– Я от души раскаялся во всех этих грехах, и на меня наложили епитимью, – ответил Фульк, стараясь, чтобы его слова прозвучали искренне, хотя он и беззастенчиво врал. – Я знаю, это не оправдание, но в тот момент у меня просто не было выхода, я спасал жизнь своих людей. – Он развел руками в знак того, что откровенен с архиепископом. – Я искренне соболезную вам и сам глубоко скорблю о смерти вашего брата. Он был мне добрым другом и наставником.

Хьюберт чуть смягчился:

– Я знаю, что вас связывали давние дружеские отношения и что Теобальд высоко тебя ценил. – Архиепископ вздохнул и покачал головой. – Может быть, даже слишком высоко. В день своей смерти он отправил мне последнее письмо, в котором настоятельно просил: если Мод будет поставлена перед необходимостью повторно вступить в брак, сделать все от меня зависящее, чтобы она вышла за тебя. Похоже, Тео думал, что и ты не будешь возражать. – Хьюберт бросил на Фулька оценивающий взгляд. – Он когда-нибудь говорил с тобой на эту тему?

Под его пристальным взглядом Фульк покраснел.

– Нет, не говорил. – Фицуорин неловко кашлянул. Рассказала ли Мод Теобальду о том, что произошло в Хигфорде? Вероятно, рассказала.

– Однако мой покойный брат не ошибся в своих предположениях?

«В Судный день и то будет легче», – подумал Фульк, не зная, куда деваться от смущения.

– Не ошибся, – сказал он и решил на этом остановиться.

Хьюберт Уолтер – умный человек и вряд ли нуждается в дополнительных объяснениях.

Архиепископ еще несколько секунд пронизывал Фулька взглядом, и один лишь Бог знает, что он при этом думал. А затем потер переносицу и устало вздохнул:

– Как ближайший родственник Мод, ее отец имеет право заплатить пошлину, чтобы взять овдовевшую дочь и доставшиеся ей земли под свою власть, пока не найдет ей подходящего мужа. Мужчине, который посватается к Мод, потребуется согласие ле Вавасура, и заплатить за него придется дорого.

– Чем заплатить? Наличными? – фыркнул Фульк.

Хьюберт в размышлении потер свои многочисленные подбородки:

– Думаю, если ле Вавасур решит, что потенциальный зять в будущем сможет отплатить ему землями и почетом, долговой расписки будет достаточно. Он уважает влиятельных людей.

Последние два слова Хьюберт Уолтер особо выделил, и взгляд его был многозначителен. Он ни за что не стал бы говорить это открытым текстом, но Фульк и так прекрасно все понял. Если он хочет заполучить Мод, придется запугать ле Вавасура и выбить у него согласие. Любопытно, сколько тонкостей и дополнительных оттенков скрывается в нашем языке, на котором мы говорим каждый день. Лесть, дипломатия, агрессия, насилие. На каком языке нужно обращаться к Мод и как она ответит? Что, если она откажет ему? Залепит пощечину и с презрением назовет вором, оскверняющим могилу? Но с другой стороны, особо выбирать вдове не приходится. Выйти за Фулька Фицуорина всяко лучше, чем оказаться во власти ле Вавасура или Иоанна.

– Мне необходимо поговорить с Мод и встретиться с ее отцом, – решился Фульк.

– Это можно устроить.

– И очень может быть, что после этого мне потребуются услуги священника.

На круглом лице Хьюберта Уолтера появилась холодная улыбка.

– И это тоже не проблема, – сказал он.


Вскоре после обеда Робер ле Вавасур пришел в частные покои Хьюберта Уолтера, дабы обсудить вопрос о цене его дочери на брачном рынке. Эту тему поднял сам Хьюберт, когда все собрались за обедом. Он попросил, чтобы ле Вавасур нанес ему приватный визит: дескать, необходимо обсудить будущее молодой женщины и прийти к соглашению.

– Если Мод просила вас взять ее под крылышко, можете зря не сотрясать воздух, – откровенно заявил ле Вавасур, едва переступив порог. – Я ее отец, и право опекунства принадлежит мне.

С небрежностью почти оскорбительной, он преклонил колено перед Хьюбертом и поцеловал воздух над перстнем, знаком архиепископского сана.

– Я не подвергаю сомнению ваши права, – мягко сказал Хьюберт. – Вам следует поступать так, как вы считаете подобающим.

– Ха, с чего это, интересно, вы вдруг сменили песню?! Всего лишь два дня назад вы, помнится, настаивали, что Мод должна остаться у вас.

– Я беспокоился о ее благополучии.

– А теперь больше не беспокоитесь?

Ле Вавасур прошел в комнату и, не дожидаясь приглашения, уселся на обитую мягкой тканью скамью.

– О нет! Мысли о Мод по-прежнему сильно занимают меня.

Хьюберт подошел к сундуку, стоящему у стены, и, в отсутствие слуг, сам наполнил вином три кубка.

– Позвольте поинтересоваться, какую сумму вы бы сочли приемлемой, дабы позволить Мод выйти замуж за того, кого она выберет?

Ле Вавасур прищурился:

– А почему вы спрашиваете?

– Допустим, из любопытства.

– Все будет зависеть от жениха. – Барон взял кубок, протянутый ему Хьюбертом, и жадно отхлебнул превосходного красного вина. – Вы, кстати, не первый, кто поднял сегодня на эту тему.

– Вот как?

