— Действительно ужасно. Я даже не отомстил тому парню. Моя рука слишком дрожала — не только от ранения, но и от злости, что он убил мою лошадь. Все, что я смог сделать, — это нажать на курок. К счастью для меня, моего ответного выстрела оказалось достаточно, чтобы он бежал.

Ее пальцы проследили путь, оставленный пулей.

— Вот и хорошо, — сказала она приглушенно. Потом дотронулась до похожей на звездочку метки повыше бедра. — А это?

— Ватерлоо. Французская пика. Я не помню, как это произошло.

— А это тоже Ватерлоо? — Она медленно провела пальцем по самому длинному и глубокому шраму — следу от удара саблей, который мог лишить его головы, если бы сабля не наткнулась на ключицу. Алек знал, как ужасно выглядит этот шрам — кожа стянута, в буграх. Однако легкое прикосновение ее пальца к выпуклостям и ямкам шрама неожиданно вызвало ощущение, будто по коже побежали искры. Он не был монахом, конечно, не был им в армии и даже в последние пять лет, но ему никогда не приходилось быть в постели с женщиной, которую бы так интересовали его шрамы, каждый дюйм его исковерканного тела. Вообще-то после Ватерлоо он ни разу не снимал рубашку, когда занимался любовью. Но тогда он просто утолял голод. На этот раз все было по-другому. И ему вдруг захотелось рассказать Крессиде о своих шрамах. Она провела пальцем до конца шрама.

— Да, — ответил он. — Это почти последнее, что я запомнил о сражении. К тому времени я командовал эскадроном драгун. Мы атаковали неожиданно. Солдаты Бонапарта побросали оружие и бежали. Атака была такой успешной, что многие драгуны проскакивали мимо цели и попадали под огонь французов. Я пытался вернуть моих людей обратно на позицию, когда ко мне подлетел кирасир.

На миг он снова почувствовал, ледяной ожог стали, рассекающей его плоть, и увидел перекошенное лицо французского кирасира. Он успел подумать: вот последнее, что он видит, и пожалел, что это не хорошенькое женское лицо, а безобразная физиономия француза.

— Должно быть, это было ужасно, — шепнула Крессида, почувствовав, как он вздрогнул.

— Да, — согласился он. — Все, связанное с Ватерлоо, было ужасно.

— Я сожалею.

— Нет причин сожалеть. Это уже все в прошлом. — Алек переключился с воспоминаний на действительность. К мягким прикосновениям Крессиды, ее заинтересованному вниманию. — Правда, я никак не думал, что это может интересовать вас.

Она улыбнулась, почти робко.

— Меня интересуете вы. — Она еще немного пододвинулась к нему. — А остальные?

— Кровожадная девица, — сказал он со смехом. — Эти были хуже всего.

— А на спине? — Она погладила его по плечу.

Алек поморщился, когда ее ладонь оказалась на метках, оставленных щепками от кареты графа, разнесенной бочонком с порохом. Он почти забыл об этих метках, которые были ему ненавистны более других. Он был рад, что следы его занятий шпионажем оказались на спине, и он не мог видеть их, хотя все еще ощущал.

Заметив выражение его лица, Крессида убрала руку.

— Простите, — торопливо сказала она. — Мне не следовало…

— Не надо. — Он сел так, чтобы она видела его спину. Даже при слабом свете раннего утра она увидела множество крошечных шрамов, разбросанных по всей спине. В отличие от других они не казались смертельными или опасными, но их было так много… — Это случилось в Лондоне, — сказал он, наблюдая за ней через плечо. — Всего несколько недель назад.

Она оторопела.

— В Лондоне! Но как же…

— В каком-то отношении шпионить не менее опасно, чем воевать. — Он пожал плечами. — Я полагал, что шансов взлететь на воздух будет меньше, но оказался в центре истории с попыткой убийства и просто чудом уцелел. Если бы не другой агент, выкрикнувший предупреждение, я бы остался стоять рядом с пороховым бочонком, когда тот взорвался.

— Что произошло?

— Меня определили лакеем в дом графа. Кто-то хотел убить его, и это почти удалось, причем всего в пятидесяти ярдах от Карлтон-Хауса. — Она не сводила с него удивленных глаз. Алек усмехнулся. — Так что теперь вы знаете, что вам прислали не самого удачливого агента. Вам следовало прислать Синклера. Он распутал сеть заговора и в придачу спас дочь графа.

— А что граф?

Алек снова пожал плечами:

— Я успел оттащить его и упал на него сверху, когда бочонок взорвался. В карете оказалось ужасно много дерева. Я думал, что доски и щепки никогда не перестанут падать: в конце концов, какая-то немалая деревянная часть свалилась на мою голову. Так, по крайней мере, сказали мне позже. Кажется, я мастер попадать в неприятные истории.

Крессида встала на колени, обняла его сзади за плечи и поцеловала в затылок долгим нежным поцелуем.

— Я рада, что они прислали вас, — шепнула она. — Если бы это был Синклер, я застрелила бы его на месте, застав в конюшне.

