— Ну конечно. Над ним даже не будут устраивать суд. Его вина очевидна, и нет другого выхода, кроме как предать его смерти. Его повесят, а затем его тело выбросят в лесу, на съедение шакалам и гиенам.

При этих словах Фейт встала. Когда она проходила мимо меня, я заметила, что ее лицо покрыла мертвенная бледность.

Позже, тем же вечером, Малти, расчесывавшая мне волосы, наклонилась к моему уху.

— Все было совсем не так, как рассказывает мэм-саиб Партридж, — прошептала она.

Я посмотрела на ее отражение в зеркале. Малти продолжала осторожно и медленно водить по моим волосам серебряным гребнем. На ее овальном лице застыло беспокойство.

— Расскажи мне, — попросила я.

— Айя мэм-саиб Хэзавэй знает правду. Она сама все видела.

— Она видела изнасилование?

Малти покачала головой.

— Мэм-саиб никто не насиловал, ни пушту, ни любой другой мужчина.

Я часто слышала предположения о том, что разреженный горный воздух вызывает у некоторых галлюцинации. Я рукой остановила гребень и повернулась к Малти лицом.

— Что ты хочешь этим сказать, Малти? Что миссис Хэзавэй все это просто померещилось?

Малти грациозно опустилась на пол у моих ног.

— Я знаю, что вы честная, мэм Линни. Я хочу рассказать вам все, потому что айя мэм-саиб Хэзавэй, Трупти, — это моя родная сестра.

— Твоя сестра?

Малти никогда раньше не рассказывала ничего о своей семье, даже когда я спрашивала ее об этом. Она неизменно пожимала плечами и говорила, что в ее жизни нет ничего интересного.

— Она живет в Дели? Оливия Хэзавэй приехала оттуда.

— Да.

— Когда вы с сестрой виделись в последний раз?

— Пять лет назад. Мы думали, что больше не увидим друг друга, по крайней мере еще много лет. Так что можете представить, как мы обрадовались, когда… — Малти замолчала, сглотнула и продолжила: — А теперь, после этого происшествия, у Трупти серьезные неприятности. Очень серьезные. Я ее старшая сестра, мэм Линни. Помочь Трупти — это мой долг.

— Ну конечно же. Расскажи мне, что там произошло.

Малти не сводила с меня глаз.

— У мэм-саиб Хэзавэй дела с одним из солдат. Сердечные дела. Они встречаются в лесу, за поляной для пикников. Когда мэм-саиб ложится с солдатом, Трупти всегда сидит поодаль от нее, готовая предупредить, если поблизости кто-то появится. — Малти провела пальцем по гребню, вынимая несколько светлых волосков, застрявших между зубьями. — Но сегодня Трупти была недостаточно внимательна. Ее леди и солдат так долго оставались вместе, что она заснула. И проснулась, только когда к ним подошли несколько саибов с ружьями, которые на кого-то охотились — возможно на тех толстых птиц с пронзительными голосами, бегающих вокруг.

Я кивнула.

— Они не видели Трупти, а она старалась не попадаться им на глаза, когда спешила к кустам, чтобы предупредить свою хозяйку. Но она опоздала. Саибы заметили движение в кустах и вскинули ружья, возможно подумав, что это медведь, который забрел сюда из леса. Они выстрелили, и мэм-саиб Хэзавэй закричала. Солдат, прикрыв свой красный мундир одеялом, на котором они с леди лежали, сбежал верхом на лошади в лес, оставив мэм-саиб Хэзавэй полуодетой. Трупти спряталась и видела, как леди продолжала кричать, частично — от ужаса, но Трупти думает, что в основном от страха разоблачения. Саибы поспешили к рыдающей мэм-саиб Хэзавэй и помогли ей прикрыться. Они спросили ее, что произошло и кто с ней это сделал, и она наконец рассказала им о том, что ее айя покинула ее одну во время прогулки в лесу, и о мужчине верхом на черной лошади. Она сказала, что этот мужчина схватил ее и использовал для своего удовольствия. Затем мэм-саиб Хэзавэй указала на Трупти, прижавшуюся к земле в кустах, и сказала, что та все видела, но не пришла на помощь. Саиб охотник сильно избил мою сестру кулаками и прикладом ружья. Этому пушту очень не повезло, так как он, возвращаясь к северно-восточной границе, по пути заехал на базар, чтобы купить ткань. — Малти замолчала и принялась теребить свое сари, пропуская материал подола между пальцами.

— Оливия специально сказала, что это был патан? — Мне вспомнилось лицо мужчины — стиснутые челюсти, прищуренные глаза, то, как он сносил удары, стараясь не обращать на них внимания.

— Нет, мэм Линни. Она сказала, что потеряла сознание и не может описать насильника.

— Значит, они схватили патана только из-за того, что у него черная лошадь?

Малти кивнула.

Несколько минут мы сидели молча.

— Почему ты все это мне рассказала, Малти? — спросила я. Мысль о том, что патана убьют ни за что, казалась мне просто невыносимой.

