Ванесса Пароди - Литерасутра. Знаменитые книги в эротическом переложении

– Слушай, Пух… – начал Кролик. Уши его стояли торчком, дрожа от возбуждения, – …я тут кое-что придумал. Это Необычная Затея. Тебе понравится. Хочешь поиграть?

От удовольствия шерстка у медвежонка вздыбилась и порозовела.

– Чудесно! – Он даже затанцевал. – Обожаю игры!

– Я и не сомневался, – немного зловеще, как показалось Пуху, ответил Кролик. – Скидывай рубашку и ложись на стол!

Стол был очень холодный. Медвежонок хотел пожаловаться на замерзшую спину, но Кролик так сосредоточенно вязал его лапы веревками, что он решил не беспокоить друга. И начал сочинять песенку о столах.

Тут перед его мордочкой снова появился Кролик, да не с пустыми руками, а с горшочком золотистого меда.

– Это мне?! – вскричал медвежонок. – Ну скажи, что мне! Потому что я самый голод…

Договорить бедняга не успел – Кролик сунул ему в рот алый шелковый платок, хрустящий и противный на вкус.

– Так-то лучше! – заявил Кролик. – Для медведя, у которого в голове опилки, ты слишком болтлив. Кроме того, хотелось бы тебя рассмотреть.

Он провел лапой по мохнатой ляжке Пуха, а потом взял большую ложку и начал аккуратно накладывать мед ему на живот. Лакомство липким ручейком медленно поползло вниз. От удивления медвежонок потерял дар речи, а от грозного взгляда Кролика задрожал всеми шерстинками.

– Пух, я знаю, как ты любишь мед, – сурово сказал Кролик. – Но съем его я. Я оближу тебя дочиста. До последней капельки. Пока не заблестишь.

У Пуха округлились глаза. Что происходит? Когда кончики кроликовых ушей склонились над пушистым животом, он вдруг вспомнил, что Кристофер Робин советовал ему носить штанишки. И внезапно почувствовал себя Гадким Медвежонком.

Первое правило секс-клуба – никому не рассказывать о секс-клубе.

Второе правило секс-клуба – никому никогда не рассказывать о секс-клубе.

Ты отправляешься перекусить, и к твоему столику подходит официант, еле переставляя ноги, потому что прошлой ночью ты «жарил» его три часа то сверху, то снизу, вперед-назад, и так, и эдак, пока, весь в поту и слюне, едва дыша, он наконец не исхитрился прохрипеть: «Хватит! Умираю!» Ты просто говоришь: «Салат “Цезарь”, соус отдельно. Без гренок», – так как упоминать клуб запрещено, да и перерыв на ланч всего двадцать минут. Кроме того, если бы ты начал обсуждать клуб, то забыл бы сказать о гренках, а глютен тебе нельзя.

Ты видишь паренька, что работает в копировальном бюро. Месяц назад ты приходил к нему лишь с жалобами на неполадки в офисной технике, за новым тонером и штучкой для вынимания скрепок, – черт знает, как она называется, короче, за рас-степлером (и почему ее до сих пор никак не обозвали?), – а теперь он твой кумир. На твоих глазах он вытрясал душу из жирного волосатого главбуха, вколачивая, пока тот не обмяк. Таково третье правило секс-клуба: если противник теряет сознание, акт окончен.

Четвертое правило секс-клуба запрещает использование лосьонов после бритья и любых ароматизированных косметических средств, потому что у Тайлера аллергия.

Правила с пятого по седьмое в основном касаются дресс-кода.

В первой встрече секс-клуба участвовали только я и Тайлер. Это случилось в магазине «Bed Bath and Beyond». Я выбирал керамическую плитку, и вдруг Тайлер сказал:

– Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Да пожестче.

– Я не извращенец.

– Трахать мужчину – не извращение. Извращение – трахать женщин.

– Ладно, – согласился я. – Только давай подложим полотенца.

Столпившиеся вокруг сотрудники магазина хлопали в ладоши, подбадривая нас криками, а потом их разогнал управляющий и велел прекратить безобразие. Теперь нам закрыт вход во все мебельные магазины Восточного побережья, кроме «Valu Home» – там всегда рады новым покупателям.

Говорить о секс-клубе нельзя, зато можно вывешивать видео в Интернете, и теперь у нас собирается все больше и больше парней. Что с этим делать, непонятно. Надо бы потолковать с Тайлером о том, чтобы их не пускали, но я даже не знаю, как подступиться, – он иногда вспыхивает, точно спичка.

Всякий раз, являясь на чертово совещание, я узнаю в коллегах и партнерах соклубников: по странным, неудобным позам, в которых они сидят, по ужасной сыпи на коже, раздраженной соприкосновением со щетиной, – и мы незаметно передаем друг другу тюбик с мазью-антисептиком.

Начальник удивляется, откуда у меня так много знакомых.

Приятели по книжному клубу, говорю я.

Первое правило книжного клуба – никому не рассказывать о книжном клубе.

Изабелла прокручивала в голове утренние события: у собора они с Пэнси неприлично терлись друг о друга турнюрами. Наверное, перевозбудились из-за причастия. Она сама ничего не понимала. Глупая американская наивность! Сейчас не помешал бы мудрый совет светского человека, хорошо знакомого с европейскими обычаями. Обращаться со своей дилеммой к мадам Мерль было страшновато, но, к сожалению, другой столь искушенной, изысканной дамы, способной разобраться в неловкой ситуации, она не знала.

