Он воплощал свой план в жизнь. Пора было и мне заняться своим.

Мне не составило труда в тот же день достать необходимое количество дурмана у зашедшего к нам торговца. Англичане называют это растение «дурман обыкновенный» или «дурман вонючий». Это одна из сорных трав, растущая повсеместно на пустырях. Я помнила, что мне говорила о дурмане Нани Меера. В определенных дозах он полезен при кашле и коклюше и при заболеваниях мочевого пузыря. Большие белые венчики цветков тоже обладали наркотическими и болеутоляющими свойствами, но растертые в порошок листья действовали сильнее. Передозировка приводила к смертельному исходу.

Несмотря на улучшение состояния, Сомерс все еще был слаб и у него случались периоды упадка сил и полного изнеможения. Медленно оправляясь от болезни, он по нескольку раз в день в больших количествах пил холодный чай с сахаром. Я взяла на себя заботу приносить ему этот напиток каждый раз, когда Сомерс испытывал в нем потребность, как поступила бы на моем месте любая заботливая жена. Судя по тому, как Сомерс посмотрел на меня, когда я впервые появилась возле его кровати с чайным подносом, он решил, что я изо всех сил пытаюсь доказать ему, что я не сумасшедшая. И я позволяла ему так думать.

Я начала с минимальных доз. Необходимо было проявлять осторожность: все должно было выглядеть так, словно его подкосила старая болезнь.

Через два дня состояние Сомерса заметно ухудшилось. С его лица не сходил горячечный сухой румянец, ему стало трудно глотать, и Сомерс все чаще начинал что-то неразборчиво бормотать и совершать мелкие бессмысленные движения.

На третий день Сомерс погрузился в сон, такой глубокий, что его не могли разбудить на протяжении нескольких часов. Я знала, что такой сон может перейти в кому. Когда Сомерс наконец открыл глаза, его зрачки были расширены и не реагировали на свет. Я продолжала поить его чаем каждый раз, когда он приходил в сознание, крича слугам, что господину необходимо пить побольше жидкости.

Заламывая руки перед доктором Хаверлоком, я молча благодарила небо за то, что этот старый хрыч оказался таким профаном.

— Ведь он уже шел на поправку! — восклицала я. — Что же вызвало такое стремительное ухудшение?

Доктор Хаверлок покачал головой.

— Никогда нельзя с уверенностью предсказать, как иноземный недуг подействует на свою жертву.

Я смотрела на него, широко открыв глаза.

— Боюсь, дело обстоит серьезнее, чем раньше. Мой диагноз, миссис Инграм, — это мозговая малярия.

Я в ужасе прижала ладонь к губам.

— Мозговая малярия?

— Ваш муж постоянно теряет сознание, и налицо умственное расстройство — это основные симптомы. Как только у него разольется желчь или начнутся конвульсии…

— Но… Но он же поправится?

— Моя дорогая, вам не следует чрезмерно волноваться. Ваше состояние и так крайне неустойчиво.

— Доктор Хаверлок. — Я встала в полный рост. — Мое состояние в полном порядке, и меня нельзя назвать болезненной. Вы хотите сказать, что мистер Инграм может не пережить этот приступ? Я хочу знать правду, доктор Хаверлок.

Доктор с неискренним сочувствием на лице взял меня за руки.

На следующий день доктор Хаверлок вернулся и осмотрел Сомерса, а затем провел меня в гостиную.

— Пожалуйста, приготовьтесь к самому худшему, моя дорогая, — сказал он.

Я ждала.

— Смерть вашего мужа неизбежна. Я не думаю, что он переживет эту ночь.

Я позволила себе сесть в кресло, опустила голову и закрыла лицо ладонями.

— Пожалуйста, отпустите слуг, — попросила я, не убирая рук, — но сами останьтесь со мной.

Когда мы оказались наедине, я подняла голову.

— Я хотела поговорить с вами с глазу на глаз, доктор Хаверлок, — произнесла я, не стараясь больше изображать из себя убитую горем жену.

— Да-да, миссис Инграм. Вам не стоит волноваться. Очень скоро вы окажетесь в доме, где люди, способные оказать вам должный уход, помогут вам пережить трудности, с которыми вы столкнулись. И вам не нужно беспокоиться о ребенке. Мистер Инграм оставил мне четкие указания по поводу…

Я встала и подошла к нему так близко, что доктор попятился.

— Вы и правда считаете меня сумасшедшей, доктор Хаверлок?

Его глаза забегали.

— Ваш муж решил, что для вас так будет лучше. Существует множество методов лечения для таких людей, как вы, которым не повезло, которые…

Я перебила его:

— И, насколько мне известно, существует множество способов, чтобы… как бы это поточнее выразиться… убедить такого человека, как вы, взглянуть правде в глаза.

Подбородок доктора Хаверлока нервно дернулся, подтверждая, что я на правильном пути. Он совсем не умел скрывать свои чувства.

— Я знаю, что вы, должно быть, устали от своей работы. Всю свою жизнь вы посвятили оказанию помощи другим людям, доктор Хаверлок.

