– Ваша щедрость делает вам честь, – ответил король, величественно наклонив голову. Он осторожно погрузил палец в блестящие перья на груди кречета и медленно, с чувством погладил птицу. – Но не могу не задаться вопросом: чего вы надеетесь добиться? Никто не станет доводить себя до разорения только из удовольствия делать подарки.

Фицроджер стоял, не поднимая головы.

– Единственное мое желание, сир, – служить вам по мере сил.

– Что ж, отрадно слышать.

Иоанн искоса глянул на придворных. Он был почти уверен в Уильяме Маршале, Хьюберте Уолтере и Уильяме де Браозе. А вот Уильям Феррерс, Юстас де Весси и Ранульф Честер вызывали у короля большие подозрения: за этими стоило приглядеть.

– Напомните, какими землями вы владеете?

Теперь Морис Фицроджер поднял взгляд, и Иоанн увидел, что барон покраснел и задышал чаще. Значит, вот где собака зарыта.

– Я имею честь владеть Уиттингтоном, сир, как и мой отец, на которого ваше величество эту честь возложили.

– Уиттингтоном…

Название это вызывало в памяти какие-то смутные ассоциации. Что же такое было с ним связано?

– Если вашему величеству будет угодно, я бы нижайше просил вас грамотой закрепить владение этими землями за мной и моими наследниками, – решился Фицроджер, и по глазам барона король увидел, что тот пребывает на грани отчаяния.

Перед мысленным взором Иоанна вдруг предстала другая картина: человек в облаке пыли на летней дороге, опустившийся на одно колено у его ног, но не почтительно, а с явным вызовом и неприязнью. И вслед за этим сразу пришло воспоминание о промозглом зимнем вечере в Вестминстере и расколотой шахматной доске.

– Но ведь владение Уиттингтоном оспаривается? – елейным голосом спросил монарх. – Разве семейство Фицуорин не притязает на него?

Барон поднял голову. Румянец его стал еще гуще.

– Это ложные притязания, сир. Некогда Фицуорины получили эту землю в собственность от лорда Певерела, но потеряли ее в ходе войны между Стефаном и императрицей Матильдой. С того момента она принадлежит нам, по соглашению между королем Стефаном и вашим отцом.

Иоанн передал кречета придворному и жестом велел Фицроджеру подняться. Затем откинулся на спинку резного дубового трона и тронул бороду.

– Слово к делу не пришьешь. У вас есть бумага?

– Но… Это соглашение было устным, сир. – Казалось, что Фицроджер сейчас задохнется.

– А у Фицуоринов есть письменное свидетельство, подкрепляющее их претензию?

– Нет, сир, – энергично замотал головой Морис.

«Это он сказал бы в любом случае», – подумал Иоанн.

– То есть ваше слово против их слова, но у вас имеется то преимущество, что вы владеете замком.

Он продолжал теребить бороду. Фицроджер явно всеми силами желает удержать землю и замок – оно и понятно, учитывая расположение земель и их площадь. Пожалуй, белым кречетом и элитным жеребцом этот тип не отделается: из него можно будет выудить гораздо больше, а потом отомстить Фицуоринам за все прошлые унижения. Иоанн заулыбался со злобным удовольствием.

– Пусть секретарь запишет вашу претензию и сделает копии, – милостиво махнул он рукой. – Принесите документы мне, когда все будет готово, и я поставлю на них свою печать.

Морис вытаращил глаза и сглотнул, явно не веря в свою удачу. Он принялся сбивчиво благодарить, но Иоанн жестом прервал его:

– Как известно, пошлина за вступление во владение поместьем обычно составляет сто марок, – любезно сказал он, понимая, что, скорее всего, этот идиот нищ или по уши залез в долги, чтобы купить королю богатые подарки.

Морис побледнел:

– Мне потребуется некоторое время, чтобы собрать такую сумму, сир.

– Думаю, что немалое, но, поскольку вы порадовали меня, я расположен к щедрости. Вы можете забрать себе Уиттингтон навечно за сумму вдвое меньшую, и я сделаю вас хранителем Марки.

У Фицроджера расширились глаза.

– Благодарю вас, сир. – В голосе барона сквозило изумление и облегчение.

Иоанн смотрел на него с презрением и любопытством. Не будь барон таким бельмом на глазу у Фицуорина, он бы прогнал его незамедлительно. А так – придется обласкать его, хотя бы из удовольствия заставить Фулька Фицуорина скрежетать зубами.


Стоя возле кузни при гостевом доме замка Болдуин, Фульк подкреплялся свежевыпеченной булкой с медом, ароматной и хрустящей. Сын кузнеца крепко держал Огонька за нащечник, а сам кузнец тем временем склонился над задней ногой жеребца, прилаживая новую подкову. Вонь от раскаленного металла и паленого копыта сливалась с пропитывавшим утренний воздух запахом горящих дров.

– Хороший конь, милорд! – одобрительно сказал кузнец, споро вбивая гвоздь в зажатое между колен копыто Огонька. – Других, бывает, в станок ставить надо, чтоб подковать, – так уж они кусаются и лягаются, а у этого манеры как у принца.

Фицуорин поморщился от такого сравнения. Его знакомые принцы хорошими манерами не славились, скорее уж, наоборот.

