Что ж, каналы там были. Но на этом сходство с Венецией заканчивалось. Никакого Дворца дожей. Никаких соборов, где охи да ахи туристов над шедеврами мастеров Возрождения разносятся под куполами. Зато множество собак. Множество полуразвалившихся домов. В том числе и по соседству с нашим.

Не знаю, что я ожидала здесь увидеть. Я одиннадцать часов летела через Атлантику, я устала, одурела от впечатлений и тоски по Ричарду. Я не знала, что меня ждет впереди и как я смогу жить без него. Вряд ли я смогу быть счастлива.

Ладно, давайте посмотрим правде в глаза. Признаюсь, мне хотелось увидеть хорошенькую виллу в стиле 20-х годов, на скале, с видом на океан. Что-то вроде дома Тома Круза и Николь Кидман, как я его себе представляю. В любом случае я совсем не была готова к хибаре вдали от океана, с грязными битыми стеклами и оградой, от которой осталось два колышка.

– А, это, – сказала Брэнди, наша третья соседка, когда я спросила ее о развалившейся ограде, – ее разломали прошлым летом, после футбольного матча. «Лос-Анджелес лейкерз» тогда выиграли, вот наши и бесились – выдирали колья и дрались, сама понимаешь.

Замечательно.

Поскольку я была новенькая, то и комната в прекрасной лачуге досталась мне самая маленькая. Кровати не было, только старая тахта без ножек, такая неудобная, что, помучившись пару ночей, я отодрала от нее матрас и стала спать на нем прямо на полу. Пока однажды ночью ко мне в нос не заглянул таракан.

Да. Тараканы! Раньше я никогда их не видела, теперь мне представился случай познакомиться с ними очень близко. Их были сотни, и вели они себя так, словно были здесь настоящими хозяевами дома. Они водились в ванной, на кухне. Иногда у них даже хватало наглости не разбегаться по углам, когда включали свет. Однажды ночью я вышла на кухню и увидела, как пара этих тварей самозабвенно жрет наше масло, забравшись в масленку.

Но соседство с тараканами – это еще не все. Весь дом – даже отклеивающиеся обои, даже штукатурка, сыплющаяся с потолка, – был пропитан кошачьей вонью. Целая колония бродячих кошек обосновалась у нас в подвале. Что бы мы ни делали, какие бы аэрозоли ни распыляли, какие бы освежители воздуха ни втыкали в розетки, коты метили и метили территорию, и свидетельства того, что они здесь живут, регулярно поступали к нам через сломанную вентиляционную систему.

Снаружи дело обстояло не лучше. Бывало, проснешься утром, а у дома, на небольшой площадке, выполняющей функцию лужайки, уже разбили лагерь бродяги, которых то и дело заносило в наши края, – с тележками, наполненными грязными одеялами и тупыми религиозными брошюрками. Сходить в магазин здесь было все равно что прогуляться по Каиру в шубе и с платиновым «Ролексом». Каждый просил подаяния. Некоторые вежливо, чаще – нет. Поначалу, когда я приходила в магазин, мне уже не хватало денег на молоко. Через месяц я вела себя, как все жители этого пригорода, и подавала только тем бродягам, которые всем своим видом показывали, что, хоть еду им и не на что купить, но пушка в кармане имеется.

«Зато у тебя рядом пляж», – утешала меня Мэри в одном из первых электронных писем.

Так-то оно так. Но этот пляж не был одним из тех чудесных тропических мест, где можно встретить Лео Ди Каприо. Венис-Бич – Венецианский пляж – называли еще Качковым пляжем. Представьте, что для того чтобы пробраться к полоске песка шириной с Оксфорд-стрит, вам нужно пройти через скотный рынок, где выставлены на продажу лошади-тяжеловозы и быки-производители. Чистотой и уединенностью этот пляж напоминает все ту же Оксфорд-стрит субботним вечером. Только здесь в два раза больше торговцев хватают вас за руки, уговаривая купить сногсшибательные шмотки или зернышко риса, на котором выведено ваше имя.

«Спасателей Малибу» точно снимали не здесь. Наш пляж походил скорее на дешевый балаган, чем на съемочную площадку телесериала с бюджетом в несколько миллионов долларов. Как ни отворачивайся, все равно уткнешься взглядом во что-нибудь шокирующее и скорее всего противное. Думаете, вы видели тела, покрытые татуировкой? Тогда посмотрите-ка вон туда, видите, парень выводит последнюю главу «Камасутры» у себя на члене – последнем живом месте на теле? Только не смотрите слишком пристально и долго, а то он решит, что вы хотите его обидеть, и схватится за пушку.

А вон там качки, в честь которых пляж так прозвали. Качаются они прямо здесь, на деревянных досках «спортзала» – огороженной части пляжа. Не очень-то сексуально они выглядят. Вдеть бы им по кольцу в ноздри и провести, демонстрируя народу, как быков. Сходство было бы полным. Если их вообще можно выпускать за ограждение. А ведь это только цветочки.

