Маргарет Пембертон

Лондонцы

Глава 1

Июль 1933 года

— Свобода! — восторженно воскликнула Кейт Фойт, подставляя лицо под лучи жаркого послеполуденного солнца. — Разве это не чудо?

— Свобода — это блаженство, — с готовностью согласилась Керри Дженнингс, описывая в воздухе круг за кругом потрепанным пустым ранцем, который ей хотелось запустить в стратосферу. — Никакой постылой школьной формы, никаких нудных занятий.

— Для тебя — возможно, — горько усмехнулась Кейт. — А мне еще предстоит корпеть над книгами. Директриса училища секретарей сказала, что стенография ничуть не легче алгебры.

— Зачем же мучиться? — резонно заметила Керри, содрогнувшись при упоминании об уроках математики. Слава Богу, для нее они канули в Лету! — Скажи папе, что не хочешь учиться на секретаршу, а будешь торговать со мной на рынке.

— Нет, торговать мне не по душе, — следуя уговору с Керри не утаивать ничего друг от друга, призналась Кейт. — Во-первых, у меня недостаточно громкий голос, а во-вторых, я не переношу стужу. Вспомни, как в прошлом декабре твоя мама надевала столько одежек, что, вернувшись с рынка, раздевалась целый час, но даже это ей мало помогало.

— Но ведь, кроме зимы, существует лето! — рассудительно возразила Керри, обожавшая пофилософствовать.

Подружки дошли до конца улочки, на которой располагалась их школа, и вышли на пустошь.

— Летом приятнее простоять день за прилавком, чем париться за пишущей машинкой в душной конторе!

Теперь было лето. Кейт взглянула на пышно зеленеющую вересковую пустошь, на красные и серые черепичные крыши поселка Блэкхит и возвышающийся над ним купол церкви Всех Святых и вынуждена была признать, что толика истины в словах Керри есть. Но весьма незначительная. Лишенная коммерческой жилки, Кейт не считала торговлю интересным занятием, хотя по субботам, случалось, и помогала подруге в работе.

Кейт понимала, что взвешивать и отпускать покупателям овощи и фрукты, обмениваясь с ними беззлобными шутками, — это только половина дела. Нужно еще затемно вставать и ехать на телеге через весь город на оптовый рынок «Ковент-Гарден», закупать там товар и везти его по Старой Кентской дороге на Льюишемский рынок. Нормальные люди в такую рань еще и глаза не думают открывать. Живо представив себе все это, Кейт содрогнулась, как Керри при упоминании об алгебре.

— Даже если бы я и захотела, отец не позволил бы мне стать торговкой, — сказала она, с удовольствием ощущая под ногами упругую траву. — Он уже давно запретил бы мне работать на рынке, если бы я помогала кому-то другому, а не твоему папе.

— Ясное дело, на то он и учитель! Все учителя невысокого мнения о торговцах, — снисходительно согласилась Керри.

Кейт озабоченно наморщила лоб. Ее отец был не очень высокого мнения о торговцах, но на отца Керри никогда не смотрел свысока, и Кейт не хотелось, чтобы подруга в этом сомневалась.

— Мой папа о вас хорошего мнения. Когда твой отец стал членом крикетного клуба, папа очень обрадовался. Он сказал, что в их команде еще не было такого замечательного подающего.

— Папаша натренировался на апельсинах и грейпфрутах, — рассмеялась Керри. — Кстати, ты поедешь в Фолкстон? Там будет здорово! Особенно если на пляже организуют крикетный матч между любителями и профессионалами.

— Только пусть твоя бабушка захватит вашу гончую! — хихикнула Кейт. — В прошлом году Бонзо поймал больше мячей, чем мой папа.

Подруги вышли к старому гравийному карьеру, заросшему дроком.

— Раз уж ты упомянула мою бабулю, — хитро прищурилась Керри, — не выпить ли нам чайку по случаю окончания школы? Бабушка приготовила чудесный фасолевый супчик и жареную рыбу.

— Не могу! — Кейт с сожалением вздохнула. — Мне нужно приготовить ужин для папы. — Она сглотнула слюнки: еврейская бабушка Керри варила отменные супы.

— Раньше шести твой отец из школы не уйдет, так что ты успеешь! — не унималась Керри.

Соблазн был слишком велик, и Кейт не устояла.

— Но лишь при условии, что в шесть я уйду! — предупредила она.

Подруги перешли дорогу, огибающую пустошь со стороны Темзы, и направились к дому Керри.

— Не волнуйся, — хохотнула Керри, — бабуля успеет все у тебя выведать и высказать свое мнение.

Девушки взялись за руки и, хихикая, свернули на площадь Магнолий, получившую свое название из-за деревьев, растущих в окружающих ее садах. Со времен короля Эдуарда VII магнолий поубавилось, но дома, возведенные в ту эпоху, сохранили свое изысканное достоинство. Особенно очаровательна была церковь Святого Марка в середине площади.

Со стороны пустоши, на площадь Магнолий вела улочка под названием Магнолия-Террас, представляющая собой череду одинаковых домиков, типичных для рабочих кварталов. Дальше, за холмом Магнолия-Хилл, начиналась оживленная Главная улица, на которой располагался Льюишемский рынок. Вот почему примыкающая к нему часть площади получила название Льюишемской, а северо-восточная ее половина, с чудесным домом и садом викария, именовалась Пустошинской.