– Огонек приучен стоять спокойно, пока его подковывают. – Вскочив в седло, Фульк похлопал мускулистый красно-коричневый круп жеребца и протянул коню на ладони остатки хлеба с медом. – Вот если на него сесть без разрешения, тут он свой норов покажет. Мигом сбросит в навозную кучу – и глазом моргнуть не успеете.

– Стало быть, здорово вы его вышколили, милорд?

– Иначе нельзя, когда участвуешь в турнирах, – улыбнулся Фульк.

Жеребец языком смахнул с ладони хлеб и с явным удовольствием прожевал его.

– Если на турнире в групповом поединке меня выбьют из седла, никто не украдет моего коня: он сам не позволит.

Зажав в зубах железные гвозди, кузнец прибил подкову и, выпустив копыто Огонька, выпрямился.

– Я тут сегодня утречком тоже отличного коня видел. Зверь! – сказал он. – Наверняка его приготовили в подарок королю Иоанну. – Он показал большим пальцем себе за спину, на замок, возвышавшийся над деревней.

Фульк посмотрел в том же направлении, на красные с золотом знамена, трепетавшие на беленых стенах. Три анжуйских леопарда на знаменах свидетельствовали, что король Иоанн находится в резиденции. Деревня была переполнена людьми, которые тоже явились принести оммаж новому королю. Фульк нервно кусал ноготь. Из всех обязанностей присутствие на этой церемонии было наиболее тягостным.

– Отличный жеребец, серый в яблоках, – продолжал кузнец. – Холка высокая, круп широкий – хоть обедай на нем. Будь это мой конь, я бы с ним никогда не расстался.

– И я бы тоже. – Уильям Фицуорин, появившись на по роге гостевого дома, услышал последнюю реплику кузнеца. – Уж такой свинье, как Иоанн, точно бы не отдал. – Его карие глаза были еще осоловелыми со сна.

Уильям зевнул и потянулся, оставив в воздухе запах перегара и пота, и пошел к корыту мыться.

Фульк покосился на кузнеца и его сына.

– Уилл, придержи язык.

– А что? Это же правда. Насколько я знаю, ты сам, когда дело касалось нашего возлюбленного монарха, всегда говорил и не такое, а поступал и того хуже.

Уильям опустил руки в воду и плеснул себе на лицо.

– Не бойтесь: ни я, ни юный Хэл языками зря не чешем, – заверил братьев кузнец. – И вообще, мы с сыном не имеем привычки совать нос в чужие дела.

Он принял за работу серебряный полупенсовик и тщательно осмотрел монету, не обточен ли край.

Из гостевого дома, пошатываясь, вывалились Ален и Филип, щурясь на яркий утренний свет, как кроты, и явно страдая от последствий вчерашних возлияний. Фульк хоть и покачал неодобрительно головой, но не мог не улыбнуться.

– Идите-ка поешьте, если в глотку полезет, да приведите себя в порядок! – крикнул им он. – На аудиенцию к королю как-никак идем! А где Иво и Ричард?

– Дрыхнут еще.

– Я их растолкаю! – вызвался Уильям, приглаживая влажные волосы.

– И вот что еще… – Фульк, не договорив, развернулся на грохот копыт и увидел во дворе кузницы Жана да Рампеня. Тот резко натянул поводья, так что его гнедой загарцевал на месте.

– Господи, Фульк, давай живо в замок! – задыхаясь, проговорил он. – Иоанн только что пообещал отдать Уиттингтон Морису Фицроджеру за пятьдесят марок.

– Что?

– Я видел и слышал, как все происходило. Фицроджер должен сам выписать себе грамоту, и, по уплате пятидесяти марок, Иоанн поставит на прошении свою печать.

– Ах он блудливый выкормыш шелудивого дерьмогреба! – прорычал Фульк, напрочь забыв про выволочку, которую недавно устроил Уильяму.

Выхватив из рук у мальчика поводья Огонька, он взлетел в седло, не коснувшись стремени, и развернул коня.

– Погоди! – крикнул Уильям, бросаясь к своей лошади. – Я с тобой!

Охваченный яростью, Фульк не слышал ничего, лишь кровь горячо пульсировала в ушах. Он ударил шпорами в бока Огоньку, и тот от удивления рванул с места в отчаянный галоп. Жан развернул своего жеребца и пустился вслед за ними.

Когда Фульк прискакал к замку, путь ему преградили часовые, засомневавшиеся, стоит ли его пропускать. И неудивительно: вид у Фицуорина был как у буйнопомешанного.

– Я требую, чтобы меня провели к королю, это мое право! – взревел Фульк.

Огонек, которому передалось настроение хозяина, нетерпеливо перебирал копытами и кружился на месте. Фульк крепче натянул поводья и коленями сжал жеребцу бока, развернув его мордой к скрещенным пикам. Фулька так и подмывало вытащить меч и пробить себе дорогу, но он поборол это желание, понимая, что стоит ему только обнажить оружие, как он тут же окажется мертв. Однако рука, лежащая на поводе, все равно продолжала вздрагивать, а грудь тяжело поднималась.

– Меня зовут Фульк Фицуорин, – сказал он неровным от напряжения голосом. – Я пришел принести оммаж за свои владения королю Иоанну.

Подъехал Жан де Рампень, следом за ним подлетел Уильям.

– Пропусти его, Аларих! – крикнул Жан рослому караульному. – Я за него ручаюсь! Его хорошо знает мой господин, архиепископ Кентерберийский!

Стражники, заколебавшись, переглянулись. У прохода потихоньку собиралась толпа из других желающих попасть в замок.