепляла Фулька, но он понимал, какие чувства руководили принцем Иоанном. Уничтожить герб значило оскорбить не только самого человека и даже всю его семью, но весь род, включая покойных предков.

– Да не переживай ты так, оно того не стоит, – сказал Жан, переводя взгляд с Фулька на щит и обратно. – Мы попросим кого-нибудь из оружейников натянуть новую кожу, никто потом и не отличит.

– Я отличу, – проговорил Фульк дрожащим от ярости голосом. – Это главное.

– Слушай, нам пора возвращаться в дом моего господина. Мы и так уже достаточно рискуем.

Несколько секунд Фульк смотрел на него бессмысленным взглядом, а потом усилием воли взял себя в руки. На негнущихся ногах он прошел в соседний зал, крепко зажав в кулаке ремень щита. И вдруг остановился, словно гончая, почуявшая добычу. Там король Генрих беседовал с группой офицеров и придворных. А рядом с ним стоял принц Иоанн, довольно бледный, но в остальном целый и невредимый.

– Эй, не делай глупостей, – чуть слышно шепнул Жан. – Тебе что, жить надоело?

Фульк не мог унять дрожи. Он с трудом сдерживал гнев и от напряжения, казалось, мог вот-вот взорваться.

– Я убью его, клянусь! – процедил он.

Взгляд Фулька был острым, словно копье, и, видимо, Иоанн его почувствовал, поскольку вдруг повернул голову. Взгляды их скрестились, словно у противников на поле битвы. Принц что-то вполголоса проговорил отцу, поглощенному разговором с Ранульфом де Гланвилем.

С выражением досады на лице Генрих склонил к сыну ухо, а затем тоже посмотрел на стоявшего на другом конце комнаты Фулька. Ранульф де Гланвиль заложил руки за спину и нахмурился.

– О Господи! – в ужасе пробормотал Жан, когда Генрих согнутым пальцем поманил к себе Фулька.

Тот сглотнул, но скорее в попытке сдержать ярость, а вовсе не потому, что испытал трепет при приближении к августейшей особе. Он решительно подошел к группе людей: высоко подняв голову и держа щит напоказ, чтобы продемонстрировать Иоанну, что знает о содеянном. Только приблизившись к королю, Фульк почтительно преклонил колено и склонил голову. Черные волосы упали ему на лоб.

– Встань! – приказал Генрих.

Фульк поднялся и сразу оказался на голову выше своего суверена. Король был коренастый, среднего роста. Его некогда огненно-рыжие волосы с годами сделались песочными с серебряной проседью, и стоял Генрих ссутулившись, будто бремя королевской власти тяжело давило ему на плечи.

– Ростом ты пошел в своего деда, де Динана, – заметил Генрих, чуть прищурившись. – И кажется, также унаследовал от него способность навлекать на себя неприятности. Мой сын заявляет, что ты пытался его убить. Что можешь сказать в свое оправдание?

Многочисленные истории про Джоселина де Динана Ламборнского, дедушку Фулька по материнской линии, по большей части были легендами и рассказывались с гордостью. Фульк так кипел от гнева и негодования, что не мог уронить честь предка. И потому прямо ответил на вопрос короля, заявив:

– Ваш сын, сир, напрасно обвиняет меня, ибо на самом деле первый удар нанес он. – И Фульк поднял руку к распухшему носу и отекшим глазам.

Иоанн из мертвенно-бледного стал пунцовым.

– Ты жульничал и вел себя дерзко! – прорычал он.

– Я никогда в жизни не жульничал, – отрезал Фульк. – Его высочество говорит о дерзости, но умалчивает об оскорблении, которое он мне нанес!

Он продемонстрировал Генриху и придворным испорченный щит.

– Ты пытался меня убить! – прошипел Иоанн. – Ты в припадке ярости швырнул меня о стену!

Его взгляд метался по лицам стоявших вокруг баронов, ища сочувствия, и просветлел, остановившись на Ранульфе де Гланвиле:

– Милорд, вы видели все собственными глазами!

– Я видел лишь последствия, – спокойно возразил де Гланвиль. – И, откровенно говоря, сомневаюсь, что Фульк Фицуорин и впрямь намеревался убить вас. Это было бы глупо с его стороны, а глупцом этого парня назвать нельзя, хотя он часто бывает безрассуден и вспыльчив.

Фульк бросил на де Гланвиля благодарный взгляд.

– Я всего лишь защищался, – твердо сказал он. – Милорд Иоанн первым ударил меня по лицу шахматной доской, и мне пришлось остановить его, чтобы он не ударил снова.

– Ах ты, вонючий ублюдок, ты все выду…

– Придержи язык! – отрезал Генрих, поворачиваясь к сыну. – Сколько я тебя знаю, ты вечно затеваешь ссоры по самым ничтожным поводам. Если даже Фульк и причинил тебе вред, то подозреваю, ты сам его спровоцировал. И впредь обращайся ко мне, когда будешь искать справедливости, а не попустительства. – Он повернулся к юстициарию. – Ранульф, поучите моего сына владеть собой. Если для усвоения урока потребуется применить ремень с пряжкой, я не стану возражать.

Де Гланвиль поднял бровь, не утратив невозмутимости:

– Да, сир.

Иоанн побелел как полотно.

– Папа, ты не можешь!.. – В его голосе боролись негодование и мольба.

Генрих обнял Иоанна за плечи:

– Ты мой младший сын. – Сейчас король говорил устало. – Однажды, и довольно скоро, тебе придется принять на себя владение этими землями, но как я могу возложить на тебя обязанности правителя, если ты, даже играя партию в шахматы, умудряешься затеять свару?

Иоанн отшатнулся от отца.

– Может быть, если бы ответственность лежала на мне уже сейчас, мне не пришлось бы ссориться из-за шахмат, – злобно произнес он и, гневно метнув в сторону Фицуорина многообещающий взгляд, зашагал в сторону своих покоев.

Фульк, чувствуя себя донельзя неловко, смотрел в пол и ждал от короля разрешения уйти, а также, возможно, и приказа о своей порке. Приступ гнева прошел, и сейчас его ноги были ватными, а боль на лице с новой силой дала о себе знать.