Мадам Мерль играла в гостиной на фортепьяно сонату Бетховена. От красоты исполнения у Изабеллы захватило дух. Неужели нет конца достоинствам этой женщины? Конца им и правда не было, потому что играла мадам Мерль ногами, одной рукой препарируя пчелу, а другой скручивая канноли. С первого взгляда было ясно, что она долго жила на Континенте.

– Господи, я и не слышала, как вы пришли, иначе переоделась бы во что-нибудь более элегантное! – воскликнула мадам Мерль и, любезно выбравшись из-под инструмента, расправила семнадцать слоев шелкового вечернего платья.

Изабелле стало неловко за свой откровенно американский наряд. Она нервно поправила на голове звездно-полосатый цилиндр и, не смея заговорить об интересующей ее теме, расстроенная, подошла к окну, чтобы полюбоваться великолепной зеленой статуей Бенджамина Дизраели, которую выстригла в саду талантливая хозяйка. Было все-таки что-то необычное в мадам Мерль, но что именно, Изабелла не понимала.

Внезапно ее стан обвила рука. Грудь накрыла мягкая ладонь.

– Вам нравятся женщины? – вкрадчиво прошептала мадам Мерль. В серых глазках горело лихорадочное возбуждение.

Изабелла вспомнила Пэнси, милую подругу Генриетту, добрую тетушку Тачит…

– Нравятся.

– Так я и думала. Вы пришли по адресу, дорогая! – Мадам Мерль лучезарно улыбнулась. – Флоренция просто кишит лесбиянками.

– Что-что? – удивилась она.

– Милая, сбросить цепи мужского ига ради куннилингуса с сердечным другом, у которого есть не только сердце, но и грудь, – это очень по-европейски.

– Правда?

– Ну разумеется! – заверила ее мадам Мерль. – Мы катаемся на велосипедах, гуляем за городом… Моемся редко – впрочем, это чисто европейская привычка. Видите ли, мы все здесь последовательницы Сапфо. Леди Карандаш – страстная поклонница страпона, что ясно по ее прозвищу. Мисс Альпинист обожает предаваться французским ласкам, раскачиваясь на люстре, а графиня Джемини[3], старая развратница, любит вставлять себе в оба отверстия все, что попадется под руку. А у вас есть предпочтения?

Изабелла смутилась. Какой позор! Нет у нее предпочтений – она ведь американка.

– Мне нравится теннис, – наконец пролепетала она.

– Ради всего святого! Я думала, главное для вас – независимость. Почему бы не пожить в свое удовольствие?

В мгновение ока мадам Мерль нырнула ей под платье и заскользила вверх, точно енот по дымоходу. Изабелла задохнулась от восторга. Божественно! Мадам Мерль и тут не знала себе равных. Казалось, она ласкает везде одновременно… а может, она вообще не двигалась. Так или иначе, это было чудесно. Изабелла Арчер содрогнулась от удовольствия. Ничего общего с истинными леди она, несомненно, не имела. Написание портрета следовало отменить.

Жизнь трудна. Нам постоянно приходится принимать тягостные решения. Иногда мы оказываемся на распутье, где одна дорога – торная, а другая – непроторенная. Казалось бы, выбор очевиден: торным путем ходят все, значит, он лучше. А я говорю: неправильно! Надо выбирать путь непроторенный. Он принесет вам больше удовлетворения. Поэтому и книга называется «Непроторенная дорога». Хотя если непроторенным путем начнут ходить многие, он вскоре станет торным. Тогда я напишу книгу «Торная дорога».

Мысль о путешествии по непроторенной дороге вряд ли кого-то увлечет. Она темнее. Теснее. Зловоннее. Как ни крути, прогулка по ней менее приятна. Сперва кажется, что крутой подъем неодолим и рассчитан на спуск. К тому же доступный, накатанный торный путь куда привычнее и милей. Но жизнь и не должна быть легкой. Лишь борьба с трудностями доставляет истинное удовольствие. Итак, повернитесь к торной дороге спиной. В прямом смысле слова. И смело шагайте по другой. Не волнуйтесь. Я вам помогу. Я и вазелин – если он у вас под рукой.

Возможно, вы скажете: «Спасибо, но непроторенный путь не для меня. Мне и на торной дороге хорошо, а на непроторенную я даже не знаю, как ступить. Больно узок вход». Тут не обойтись без дисциплины. Дисциплина – единственное средство духовного развития. Если не можете контролировать себя сами, обратитесь за помощью. Человек с сильным характером, пробираясь по непроторенной дороге, на удивление убедителен.

Чтобы прочувствовать все прелести путешествия, необходимо усвоить четыре техники – составляющие дисциплины.

1. Отсрочка удовольствия.

Отсрочка удовольствия – это процесс, во время которого мы учимся сначала переживать боль и лишь потом радоваться удовольствию. Наслаждаться путешествием по непроторенной дороге начинаешь далеко не сразу. Порой думаешь: «Что я тут делаю? Не нравится мне этот путь! Ужас ужасный, а не дорога». Однако при известном упорстве, преодолев боль и психологические барьеры, пережив мучительные приступы смущения, сами потом станете удивляться, почему прежде ходили скучной торной тропой, ведущей, как правило, в Тоскавиль.