Алек улыбнулся, покачал головой. Потом засмеялся:

— Сомневаюсь. Харри настоящий красавчик, дамы от него без ума, хотя теперь, когда он собрался жениться, его жена наверняка будет очень благодарна всем, кто не успел его застрелить. — Внезапно он схватил ее, и уже в следующее мгновение Крессида оказалась лежащей на спине, а он нависал над ней. Ее сердце учащенно забилось — блестящие синие глаза изучали ее. — А у вас есть шрамы?

— Нет, — сказала она. — Вернее, есть, вот здесь, — она коснулась груди напротив сердца, — но он маленький и старый.

Его глаза переместились с ее руки на лицо.

— Флотский офицер.

— Да. — Даже сейчас она испытывала боль унижения. — Его звали Эдвард, — сказала она. — Он был очень напористым и таким очаровательным. На тот момент моя сестра только вышла замуж, и я оказалась предоставлена самой себе. Когда он попросил меня выйти за него замуж… — Она замолчала, собираясь с мыслями. — Ну, это был первый раз, когда мужчина обратил на меня внимание, голова у меня пошла кругом. Я была очень глупой. В голосе у нее появилось что-то такое, отчего стало ясно — мысли ее далеко. На его лице появилось опасно-спокойное выражение. Она через силу улыбнулась.

— Когда он сказал мне, что мы не сможем пожениться, я испугалась, что забеременела. Бабушка без конца предупреждала нас, что бывает, когда девушки позволяют мужчинам добиваться своего, и вот я оказалась такой девушкой, способной навлечь позор на себя и на нее.

Мышцы на его руках и плечах заходили ходуном. Что-то изменилось в его лице, в нем проступило что-то грозное.

— Мужчин, которые бросают женщину в таком положении, надо расстреливать.

Сердце у нее затрепетало.

— Тогда я и научилась владеть пистолетом, — сказала она. — Но через неделю я узнала, что ребенка не будет, и обрадовалась. Я была дурочкой и получила хороший урок, но мне не пришлось платить за него долгие годы…

— Как вашей сестре, — закончил он за нее. Она кивнула:

— Да.

Алек положил руку туда, где билось ее сердце, нежно провел по ее груди, а потом сделал движение, как если бы убирал что-то с ее сердца. Ее дыхание остановилось.

— Я больше не чувствую шрама, — прошептала она. Он улыбнулся хищной улыбкой.

— Так всегда бывает, когда они заживают. — Он потрогал ее сосок, слегка сжав его между большим и указательным пальцами, и по ее спине пробежал трепет. — Так он зажил?

Крессида выгнулась под его лаской.

— Да, — сказала она, задохнувшись.

— Вы уверены? Может быть, мне следует проверить? — Он наклонился, и она вцепилась в простыни, когда он поцеловал ее «шрам» и его горячее дыхание обожгло ей кожу.

«Все зажило», — думала она, когда его губы томительно медленно двигались по ее груди. «Совсем зажило, теперь, когда вы здесь». Она положила руки ему на плечи. Когда он лизнул ее сосок, а потом легонько захватил его зубами, тепло разлилось по ее телу.

Он встал на колени и откинулся назад. Какое-то время он медлил, разглядывая ее распростертое перед ним тело цепким мужским взглядом. Они, конечно, уже занимались любовью, и его руки касались ее везде, но тогда было темно. Крессида покраснела и неловко задвигалась, смущенная своей наготой.

— Не надо, — сказал он, поймав ее руку, когда она захотела слегка прикрыться. — Я хочу видеть вас.

— Я совсем не красавица, — сказала она и пожалела, что не придержала язык. Зачем ей утверждать это сейчас?

Он поднял брови. Его руки самым смущающим образом прошлись по внутренней поверхности ее бедер.

— Вынужден не согласиться. Нет, этого недостаточно. Вы абсолютно не правы, говоря это, потому что я нахожу каждый дюйм вашего тела прекрасным.

— Каждый дюйм? — Она не могла не засмеяться.

— Несомненно. — Он провел рукой по ее лодыжке. — Точеная лодыжка, очень аккуратная. — Он погладил ее икру. — Стройные сильные ноги, хорошо сформированные. — Она засмеялась, когда он положил ладони на ее бедра. — Симпатичные бедра, — пылко произнес он. — Идеальная талия. — Она попыталась оттолкнуть его руку, а он поднес ее пальцы к губам. — Изящные кисти, но сильные и умелые. Кроме того, у вас твердая рука, что важно, когда целишься из пистолета. — Крессида поежилась, и он ухмыльнулся. — Руки идеальной длины и полноты. Великолепные груди… — Он легонько сжал одну. — Более чем великолепные, если подумать. — Продолжая ласкать ее, он вскинул голову. — Ошеломляюще красивая.

Крессида заулыбалась, чувствуя, что лицо у нее сделалось совершенно красным. Она не привыкла, чтобы ею восхищались, да еще в таком бесстыдном виде. Это воодушевляло и смущало одновременно, и он похитил еще один кусочек ее сердца.

— Я могу смотреть на ваше лицо до конца своих дней, и это занятие никогда не надоест мне. — Она рванулась к нему, а он наклонился и поцеловал ее в губы. — Даже если вы будете продолжать смотреть на меня так, словно я сошел с ума.