– Ну да, но…

– И никогда не было.

Это подтверждало мнение Оливии, что весь слух высосан из пальца, но тот факт, что сказал это именно Уинстон, раздражал. Если только он действительно что–то доказал. Кажется, Уинстона нельзя назвать большим авторитетом в том, что касается нового соседа.

– Да, кстати, – произнес Уинстон, легкость его тона не предвещала ничего хорошего. – Я так понимаю, что мать с отцом понятия не имеют о твоей разведывательной деятельности?

Ах ты, плут!

– Ты сказал, что ничего не расскажешь, – упрекнула Оливия.

– Я пообещал, что ничего не расскажу о вздоре, который мололи Мэри Кадоган и Энн Бакстон. Я ничего не обещал по поводу твоего личного безумия.

– Чего ты хочешь, Уинстон? – прорычала Оливия.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Во вторник я притворюсь больным. Не противоречь.

Оливия мысленно перебрала календарь ближайших мероприятий. Вторник… Вторник… музыкальный вечер у Смайт–Смитов.

– Ты не посмеешь! – закричала она, бросаясь на брата.

Он помахал рукой около своей головы.

– У меня нежные ушки, знаешь ли.

Оливия срочно пыталась придумать подходящий ответ и была страшно разочарована, поскольку только и смогла выдавить:

– Ты… ты…

– Я бы на твоем месте воздержался от угроз.

– Если мне придется идти, значит и ты пойдешь.

Он одарил ее тошнотворно–сочувственной улыбкой.

– Забавно, почему это все в мире устроено совершенно не так, как хочется…

– Уинстон!

Все еще смеясь, он вышел из комнаты.

Оливия еще минутку позлилась, а потом решила, что для нее же будет лучше поехать на музыкальный вечер у Смайт–Смитов без братца. Она настаивала на его присутствии только, чтобы посмотреть, как он страдает, но этого вполне можно добиться другими путями. Кроме того, если Уинстон будет вынужден смирно сидеть весь концерт, он без сомнения, станет развлекаться, мучая ее. В последний раз он чуть не провертел ей дыру между ребрами, а за год до этого…

В общем, достаточно сказать, что месть Оливии включала в себя тухлое яйцо, плюс трех подружек, каждая из которых поверила, что он воспылал к ней безнадежной любовью, и она все еще не считала, что сровняла счет.

Так что, на самом деле, даже хорошо, что его там не будет. И вообще, у нее есть гораздо более насущные проблемы, чем собственный брат–близнец.

Вздрогнув, она снова сосредоточилась на окне. Оно, конечно, было закрыто, сегодня было не настолько тепло, чтобы жаждать свежего воздуха. Но занавески были отдернуты, и прозрачная поверхность стекла дразнила и манила ее. Со своего места в дальнем конце комнаты Оливии было видно только кирпичную стену, ну может, еще кусочек стекла от другого окна, не кабинетного. Если бы она слегка изогнулась. И если бы не блики.

Она скосила глаза.

Слегка подвинула кресло вправо, чтобы блики исчезли.

Вытянула шею.

А потом, не успев толком ничего обдумать, снова рухнула на пол и ногой захлопнула дверь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Уинстон снова обнаружил ее на четвереньках.

Она медленно двинулась вперед, по дороге удивляясь, что же она такое делает – она что, добравшись до окна, просто встанет, словно говоря: «Я упала, а вот теперь поднялась»?

Кстати, в этом что–то есть.

А потом она поняла, что тогда у окна, в панике, совершенно не подумала, что сэр Гарри, наверняка, не понял, почему она рухнула на пол. Он ее увидел – в этом она уверена – и тут она рухнула.

Рухнула. Не повернулась, не отошла, рухнула, как подкошенная.

Может, он прямо сейчас смотрит на ее окно, недоумевая, что же такое с ней произошло? Может, он решил, что она заболела? А вдруг он придет к ним домой, узнавать все ли с ней в порядке?

У Оливии началось нешуточное серцебиение. Она тогда просто умрет от смущения. Уинстон же будет хохотать над ней целую неделю.

Нет, нет, успокоила она себя. Он не подумал, что она больная. Просто неловкая. Правда, неловкая и все. А значит надо подняться, встать, и продемонстрировать, что она абсолютно здорова и ходит по комнате.

И, может быть, стоит помахать ему рукой, раз уж она знает, что он знает, что она знает, что он ее видел.

Оливия остановилась и еще раз проиграла в голове последнюю мысль. Там столько «знает», сколько нужно?

Итак, ближе к делу, сегодня сэр Гарри впервые заметил ее у окна. Он понятия не имеет, что она наблюдала за ним пять дней. В этом она совершенно уверена. А значит у него нет никаких причин для подозрений. Бог ты мой, они же в Лондоне. В самом населенном городе Британии. Люди постоянно видят друг друга в окнах. Единственный сомнительный момент во всем этом – она вела себя, как последняя идиотка и сделала вид, что не замечает его.

