Фицуорин, чтобы прийти в себя, поднял бокал и запил хлеб с сыром.

– Ни за что бы не узнал вас, миледи! – с восхищением произнес он. – Жан предупреждал меня, что вы, должно быть, выросли и превратились в редкую красавицу, но его слова едва ли отдают вам должное.

Молодой человек в изящных одеждах улыбнулся.

– Воистину, миледи, вашу красоту не опишешь словами, – подтвердил он.

Теобальд представил второго юношу как Жана де Рампеня, своего бывшего оруженосца. С усилием собрав разбежавшиеся мысли, Мод ответила, как и полагается гостеприимной хозяйке. Жан был красивее Фицуорина, вернее, черты его лица были более правильными, но… эта шаловливая усмешка и веселые глаза могли только расположить к себе: никакого сравнения с мужественностью Фулька, его жгучей притягательностью.

Мод села на свое место рядом с Теобальдом, прижимаясь к мужу, чтобы случайно не коснуться рыцаря. Его одетая в кольчугу рука покоилась на столе. Мод увидела отблески солнечного света на заклепках, скользнула взглядом по руке до самого края рукава гамбезона и котты и невольно залюбовалась загорелой кистью юноши. Тонкие и сильные пальцы его были весьма красивы. Узкий белый шрам через все костяшки и второй, совсем свежий, розовый, извивающийся вокруг основания большого пальца, лишь усиливали притягательность: рука Фицуорина выглядела такой сильной, опытной и одновременно беззащитной.

– Так что же заставило тебя покинуть рыцарский турнир? – поинтересовался Теобальд.

Фульк убрал руку и откинулся назад:

– У Жана было поручение к лорду Хьюберту, а я вызвался его сопровождать.

– Эх, жаль, я не знал, что ты в Англии, а то пригласил бы на свадьбу! Я всегда рад тебя видеть!

– Не сомневаюсь, милорд, но, учитывая, кто еще был среди гостей, пожалуй, даже к лучшему, что семью Фицуорин представляла наша мама.

– Возможно. – Теобальд был слегка смущен таким поворотом разговора. Однако затем он беспечно махнул рукой. – Но я настаиваю, чтобы сегодня ты остался ночевать. Мне не хватало твоего общества, а рассказать надо столько, что, кажется, и нескольких лет не хватит. Вот что, Фульк, первым делом тебе надо смыть дорожную пыль и избавиться от тяжелой кольчуги. – Он глянул на Мод и кашлянул.

А та вдруг страшно перепугалась, осознав, что теперь это ее обязанность как хозяйки замка – позаботиться об удобстве гостей. «О господи!» – подумала Мод. Пусть прошлой ночью она и утратила целомудрие, но сколько еще оставалось сфер, где она еще по-прежнему была невинной. Так, только без паники. Что бы сделала на ее месте бабушка? Мод неуверенно поднялась и с отчаянием посмотрела на мужа.

– Полагаю, комната в торце освободилась, ведь принц Иоанн уехал, – подсказал жене Теобальд.

– Ах да, ну конечно. – Мод благодарно улыбнулась ему и повернулась к гостям. – Я провожу вас и велю служанкам наполнить бадьи водой, чтобы вы могли искупаться.

Фульк забрал со стола меч и шлем. Мод завороженно следила за движениями его рук, потом наконец оторвала от них взгляд.

Фульк смотрел на Теобальда с кривой усмешкой:

– Мне предстоит занять комнату принца Иоанна? Даже не знаю, говорит ли это о вашей деликатности или о чувстве юмора.

– Лишь о здравом смысле, – отмахнулся Теобальд. – Места сейчас у нас катастрофически не хватает. Иди располагайся.

Фульк с шутливым сарказмом отсалютовал Теобальду и повернулся к Мод:

– Ведите нас, миледи.

С горящим лицом она повела Фулька и его небольшую свиту прочь из зала. Мод с облегчением заметила, что Фульк не стал глазеть на окровавленную простыню. Ей даже показалось, что Фицуорин специально старался не смотреть в ту сторону, и за это проявление благородства Мод была ему благодарна.

Однако на самом деле отводить глаза Фулька заставляло не столько благородство, сколько смущение. Старинный обычай коробил Фицуорина, поскольку он вырос в семье, где тайны супружеской спальни свято охранялись, а не выставлялись на всеобщее обозрение. Была у него, признаться, и еще одна причина для смущения. Когда Мод вошла в зал, Фульк чуть не подавился хлебом. Тощенькая, нескладная девчушка, которую он помнил, куда-то исчезла, и ее сменила молодая женщина, все еще полная ребячества и худощавая, но уже явно не дитя. Глаза, ярко-зеленые, кошачьи; тяжелые светлые, с серебряным отливом косы, ниспадающие из-под покрывала; тонко очерченные скулы и подбородок, и – Боже милостивый! – какие мягкие и пухлые губы!

Когда их глаза встретились, жар его мыслей, должно быть, обжег Мод, поскольку она сильно смутилась, чего раньше за ней не водилось. Неудивительно, что Фульк не осмеливался смотреть на простыню: он и без того был порядком ошеломлен и пытался привыкнуть к мысли, что Мод ле Вавасур уже далеко не та щуплая девчушка, к кому он мог относиться как к младшей сестре, и не просто жена его бывшего наставника, которой можно мимоходом выказать почтение, а, чего уж греха таить, самая соблазнительная женщина, какую он когда-либо видел.