– Перед самым обедом ко мне подошел Фалько де Броте и попросил руки Мод. – Ле Вавасур бросил на архиепископа хмурый взгляд. – Не по вашему наущению, я надеюсь? Вы же пригласили меня не затем, чтобы о нем поговорить?

– Ни в коем случае!

От одной мысли об этом у Хьюберта возмущенно раздулись ноздри. Фалько де Броте, один из наемников Иоанна, был печально известен полным отсутствием угрызений совести и сантиментов. Если приказать этому типу насадить на копье ребенка, пообещав приличное вознаграждение, он с радостью выполнит приказ. Однако Фалько глубоко предан Иоанну, и тот, очевидно, не терял времени после их вчерашнего разговора.

– Я так и думал. – Ле Вавасур потер подбородок. – Так вот, что касается Фалько де Броте. Я спрашиваю себя: где рядовой наемник, простолюдин, внук пекаря, смог раздобыть сумму, необходимую, чтобы выкупить мою дочь, и единственный ответ, который приходит на ум: он получил деньги от самого короля.

– Вполне вероятно, – кивнул Хьюберт. – Женить своего сторонника на наследнице благородного семейства – отнюдь не плохой способ вознаградить его за преданность.

– Но только не на моей дочери! – проворчал ле Вавасур. – Я не хочу, чтобы в жилах моих внуков текла кровь простого французского пекаря. Не надо мне такого счастья – даже за тысячу марок! – Он сердито махнул рукой. – Я не дурак. Знаю, дочурка моя хоть куда: смазливая и смирная, когда ей не взбредет на ум показать свой норов. Я видел, как Иоанн на нее смотрит. Если я дам согласие, мой первый внук мог бы быть наполовину королевских кровей. – Он сделал большой глоток. – Ведь, как известно, прапрабабка короля была дочерью простого кожевника из Фалеза и родила Вильгельма Завоевателя вне брака. Но с другой стороны…

– Значит, вы отказались? – невозмутимо спросил Хьюберт.

– Сказал, что подумаю, но потребуется бо́льшая сумма, чем предлагает де Броте, чтобы стереть пятно его низкого происхождения. Я знаю, что он будет железной рукой управлять поместьями Мод и ремнем научит ее послушанию – что пойдет строптивице лишь на пользу, – но все же этого недостаточно, чтобы вверить бастарду свою дочь.

– Абсолютно с вами согласен, – без выражения произнес Хьюберт.

– Итак, – ле Вавасур вальяжно развалился на скамье и вытянул ноги, – полагаю, у вас есть для меня некое предложение: вы нашли Мод подходящего жениха или же хотите предложить взятку, чтобы от меня откупиться. Подозреваю, что все-таки первое, – он показал подбородком на третий кубок, – хотя я сегодня не видел в зале никого, кого хотя бы теоретически мог рассматривать как возможного родственника.

– Вы проницательны, милорд, – криво усмехнулся Хьюберт и призадумался: а вдруг излишняя осторожность помешает Вавасуру проглотить наживку.

Архиепископ открыл дверь и что-то тихо сказал одному из двух рыцарей-стражников, а затем впустил его внутрь, оставив Жана де Рампеня в одиночестве. Одетый в позаимствованную из местного арсенала полную кольчугу со шлемом, закрывающим лицо длинным наносником, а подбородок – бармицей, Фульк выглядел простым безымянным рыцарем, обычным стражником замка.

Робер ле Вавасур вытаращил глаза:

– Это что, шутка?

Он машинально потянулся к поясу, ища меч, но его не было: никому не дозволялось находиться вооруженным в присутствии архиепископа Кентерберийского.

– Это не шутка, милорд. – Фульк прислонил копье к стене, снял шлем и сдвинул с головы кольчужный капюшон. Одной рукой он расправил примятые черные волосы, а второй отстегнул бармицу. – Это маскировка, чтобы сохранить собственную безопасность и не напугать вас.

Ле Вавасур продолжал остолбенело смотреть на него.

– Вы в своем уме? – сдавленно спросил он Хьюберта, не сводя взгляда с Фицуорина. – Вы хотите, чтобы моя дочь вышла замуж за разбойника?

Фульк подошел к сундуку и взял приготовленное для него вино, затем повернулся, звякнув кольчугой, и шутливо поднял кубок за отца Мод.

– Только подумайте, насколько я ценный человек, – сказал он, не давая Хьюберту ответить. – Иоанн предложил за мою шкуру тысячу фунтов серебром и отправил сотню рыцарей, чтобы эту шкуру добыть.

– Едва ли сие обстоятельство может стать причиной отдать за вас мою дочь! – прошипел ле Вавасур.

– Возможно, милорд. Но ведь вы человек, который уважает личное состояние, – сказал Фульк.

– Фицуорин имеет в виду, – поспешно вставил Хьюберт, – что его разрыв с королем – временный.

– Рано или поздно Иоанн убедится, что, вернув мне земли, он избавит себя от значительных расходов и треволнений, – подтвердил молодой человек.

Фульк сел напротив ле Вавасура. Под чужой кольчугой и гамбезоном на нем была надета котта торговца. Наряд из фиолетовой шерсти, с отделкой из сине-золотой тесьмы без слов говорил, что его владелец может себе позволить одеваться дорого. Пальцы Фицуорина были унизаны перстнями, а к заклепкам хауберка прикреплен золотой крест. Фульк знал, какое значение ле Вавасур придает богатству и внешнему виду. Осенний набег на караван Иоанна полностью оправдал опасность, с которой был сопряжен.