Он сунул руку между пуговицами фрака. За ужином он снял перевязь, и теперь плечо разболелось.

— Что-то кольнуло, — солгал Маркус.

Губы Нелл поджались в недоверчивой гримасе, но она подала ему руку и позволила увести себя к двери.

— Дом замечательный, — заметила она, начиная светскую беседу. Они поднялись на один пролет. — В тюдоровском стиле?

— В основном. Дом построил мой предок, первый виконт. Землю и титул он получил в дар от Генриха Восьмого — легенда гласит, будто его осыпали милостями в обмен на то, что он женился на бывшей любовнице монарха, когда сам он ухаживал за Джейн Сеймур. Кроме того, он, если верить слухам, взял ее с ребенком.

Нелл смерила его оценивающим взглядом, словно сравнивая с внешностью великого и ужасного монарха.

— Бедняжка! Надеюсь, ваш предок ей хоть немного нравился.

Маркус полушутя заметил:

— Значит, королю-изменнику вы совсем не сочувствуете?

Нелл споткнулась на верхней ступеньке; ему пришлось поддержать ее, чтобы она не упала. Прикоснувшись к ней, он снова испытал прилив жара и, желая остыть, заставил себя подумать: что все-таки она не в его вкусе — слишком худая.

— По-моему, он получал, что хотел, — ответила она, дрожа всем телом. Он почувствовал это, потому что по-прежнему поддерживал ее за предплечье. — У него была вся власть — в отличие от несчастных женщин, которых он затаскивал в свою в постель.

— Тем не менее при моем отце вы оправдывали изменника?

— Все люди разные, и каждый случай уникален. Огульно осуждать жестоко! — Она раскраснелась, голос ее зазвенел.

— Значит, вам о таких случаях известно не понаслышке? — Маркус не собирался отступать.

— О чем известно — об измене? Вы предполагаете, что я была чьей-то любовницей? — Нелл вырвалась, понимая, что позволила его пальцам слишком задержаться на своем плече. Какая она дура — вообразила, будто он оставит ее в покое! Теперь она презирала себя за глупость. — Может, думаете, будто я живу с Салтертоном? — При одной мысли о прикосновении смуглого, гибкого и зловещего незнакомца ее передернуло.

— Вы не были рождены для той жизни, какую ведете сейчас, — заметил Маркус, не сводя с нее проницательного взгляда.

— Ну и что же? Жалеете меня? — вскинулась Нелл. — Из-за того, что я принесла пакет, вы считаете себя вправе усомниться в моей нравственности и задавать мне нескромные вопросы? Так вот… Вы ничем не лучше Генриха Восьмого — такой же властный, надменный и так же любите наводить страх на женщин!

— Ради спасения своих близких я готов на все, — без выражения ответил Маркус, багровея от гнева. — Рано или поздно я заставлю вас сказать то, что хочу узнать!

— Интересно, каким образом? Раздробите мне пальцы в тисках? — Нелл рывком толкнула ближайшую дверь и перешагнула через порог. — А может, посадите в темницу? Здесь наверняка имеется темница — раз есть надзиратели. Они следуют за мной по пятам всякий раз, когда я куда-то иду одна.

— Лакеи получили приказ охранять вас. Весьма сожалею, но темницы здесь нет. — Ей показалось, что Маркус сожалеет об отсутствии в поместье темницы вполне искренне.

— Не сомневаюсь, что сожа… Ах! — Нелл увидела Длинную галерею. Слева тянулись окна, выходящие в темный ночной сад, а справа — портреты, висящие на уровне глаз. Симметрию нарушали газовые рожки и резной каменный камин. Забыв о споре, она смотрела на портреты как зачарованная, во все глаза.

— Давайте объявим временное перемирие и посмотрим картины, — предложил Маркус. Он не попытался взять ее под руку, но медленно зашагал вперед, давая пояснения на ходу. — Вот первый граф — зануда, но умел подольститься к королеве Анне. Вот жена того самого первого тюдоровского виконта со своим старшим сыном.

— Он совсем не похож на Генриха Восьмого, — заметила Нелл.

— Все младенцы похожи на Генриха Восьмого, — возразил Маркус. — А здесь портреты начала восемнадцатого века. — Нелл послушно осмотрела целый ряд мрачных джентльменов в величественных сюртуках и еще более величественных париках; рядом располагались портреты их жен — пожалуй, излишне пышногрудых.

— Мой отец. — Маркус остановился у портрета в полный рост. На портрете был изображен молодой человек на фоне парка, который вел в поводу жеребца. В отдалении виднелся дом. Нелл заметила, что в молодости лорд Нарборо отличался поразительной красотой.

— Вы очень похожи на отца, — заметила она, переходя к следующему портрету, не добавив, однако, что молодой граф, изображенный на нем, выглядел так, словно ему все на свете безразлично, тогда как человек рядом с ней явно обуреваем страстями, между бровями его залегали две глубокие складки, когда он хмурился. А хмурился он часто, в основном, как ей показалось, из-за нее.

— Спасибо, но вы мне льстите. Цвет лица у меня действительно такой же, — согласился Маркус. — А там, в конце, мы все вместе. — На семейном портрете художник изобразил молодую супружескую пару. Жена держала на руках младенца — должно быть, Верити. Маленькие мальчик и девочка — видимо, Онория и Хэл — играли со щенком. К подлокотнику материнского кресла прислонился серьезный, насупленный мальчик. Значит, хмурился даже в отроческом возрасте!