Хозяйка провела гостей в покои, недавно освобожденные принцем Иоанном, а затем извинилась, сказав, что ей надо поторопить служанок и вызвать леди Фицуорин из женских комнат. Фульк еще долго смотрел в дверной проем, после того как Мод скрылась из виду.

– Я же говорил! – с радостным превосходством воскликнул Жан и от души ткнул Фулька под ребра. – Эй, приди в себя, а то выглядишь словно бык на бойне: точь-в-точь такие же стеклянные глаза.

– А? – обернулся Фульк, тряся головой. – Ты про что толкуешь?

– Про Мод ле Ва… В смысле, про Мод Уолтер. Я ведь говорил тебе, что она окажется необыкновенной красавицей, – ухмыльнулся Жан. – Опомнись, Фульк, не слишком прилично по уши влюбляться в жену своего наставника, пусть даже и бывшего. – Он ловко увернулся от последовавшего удара и отпрыгнул подальше, чтобы Фульк его не достал. А затем резюмировал: – Но тебя можно понять, она очаровательна.

Фицуорин, насупившись, некоторое время смотрел на приятеля, а потом отвернулся, чтобы поставить в угол меч и положить рядом шлем.

– Леди Уолтер и впрямь мила, – пожал он плечами. – Но с чего ты взял, что я потерял от нее голову? Да на мой взгляд, Мод, хотя и достигла брачного возраста, все равно еще почти дитя.

Жан тронул струны лютни:

– Верно, однако это скоро изменится. Бьюсь об заклад, что через пару лет Мод войдет в силу и будет как та колдунья, соблазнившая графа Анжуйского.

– Улетит из окна часовни, словно летучая мышь? – Фульк намеренно говорил непринужденным и саркастическим тоном.

– Нет, – закатил глаза Жан. – При чем тут летучая мышь?! Я хочу сказать, что она заберет твою душу, а ты и рад будешь ее отдать.

Неизвестно, что ответил бы на это Фульк (и, возможно, не только на словах), но тут, к счастью, их разговор был прерван появлением слуг, несущих бадьи с водой, и нескольких служанок с чистыми тюфяками и бельем. А следом за ними появилась леди Фицуорин. Так что волей-неволей на некоторое время все насмешки, как фривольные, так и невинные, прекратились.


Вечером свадебные празднества продолжились, хотя и не с таким размахом, как накануне. Фульку пришлось танцевать с невестой: если бы он отказался, его бы сочли невоспитанным.

– Наверное, теперь, без кольчуги, вам гораздо удобнее, – сказала Мод, когда они встали на исходную позицию на открытом пространстве, образованном прямоугольником из обеденных столов.

– И намного легче, миледи, – с улыбкой ответил он.

Они стиснули друг другу запястья и медленно повернулись, исполняя фигуру под названием «восьмерка». Это был традиционный кароль, который всегда танцевали на свадьбах: он символизировал вечную связь между мужчиной и женщиной. В свете свечей зрачки Мод так расширились, что почти скрыли яркую зелень ее глаз. «Господи Боже, – говорил себе Фульк. – Поверить не могу, что этот ребенок – жена Теобальда». Ребенок ли? Нет, вовсе не детское тело поворачивалось и с гибкой грацией двигалось под его руками. Восхитительно тонкая талия. Пышные косы, задевавшие лицо партнера, когда она скользила рядом или вокруг него.

– Я помню, как вы стащили у моего брата мячик, потому что мальчишки не брали вас играть, – сказал Фульк, еще раз попытавшись привязать нынешний облик Мод к образу ребенка, которого он помнил.

Мод наморщила нос. Когда она была маленькой девочкой, эта манера казалась трогательной. Сейчас у Фулька по позвоночнику пробежала дрожь откровенного вожделения.

– Бабушка была тогда в ярости, – сказала она, – но я не обращала на нее внимания.

– Вы все такая же?

– Только внутри, – ответила Мод, скромно опустив ресницы. – Внешне я учусь быть леди.

Танец окончился. Поклонившись даме, Фульк удалился, с облегчением позволив занять свое место другому рыцарю. Однако ему не стало легче, даже когда в танцах был объявлен перерыв. Жан взял лютню и спел балладу, которую однажды снежным декабрьским вечером сочинил на кухне Вестминстерского дворца. Жан долго шлифовал эту песню, пока не превратил ее в подлинное произведение искусства. Слушатели словно воочию видели ведьму, стоящую перед ними с мерцающими серебряными волосами и горящими глазами.

– Тебе нездоровится, сынок? – заботливо спросила Хависа, тихонько положив ладонь Фульку на рукав.

Он выдавил из себя улыбку:

– Ничуть, мама, просто Жан исполняет эту проклятую балладу так часто, что я ее уже просто слышать не могу.

Он резко встал и вышел из зала. Хависа испуганно смотрела вслед старшему сыну.

На улице Фульк несколько раз глубоко вдохнул и потряс головой, прогоняя назойливый дым, не менее назойливую песню и винные пары. На дворе горели костры, скрашивающие часовым службу. От группы стражников отделилась женщина, разговаривавшая с ними, и не спеша подошла к Фульку. На ней было платье с клиньями, как у богатой, и с такими длинными рукавами, что они чуть не волочились по земле. Зато низкий вырез не был целомудренно защищен нижней рубашкой и не скрывал ложбинки между грудей, а блестящие черные волосы были беззастенчиво открыты всем взорам.