Венис-Бич выглядел как Лос-Анджелес сквозь призму донышка пивной бутылки – темным, страшно перекошенным и искривленным. Как лондонский Кадмен, Венис-Бич был Меккой для туристов, которые приехали, потому что слышали о нем, и обнаружили лишь, что красивые люди когда-то были здесь, но уехали, как и прекрасные представители молодежи, создававшие атмосферу в Кадмене в 60–70-е годы. Вслед за ними уехало большинство, остались лишь толпа циников, торгующих паршивыми кружками и футболками огромных размеров, которые туристы, побывавшие здесь, раздарят дома дальним родственникам и друзьям, хотя вряд ли те будут благодарны за эти подарки. Не важно, будь то Венис-Бич, Кадмен или Таймс-Сквер. Все равно все эти футболки делают в Тайване.

– Таймс-Сквер на побережье, – воодушевленно сказал Толстый Джо.

О-хо-хо, Венис-Бич так же далеко до курорта, как мне – до ведущей модели Кельвина Кляйна. Уверена, что печально известный лос-анджелесский смог был здесь гуще, чем в какой-либо другой его части. Очень скоро я не без изумления обнаружила, что единственными птицами, которых я слышала, были вертолеты, патрулирующие район по ночам. Брэнди называла их «птички гетто». Лучи прожекторов проникали в наши надтреснутые окна, а однажды мне послышалась пальба.

– Возможно, и стреляли, – буднично сказала Брэнди за завтраком.

Через неделю пребывания в Лос-Анджелесе я стала всерьез подумывать о том, сколько времени мне придется провести здесь, прежде чем вернуться домой. Я не хотела выглядеть трусихой и слышать от Колина: «Я же тебе говорил», но меня совсем не радовала перспектива так бесславно оборвать американские приключения. Однако все чаще являлась мысль: стоит ли рисковать, ведь здесь меня могут просто случайно пристрелить во время уличной разборки?


Но как ни ужасен был мой новый дом, солнце действительно светило здесь каждый день. И в будние дни, когда на пляже было не так много туристов и мускулистых молодых людей, привлекающих этих туристов как достопримечательность, можно было с удовольствием поплавать в океане. В Тихом океане. Даже произносить эти слова было приятно, я радовалась как ребенок. Это вам не Средиземное море.

Однажды утром я вышла из дому с твердым намерением найти хорошее турагентство, которое поскорее отправит меня домой, и тут, стоя на пирсе, увидела дельфинов. Их гладкие черные спины взмывали то тут, то там в переливающихся волнах, словно на водной карусели скакали детские лошадки. Потом я заметила, что в садике за домом, среди старых жестяных бочек, распустились розовые и пурпурные бугенвиллеи. Они пылали как пожар. В конце улицы кто-то обвязал ярко-желтую ленту вокруг пальмы. Навстречу попался знакомый бродяга, который каждое утро рассказывал мне новый анекдот, и не попросил денег. Что касается Толстого Джо и Брэнди – ну, о них вообще стоит рассказать отдельно.


От того Толстого Джо, которого я знала когда-то, не осталось и следа, кроме разве что пристрастия к компьютерам. Вскоре после приезда я обратила внимание, что, кроме костюма, который он надевает в офис, у него больше нет мужских вещей. Конечно, у Джо имелись брюки, но никто из знакомых мне мужчин не надел бы обтягивающие белые джинсы с вышитыми ярко-розовыми цветами, какие Джо нацепил на второй день моего приезда в Лос-Анджелес.

Он устранял неисправности компьютеров в большом международном банке, который располагался рядом с аэропортом. Честно говоря, платили ему за это неприлично много. Но, увы, все заработанные деньги Джо спускал на туалеты от Гуччи и от Версаче, вместо того чтобы переехать в более приличный район. Еще одной статьей расходов был развод. Венера с радостью согласилась на него, но тратить свои деньги не собиралась. Ни на развод, ни на формальности, связанные с получением Джо американского гражданства и новенького паспорта с орлом. Так что все эти расходы ему пришлось взять на себя.

Так или иначе, работа для Джо больше не была смыслом жизни.

– Помнишь, как я любил музыку? – спросил он меня в день моего приезда.

Я помнила только, что, когда мы жили вместе, Джо по пять раз на дню постоянно крутил сборники хитов «Queen». До сих пор при звуках «Богемской рапсодии» у меня начинается нервный тик.

– Я всегда мечтал петь, – заявил он.

Итак, все свободное время Джо посвящал новой мечте – стать величайшей оперной дивой со времен Марии Каллас.

«Или Дэнни Ла Ру!» – написала Сима в письме. Накануне я поделилась с ней своим открытием по электронной почте.

Короче говоря, три вечера в неделю Джо в свете прожекторов косил под Джоанну Буавер, французскую певицу (как вам это нравится?). Он исполнял знаменитые мелодии из мюзиклов, за что получал одно бесплатное место там же, в клубе для трансвеститов «Ледибойз». В выходные дни у них выступал хороший певец.

Брэнди тоже пыталась пробить себе дорогу в мир звезд. Ей повезло немного больше. Совсем немного. Брэнди Рената была актрисой. Или, точнее говоря, актрисой, моделью и не только. Она бралась за все. Когда у Брэнди возникал перерыв между съемками в сериале, где у нее были, как правило, роли без текста, или в рекламе, она подрабатывала моделью, но при росте метр девяносто и бюсте, на котором можно было бы накрыть фуршет, ей удавалось позировать только в рекламе нижнего белья. Или совсем без белья. За это платили хорошие деньги, но каждый раз, снимая лифчик, Брэнди рисковала нарваться на полицию нравов.