Крессида удивленно взглянула на нее и отвела взгляд. Ей стало больно.

— Скажи мне, — ровным голосом произнесла она, — ты можешь сказать, что я сделала?

— Нет, — помедлила с ответом Калли. — Не могу. Но у меня есть большие подозрения…

Крессида туфлей поводила по виноградной грозди на ковре.

— Я полюбила. Калли остолбенела.

— И провела с ним ночь.

— Ты… в самом деле… Крессида, ты понимаешь, что делаешь?

Она закусила губу, продолжая рассматривать узор на ковре. Калли одна знала о том, насколько далеко зашла Крессида с Эдвардом, и в ее вопросе слышалась тревога. Калли считала, что история повторяется, но она не знала Алека и не представляла, насколько он не похож на Эдварда.

— Мы договорились прогуляться во второй половине дня.

— С какой целью?

Крессида робко пожала плечами:

— Не знаю.

— Тогда я ничего не буду говорить до твоего возвращения. Я должна знать, как мне на это реагировать — ненавидеть его всеми фибрами души и послать мистера Уэбба отомстить за тебя или полюбить как брата?

Крессида покраснела, потом рассмеялась:

— Я надеюсь на второе! Улыбка сестры вышла грустной.

— Я тоже. Для твоего же блага.

Крессида позавтракала с бабушкой. Ей не сиделось. Они с Калли решили пока ничего не говорить бабушке, которая все еще была озабочена мыслями о помолвке Калли и не замечала ничего необычного в поведении Крессиды. Что скажет ей Алек на прогулке? Она не настолько самоуверенна, чтобы ожидать предложения руки и сердца, но он уже предложил ей остаться в Пенфорде. Ей следовало бы поехать с Калли в Портсмут, а не лелеять напрасные надежды. Однако уезжать не хотелось, а других вариантов не было. Что же еще он может сказать?

Чтобы не думать обо всем этом, она снова взялась за отцовский дневник. Захватив его, она отправилась в теплую, светлую оранжерею. Несмотря на ее усталость, расшифровка теперь продвигалась гораздо быстрее. Она больше не сомневалась, что ее отец был в лучшем случае ловким приспособленцем. Он продолжал описывать пребывание армии в Испании, но все чаще писал о преступлениях и проступках. Он никогда не называл имен, только придуманные им прозвища — например, офицера-шотландца он называл Сыч, а другого человека Еж.

Отец узнал, что Сыч изнасиловал испанского мальчишку, а Еж запускал руку в средства, предназначенные для выплаты жалованья. В результате часть денег оказалась в кармане отца — плата за молчание. Чем дальше она читала, тем тяжелее становилось на душе. Отца совершенно не мучила совесть, и к своей продажности он относился легко. Он не раз писал о своем осуждении тех или иных проступков, которое Крессида разделяла. Но ей было горько читать, с какой готовностью он, несмотря на это, брал деньги за молчание.

Калли, заглянувшая в оранжерею, чтобы предложить сестре вместе выпить чаю, поинтересовалась, насколько успешно у нее идут дела. Крессида знала, что сестра спрашивает больше из вежливости, чем из истинного интереса. Ей не хотелось ничего рассказывать Калли. После помолвки с Томом она была так счастлива. То, что Крессида узнала об отце, могло только огорчить и озадачить ее. Теперь Крессида понимала, насколько прав был Том, говоря, что дневник отца не принесет ей ничего хорошего. И, когда Калли ушла, даже подумывала о том, чтобы отложить его. Но он занозой сидел у нее в голове, хотя его содержание причиняло ей боль. Она продолжила работу, но решила, что после того, как прочитает весь дневник, сожжет все листы с записью расшифрованного текста.

Худшее ждало ее, когда она дошла до осени 1812 года. В тот год в Испании английская армия шла по пятам французов, и Веллингтон устремил свои взоры на Бургос — крепость, которая была в руках французов. Войско Веллингтона осаждало город, но при каждой попытке взять его только теряло людей. Крессида вспомнила, как Алек говорил ей о напрасной трате времени. Теперь она читала о том, как все это воспринимал ее отец, который со своими людьми занимался рытьем траншей под пулями французских стрелков. Отец проклинал генерала, отдавшего соответствующее распоряжение, а однажды сделал маленькую приписку.

«Сегодня встретил интересного человека, — записал отец. — Отличного парня с другой стороны».

Крессида нахмурилась. Что за другая сторона? Ясно, что не французы… Она продолжала разбирать текст дальше с возрастающим беспокойством. Когда Алек постучался в дверь, ей стало совсем плохо оттого, что она узнала об отце, хотя все описываемые в дневнике события происходили много лет назад. Но, взглянув на Алека и заметив его теплую улыбку, улыбнулась ему в ответ.

— Я приглашал вас на прогулку, но, боюсь, ее может испортить дождь, — сказал он, входя и садясь рядом с ней.

— О… — Она посмотрела в сторону высоких окон. Небо потемнело, будто уже вечерело. — Я и не заметила.

— Вас совершенно захватила работа по дешифровке.

Она перестала улыбаться, повертела в руках перо, положила его на стол.