Кейт и ее отец-вдовец жили ближе к пустоши, Дженнингсы обитали в угловом доме на западной стороне площади.

Когда подруги проходили мимо палисадника мисс Годфри, соседки Кейт, она, оторвавшись от починки изгороди, поздоровалась с ними.

Керри, как обычно, скороговоркой выпалила:

— Здрасьте, мисс!

Мисс Годфри, многие года работавшая директрисой их школы, по старой привычке не могла оставить подобную дерзость без внимания.

— Слова следует выговаривать отчетливо, Каролина! — наставительно заметила она. — Невнятное произношение порождает сумбур в голове!

Керри словно шлея под хвост попала, и она разразилась еще более невнятной тирадой:

— Я работаю на базаре, а там раздумывать над произношением некогда. И вообще, умники там не в почете, у нас, торговцев, свой жаргон.

Мисс Годфри прищелкнула языком от досады. Керри Дженнингс еще в детстве за ответом в карман не лезла, и годы не вытравили ее скверную привычку оставлять последнее слово за собой.

— Пойми, Каролина, — вздохнув, продолжала поучать мисс Годфри, — Правильное произношение дает человеку огромное преимущество! Хорошо говорить по-английски может научиться любой! За примером далеко ходить не нужно, взять хотя бы отца Кэтрин! Ведь он не мог произнести правильно и двух слов, когда очутился в Англии. А теперь изъясняется по-английски свободно и даже, можно сказать, безупречно.

Это прозвучало так, словно бы именно она обучала английскому отца Кейт. Подавив легкое раздражение, девушка сказала:

— Оставьте моего папу в покое, мисс Годфри. Все знают, что он попал в Англию как военнопленный и говорит по-английски с немецким акцентом.

— А мой вообще изъясняется на кокни, — вставила Керри.

Мисс Годфри пропустила ее реплику мимо ушей.

— Я вовсе не собиралась копаться в прошлом твоего отца, Кэтрин! — с досадой возразила она. — Напротив, я попыталась выразиться как можно тактичнее, помня о вспышке антинемецких настроений, вызванной нацистской политикой канцлера Германии.

Кейт изумленно вытаращила глаза:

— Простите, мисс Годфри, но я не понимаю, при чем здесь мой папа? Он не сторонник господина Гитлера, не ездит в Германию и…

Предчувствуя долгую и нудную дискуссию, Керри нетерпеливо дернула подругу за руку:

— Пошли, Кейт! Нужно поторапливаться, иначе у тебя не останется времени попить чаю.

Мисс Годфри тоже не горела желанием продолжать спор. Он и без того зашел чересчур далеко для случайного разговора, и она корила себя за несдержанность в столь скользком вопросе, как политика. Обычно мисс Годфри позволяла себе обсуждать лишь результаты международного крикетного матча или прогноз погоды.

— Продолжим нашу беседу в другой раз, — примирительно сказала бывшая директриса, впервые благодарная Керри за бесцеремонное вмешательство в чужой разговор. — До свидания, Каролина, привет матушке!

Застыв с ножницами в руках возле живой изгороди, мисс Годфри еще долго смотрела вслед удалявшимся девушкам и мысленно сравнивала двух подружек. Даже со спины было заметно, что обе они хороши собой и стройны. Такая же высокая, как и Кейт, Керри была склонна к полноте; ее распущенные темные волосы удерживались гребнями и заколками. Неряшливость ощущалась во всем ее облике. С аккуратной Кейт все обстояло иначе. Ее светло-золотистые волосы до пояса были заплетены в тугую толстую косу. И хотя мисс Годфри и одобрила бы такой стиль у любой другой девушки ее возраста, в отношении Кейт она этого сделать не могла: ей казалось, что с косой Кейт выглядит настоящей тевтонкой.

Мисс Годфри нахмурилась: отец девушки, Карл Фойт, преподавал немецкий язык в местной классической школе для мальчиков и, будучи человеком образованным и умным, не мог не знать, что при нынешней политической обстановке неразумно привлекать внимание окружающих к национальности дочери. Ведь не далее как сегодня утром «Дейли телеграф» опубликовала ужасный репортаж о гонениях, которым подвергаются евреи в Германии. Этих несчастных там арестовывали и сгоняли, словно скотину, в концентрационные лагеря, предъявляя им надуманные и просто смехотворные обвинения, которые наверняка не приняли бы в суде любой цивилизованной страны.

Бывшая директриса тяжело вздохнула и снова принялась обрезать веточки бирючины, ожесточенно лязгая ножницами. Мир становился все более ненадежным и беспокойным: в стране, ставшей колыбелью протестантства, воцарилось безбожие, в Испании стремительно, словно пожар в лесу, распространялась анархия, в Италии безумствовал Муссолини. Вот так же тревожно было и весной 1914 года. И, вспомнив о погромах магазинов немецких торговцев в то лето и о том, как разбивали камнями их витрины вчерашние друзья и соседи, опьяненные ненавистью к кайзеру, мисс Годфри решила поговорить с Карлом Фойтом наедине. Если он сам не видит, насколько велика угроза новой волны шовинизма, то она обязана предупредить его о надвигающейся беде.