— Мэм-саиб Хэзавэй винит во всем случившемся Трупти. Она уже уволила ее с позором, заявив, что все произошло из-за того, что ее айя не пришла к ней на помощь в трудную минуту. Завтра Трупти возвращается в Дели. Мэм-саиб не хочет, чтобы она оставалась в Симле, потому что Трупти слишком много знает, даже несмотря на то что Трупти никому, кроме меня, ничего не расскажет. Теперь она не сможет прокормить своих детей, которые живут в Дели вместе с нашей матерью.

— Что я могу сделать, Малти? — спросила я. — Не думаю, что кто-то из англичан усомнится в истории, рассказанной миссис Хэзавэй. А солдата больше заботила его репутация и будущее, чем судьба любовницы. Малти, что тут можно сделать?

Лицо Малти приблизилось к моему лицу.

— Мне не следовало рассказывать вам правду. Я поступила нечестно, мэм Линни. Я пообещала сестре, что помогу ей, но я не знаю, как это сделать.

Я потерла выпуклый мозоль, образовавшийся на моем среднем пальце из-за того, что он часто соприкасался с пером.

— Дай мне время до утра, чтобы все обдумать, Малти. Возможно, завтра все прояснится.


Глава двадцать седьмая


Я не могла заснуть. Я думала об Оливии, слабой женщине, ищущей любовных приключений, и о солдате, мужчине настолько трусливом, что он решил сбежать, бросив женщину, которой только что клялся в любви, лишь бы не подвергать себя риску быть пойманным на горячем. О Трупти, с позором отправленной обратно в Дели, для которой работа айи — так же как и любая другая работа на англичан — была теперь недостижима. О выражении глаз Малти, когда та рассказывала мне о своей сестре, о плескавшейся в этих глазах надежде на то, что я вмешаюсь. Но больше всего я думала о патане и его гордой манере себя держать. О том, что он умрет здесь, в городе, построенном исключительно для нашего удовольствия, и о том, что его семья никогда не узнает, что с ним случилось.

Я лежала в постели, а мой мозг напряженно работал. Вдруг в дверь тихонько постучали. Я села на кровати.

— Да? — прошептала я на случай, если Малти уже заснула, хотя она все время ворочалась на своем матрасе и у меня были сомнения на этот счет. Дверь открылась, и в дверном проеме, освещенном луной, появилась Фейт в ночной сорочке. Она стояла, обхватив себя руками.

— Линни, я тебя разбудила?

— Нет, я не могла заснуть. Тебе стало плохо?

— Нет. Но я… мне нужно с тобой поговорить. — Она подошла к краю кровати, и я заметила, что ее лицо блестит от слез.

— Ты же совсем замерзла. Давай, забирайся под одеяла.

Я толкнула Нила на пол. Он направился к матрасу Малти и свернулся возле нее клубочком.

— О, я не могу… — сказала Фейт, и я вдруг поняла, что она ни разу в жизни не спала ни с кем, кроме Чарлза, на одной кровати.

— Все в порядке, здесь много места.

Она казалась хрупкой и совсем крошечной, рыжие волосы спутанной копной падали на ее белую сорочку. Фейт присела на кровать, спиной ко мне.

— Я просто посижу здесь. Я не смогу смотреть тебе в глаза, пока буду все рассказывать.

Я ждала.

— Это касается того, о чем поведала сегодня миссис Партридж, — сказала Фейт.

— Это было очень невежливо с ее стороны, Фейт. Мне так жаль. Она совершенно не думает, о чем говорит.

— Я боюсь, Линни.

— Чего?

Плечи Фейт дрожали под тонкой тканью сорочки.

— Я ношу в себе ребенка, Линни, — сказала она.

Я придвинулась к ней ближе. Меня охватило чувство облегчения. Так вот в чем крылась причина ее вялости, пугающего безразличия и отсутствия аппетита!

— Но это же чудесно! Чарлз тебя очень любит и…

— Мы решили, что не будем заводить детей. Мы оба согласились, что это будет нечестно по отношению к ребенку. Говорят, что второе поколение с индийской кровью всегда рождается с темной кожей, Линни. А я все еще надеюсь на примирение со своей семьей. Я уверена, что, если мы с Чарлзом хоть раз приедем домой вместе и мои родители доброжелательно его встретят — здесь, в Калькутте, мой отец отказался поддерживать с ним какие бы то ни было отношения, — они увидят в нем то, что увидела я, и смягчатся. Но если появится ребенок, темнокожий ребенок, Линни… — Фейт медленно покачала головой. — Нет. Чарлз даже водил меня к одной из индианок, к Нани Меера — думаю, она приходится ему теткой или какой-то дальней родственницей. Он объяснил ей ситуацию, и она дала мне… средства. Которые нужно использовать до и после, чтобы не забеременеть. Она повитуха.

Я кивнула, несмотря на то что Фейт не могла меня видеть.

— Но они не сработали, — прошептала она, хотя все и так было понятно.

— Но наверняка Чарлз все равно обрадовался. И, возможно, ребенок… — Я не знала, что сказать дальше.

— Нет никаких «возможно», Линни. Чарлз ничего не знает. Я надеялась, что потеряю ребенка по дороге сюда и мой муж так и останется в неведении.