Ей следовало ему помахать. Улыбнуться и помахать, словно говоря: «Не правда ли, это все забавно? »

Сделать это ей вполне по силам. Иногда ей казалось, что она всю жизнь только и делает, что улыбается, машет рукой и делает вид, что это очень весело. Она прекрасно знала, как вести себя в любой ситуации, связанной со светским обществом, а это, без сомнения, именно такая ситуация, хоть и довольно необычная.

В этой области Оливии Бевелсток нет равных.

Она доползла до боковой стены комнаты, чтобы встать на ноги вне поля его зрения. Вот сейчас, словно ничего и не произошло, она пройдет мимо окна, параллельно внешней стене, глядя прямо перед собой, поскольку именно так она всегда и делала, когда ходила по спальне, думая о чем–то своем.

Затем, в подходящий момент, она неожиданно посмотрит в сторону, словно бы услышав птичку, или белку, и глянет в окно, ведь именно так это должно происходить в подобных ситуациях. А потом, мельком увидев в окне соседа, она слегка улыбнется. Глаза ее выразят легчайшее удивление, и она помашет рукой.

И она все это выполнила. Идеально. Но не перед тем, кем нужно.

И теперь дворецкий сэра Гарри, должно быть, думает, что она чокнутая.

___________________________________________

(1) Вивисекция (от лат. vivus — живой и sectio — рассекание) - Вскрытие живого животного в целях изучения его организма.

Глава 3

Моцарт, Моцарт, Бах (отец), снова Моцарт.

Оливия смотрела на программку ежегодного музыкального вечера Смайт–Смитов и лениво теребила уголок, пока тот совершенно не истрепался. Все выглядело точно так же, как и в прошлом году, разве что на виолончели, похоже, будет играть новая девушка. Любопытно. Оливия покусывала нижнюю губу и размышляла. Сколько, интересно, у Смайт–Смитов кузин? Если верить Филомене, которая в свою очередь ссылалась на старшую сестру, струнный квартет девиц Смайт–Смит выступает ежегодно, начиная с 1807 года. А исполнительницы при этом, ни разу не пересекали двадцатилетний рубеж. Похоже, юная смена постоянно ждет за кулисами.

Бедняжки. Оливия считала, что их просто заставляют музицировать, независимо от желания. Устроители же не могут себе позволить вдруг остаться без виолончелисток, хотя, Бог свидетель, две девушки выглядят такими слабенькими, что едва ли способны самостоятельно поднять даже скрипку.

Музыкальные инструменты, на которых

мне бы понравилось играть,

Имей я способности.

Автор: Леди Оливия Бевелсток

Флейта

Флейта–пикколо

Туба

Приятно иногда делать неожиданный выбор. И, кстати, тубу, вдобавок ко всему, можно использовать, как оружие.

Музыкальные инструменты, на которых она не хотела бы играть, включали все струнные, поскольку даже если бы ей удалось превзойти достижения кузин Смайт–Смит (знаменитых своей игрой, увы, по совершенно нежелательным причинам), она все равно издавала бы звуки, напоминающие умирающую корову.

Как–то раз Оливия попыталась играть на скрипке. Мама быстро приказала, чтобы инструмент навсегда исчез из дома.

Кстати, если подумать, петь Оливию тоже приглашали нечасто.

А, ладно, она, наверняка, талантлива в другом. Она может создать получше–чем–средненькую акварельку и почти никогда не теряется в беседе. И пусть она немузыкальна, ее, по крайней мере, никто не пихает раз в год на сцену, терзать уши неподготовленных слушателей.

Кстати, не таких уж и неподготовленных. Оливия огляделась. Она узнала почти всех гостей – они, без сомнения, понимали, чего им ждать. Музыкальный вечер у Смайт–Смитов стал в некотором роде ритуалом. Ты должен был на него пойти, потому что…

А ну–ка, это хороший вопрос. И похоже, ответа на него не существует.

Оливия снова заглянула в программку, хоть и прочла ее уже три раза. Карточка была кремового цвета и, казалось, сливалась с желтым шелком ее юбки. Сначала она хотела надеть новое синее бархатное платье, но потом подумала, что веселый цвет будет уместнее. Веселый и отвлекающий внимание. Правда, сейчас она хмуро взирала на свой наряд и думала, что желтый вовсе не так уж и отвлекает внимание, и ей как–то разонравились кружева по подолу и…

– Он здесь!

Оливия подняла глаза от программки. Над ней стояла Мэри Кадоган… нет, она уже садилась, прямо на место, которое Оливия вроде как заняла для своей матери.

Оливия как раз собиралась спросить, о ком речь, но тут Смайт–Смиты начали настраивать инструменты. Она вздрогнула, потом моргнула, потом совершила ошибку, посмотрев в сторону импровизированной сцены, чтобы понять, что там издает столь жалкие звуки. Этого ей так и не удалось определить, но жалкое выражение лица виолистки (1) заставило ее отвести глаза.

– Ты что, не слышишь? – воскликнула Мэри, толкая ее в бок. – Он здесь. Твой сосед. – И видя непонимающий взгляд Оливии, практически прошипела: – Сэр Гарри Валентайн!

– Здесь? – Оливия тут же крутанулась на стуле.