Моя речь лилась плавно и гладко.

— И вы, несомненно, заслуживаете того, чтобы провести остаток своей жизни в роскоши, здесь или в Англии. Какую бы сумму ни обещал вам мой муж за написание… скажем так, рекомендации, касающейся моего будущего и будущего моего сына, я удвою ее — если вы передадите мне этот документ. И мы больше никогда не возвратимся к этому разговору.

Подбородок мистера Хаверлока снова дернулся, и это, как и сомнение, появившееся в его взгляде, уверило меня в том, что он заглотнул наживку. Он взял меня за руку и усадил рядом с собой на диван. Затем огляделся по сторонам, хотя в комнате никого, кроме нас, не было.

— Я мог поспешить с диагнозом, моя дорогая, — сказал он. — Ваш бедный муж настаивал на таком решении, руководствуясь заботой о вас и о вашем сыне.

— И, конечно же, за все эти годы постоянная борьба с малярией подкосила мистера Инграма, — добавила я, — так что вы знаете, что в последнее время он не отличался ясностью мышления. Я понимаю, доктор Хаверлок, — я доверительно посмотрела на него и понизила голос, — о, как я понимаю, в какое неловкое положение он вас поставил. И я настаиваю, чтобы вы назвали сумму, обещанную вам за беспокойство, причиненное этим малоприятным делом. Давайте же, назовите ее.

Доктор Хаверлок громко прочистил горло. Старый жадный козел. Он боялся назвать цену, так как она могла оказаться меньше, чем я готова была ему заплатить.

Я подошла к комоду, достала из него сверток, который спрятала там сегодня утром, и вернулась к дивану. Я положила его между нами и развязала бечевку. Затем я развернула бумагу, явив взгляду внушительную кипу накопленных мною рупий, которые я на протяжении всех этих лет воровала у Сомерса и тщательно прятала. Теперь здесь лежала довольно солидная сумма.

Доктор учащенно задышал и облизал тонкие сухие губы. Я почти слышала, как лихорадочно работает его мозг.

— О Господи, миссис Инграм! Боже, Боже! Я не хочу показаться алчным, но это дело отняло у меня немало времени и, как вы справедливо заметили, душевного здоровья. В последнее время я вел себя достаточно несдержанно. Было бы невежливо называть сумму, оговоренную мистером Инграмом, но…

Доктор Хаверлок снова впился взглядом в деньги, лежавшие совсем рядом с ним.

Я похлопала его по руке.

— Я понимаю, — сказала я с жалостью в голосе. — Не могли бы вы теперь принести документы, мистер Хаверлок, и произвести обмен?

— Ну, — медленно начал он, — я не уверен, какие именно документы вы имеете в виду.

— Медицинское заключение, доктор Хаверлок, — сказала я сладким голосом.

Я пододвинула деньги чуть ближе к нему.

По-прежнему не сводя глаз с сотен тысяч рупий, доктор Хаверлок полез во внутренний нагрудный карман, и я услышала шелест разворачиваемой бумаги.

Он отдал мне документ, и, прочитав его, я снова упаковала деньги и передала доктору сверток, затем протянула ему правую руку.

Он хотел было поцеловать ее, но, наткнувшись на мой взгляд, ограничился крепким рукопожатием. Мы встали, каждый держа в руках свою добычу, и обменялись улыбками.

В этой игре мы показали себя достойными соперниками. И оба получили то, чего желали больше всего.

За несколько часов все было кончено. Последние минуты перед смертью Сомерса я провела у его постели, гладя его исхудалое лицо и изображая перед слугами и доктором Хаверлоком послушную долгу жену, успокаивающую умирающего мужа. Мое лицо оставалось невозмутимым, но про себя я разговаривала с Сомерсом:

«Я обманула тебя, обвела вокруг пальца, но ты никогда этого не узнаешь. И теперь все закончилось. Мой кошмар закончился. Я спасла свою жизнь и душу своего ребенка».

Я почувствовала, что, несмотря на болезнь и слабость, Сомерс понял: невзирая на мое прошлое, из нас двоих я оказалась сильнее. Он был не властен над моим будущим. Я поняла это по тому, как его невидящие глаза вращались в глазницах, по тому, как сильно дрожали его губы, словно пытаясь что-то сказать. Я приложила ладонь к его губам, пригладила ему волосы и поцеловала в холодный сухой лоб.

— Все кончено, Сомерс. Вся ненависть и боль, которую ты мне причинил, осталась в прошлом, — проговорила я так тихо, что все остальные, находившиеся в комнате, могли услышать только неразборчивый шепот, последнюю клятву любви, данную женой умирающему мужу.

— Я добилась своего, — добавила я еще тише и увидела, что веки Сомерса дрогнули, что он меня услышал. Я знала, что он все понял.

Откуда-то из глубины его горла раздался тихий предсмертный хрип, затем глаза Сомерса закатились, уставившись на обвисшую ткань панкха, и застыли так, не мигая.


Эпилог