— Замечательный семейный портрет, — вежливо похвалила Нелл и смутно вспомнила, что когда-то они тоже вот так позировали всей семьей. Ее подкупили сладостями и посадили к маме на колени…

Где он теперь, тот портрет?

— В девяносто четвертом. Мне было девять лет. Вскоре после этого отец… заболел.

За год до того, как повесили папу. О нем ли лорд Нарборо начал говорить за ужином? Неужели из-за супружеской неверности лорд Нарборо в свое время отказался помочь другу, хотя над его жизнью нависла угроза? А может, на его решение повлияло что-то еще? Нелл решила прочесть все письма и дневник. Она уже открыла ящик Пандоры… Ей вдруг стало больно, и она чуть не упала.

— В чем дело, Нелл? — Должно быть, что-то отразилось на ее лице, когда она отвернулась от счастливой семейной группы, сидящей в залитом солнцем саду. Маркус снова протянул ей руку.

— Вы знаете, кто вы, не так ли? — сказала она, невольно выдавая замешательство и смущение.

— Разумеется! — озадаченно ответил Маркус. Естественно! Он всегда знал, кто он такой. Неуверенность в собственном происхождении или цели в жизни никогда не колебала мира Маркуса Карлоу. — А вы разве нет?

Нелл не заметила, когда он успел развернуть ее к себе и положить руку ей на плечо. И вдруг, сама того не ожидая, она прижалась лбом к его голубому шелковому жилету.

Он такой сильный, такой мужественный! Так приятно прикасаться к нему, впитывать его силу и уверенность. Нелл хотелось, чтобы ее обнимали, чтобы кто-то уверил ее: все будет хорошо, ей не нужно больше бороться, у нее хватит денег на еду и жилье, а все тайны как-то раскроются. Ей хотелось, чтобы кто-то сказал, что прошлое осталось в прошлом и больше не причинит ей боли. Чтобы ей говорили сладкую ложь, утешали ее. Она понимала, что не имеет права грезить наяву, что она не должна полагаться ни на кого, кроме себя самой, и все же…

— Нелл! — глухо произнес он, зарывшись губами в ее волосы, и его голос эхом отозвался в ней — как будто он ударил в большой колокол.

— Мне так одиноко, — вырвалось у нее, когда он обвил ее руками.

— Ш-ш-ш! — Одной рукой он придерживал ей затылок, другую положил ей на плечи. — Не обязательно все время сопротивляться…

Он понимает! Так тяжело одной… Так одиноко! Так холодно! Она приподняла лицо, чтобы посмотреть на него, сказать ему, но оказалось, что слов не нужно, потому что он начал целовать ее. Его губы утешали, ласкали, вселяли в нее спокойствие и уверенность.

Она даже не думала сопротивляться; покорно раскрылась навстречу его поцелую, чувствуя, как тает в его объятиях. Наконец-то… наконец-то!

Его дыхание все учащалось; она почувствовала, как он напрягается. Рука, которая покровительственно лежала у нее на плечах, спустилась ниже. Его пальцы гладили ее талию, бедра, затем двинулись вверх, нашли ложбинку между грудями… и он превратился в обыкновенного мужчину, еще одного мужчину, которому нужно только ее тело.

— Нет! — Она оттолкнула его так же отчаянно, как тогда в карете. От страха у нее перехватило дыхание, а сердце скакнуло куда-то в горло. — Прекратите! Остановитесь сейчас же!

Маркус отпрянул. Нелл посмотрела в его потемневшие глаза, увидела, что его губы припухли от поцелуя. Должно быть, и у нее такие же. Целуя ее, он забыл обо всем… и она тоже!

Какая она дура! Размякла, размечталась и доверилась ему… Ей нельзя полагаться ни на кого, кроме себя самой. Как она допустила? Как смогла настолько забыться?

— Нелл! — Он потянулся к ней, но она ударила его по руке.

— Нет. Нет. Я устала. Устала… Я не… Как я могу вам доверять? Любому из вас? — Она повернулась и убежала, чувствуя на себе его пристальный взгляд.


Маркус лег на диван у камина и провел руками по волосам. Ныла рана в плече, но он не обращал внимания на боль. Что на него нашло? Он не просто целовал ее, а она… она всей душой отозвалась на поцелуй, хотя кажется такой несчастной и испуганной. Зачем он так поступил? Он изнывает от желания! Хочется утешить ее, спасти… и овладеть ею.

Он заставлял себя остыть, подумать о другом. Прошло много времени, прежде чем его дыхание стало ровным, прошла боль в паху.

«Думай! — приказал он себе. — Все считают, что острый ум — твое преимущество!»

Нелл чем-то задел их семейный портрет. Вы знаете, кто вы, не так ли? Судя по всему, она не знает, кто она, — никогда не знала или сейчас не знает. В прошлом она получила хорошее воспитание, оттуда у нее благородный выговор, безукоризненные манеры, но прежней жизни больше нет. Сейчас она плывет по течению, борется с обстоятельствами и отчаянно жаждет утешения.