— Хотела бы я никогда этим не заниматься. Пользы от нее не много.

— Тогда я освобожу вас от этого занятия. — Он взял ее руку и поднес к губам. — Может быть, останемся дома, и пройдемся по галерее?

— Куда угодно, — сказала она.

Он поцеловал ей руку повыше ладони, проведя губами по нежной коже.

— Вы огорчены чем-то? — Она заколебалась, и он бросил взгляд на дневник. — Это связано с дневником?

Крессида кивнула, потом протянула ему листы с расшифрованным текстом:

— Это ужасно. Я не знаю, что с этим делать.

Алек бросил на нее пытливый взгляд и взял бумаги.

Она знала, что он прочтет. Ее отец каким-то образом встретился с французским офицером и поддался соблазну поделиться с ним тем, что он знал о дислокации английской армии. А позже, чтобы еще подзаработать, он убедил другого военного, более высокого ранга, который знал больше об армии Веллингтона, сделать то же самое.

Алек разгладил листы и начал читать. Постепенно морщинка у него на лбу разглаживалась. Он быстро пробегал глазами по листам, пока не дочитал до конца.

— Вы уверены, что расшифровали правильно? — строго спросил он. — Абсолютно уверены?

— Я… да, — запинаясь, сказала Крессида, сраженная его поведением. Она думала, что прочитанное вызовет у него отвращение, даже гнев, но он стал белым как полотно. — Конечно.

— Это было в дневнике вашего отца?

— Да, — сказала она тихим голосом. — Это ужасно. Мне страшно подумать…

Алек, качнувшись, встал и ринулся к двери. Дверь широко распахнулась и с грохотом стукнулась о стену, заставив Крессиду вскочить. Стыд охватил ее. Ее отец был изменником, лжецом, хуже того — он втянул в свои грязные дела еще кого-то…

И вдруг она ясно поняла, что произошло. Боже, размышляя о грехах своего отца, чувствуя себя абсолютно несчастной, она совершенно забыла об Алеке. Но ее отец служил в пехоте, а Алек — в кавалерии. И он говорил, что никогда не знал ее отца. Она схватилась за голову, пытаясь собраться с мыслями. Алек никогда не говорил ей, как получилось, что его стали считать предателем, а события, о которых писал ее отец, происходили почти десять лет назад, задолго до Ватерлоо. Она не могла уловить связи… но что-то заставило его сломя голову броситься куда-то.

Она вскочила и побежала за ним. Он шел по коридору большими шагами и звал мать.

— Что такое? — забеспокоилась Крессида. Он отмахнулся.

— Мама? — Он повысил голос, снова позвал. Подбежал лакей. — Где миссис Хейз? — спросил он. Испуганный лакей, запинаясь, сказал, что не знает. Алек нетерпеливо отодвинул его и пошел дальше, заглядывая в каждую дверь.

— Почему ты кричишь?

Алек стремительно развернулся и оказался лицом к лицу с Джулией, которая вышла из музыкальной комнаты. Он проигнорировал ее вопрос.

— После Ватерлоо мои вещи отослали домой. Ты так сказала.

Джулия нахмурилась, кивнула.

— Где они? Мама избавилась от них?

— Нет. — Она посмотрела на Крессиду, нерешительно переминающуюся за ним. — Мама отказалась даже взглянуть на них и распорядилась, чтобы их убрали.

— Куда, Джулия?

— На чердак, — удивилась она его нетерпению. — В чем дело?

Он бросился вслед за ней в музыкальную комнату и вышел оттуда с двумя зажженными свечами. Одну он передал Джулии.

— Покажи мне куда.

Джулия посмотрела на Крессиду, которая удивилась не меньше ее, услышав его требование.

— Там темно, как в Гадесе[3], и пыльно. Что там тебе так срочно понадобилось?

Он закрыл глаза и прерывисто вздохнул. Когда он снова открыл глаза, то смотрел прямо на Крессиду.

— Мне нужно найти мой чемодан, — сказал он чуть спокойнее. — Немедленно.

Джулия, выдержав паузу, кивнула. Не сказав больше ни слова, она повела его через весь дом, потом вверх по лестнице, снова по коридорам и, наконец, подвела к узкой дверце. Алек отодвинул задвижку, потянул — дверца со скрипом открылась.

Внутри действительно оказалось темно, как в придуманном греками подземном царстве, воздух был горячим и плотным от пыли. Крессида осторожно двигалась за Алеком. Они оба шли за Джулией: Здесь хранились сундуки и чемоданы, старая мебель, груды ненужной одежды и другого хлама, накопившегося в семействе Хейзов за десятилетия. Внезапно он остановился. Крессида налетела на него. Он взял ее руку и на миг сжал. Это прикосновение много сказало ее сердцу. Что бы ее отец ни сделал Алеку, напрямую или косвенно, он не винил ее…

— Он должен быть где-то здесь, — сказала Джулия, высоко поднимая свечу и поворачиваясь в образовавшемся круге света. — С тех пор никто не дотрагивался до него, так что нам придется… — Она замолчала, потому что Алек сдвинул один чемодан и поставил его стоймя, а потом осмотрел тот, что был внизу. Доски под ними шатались.