Продолжение церемонии состоялось в бальном зале официальной резиденции губернатора. Свадебный прием отличался безупречным вкусом. На нашу свадьбу были приглашены все близкие знакомые Уотертоунов, друзья Сомерса и девушки, приплывшие со мной на корабле. Миссис Уотертоун постоянно окружала компания почтенных матрон, которые с мрачными лицами помогали ей с организацией этого непростительно неожиданного события. Большинство из этих дам, видимо питавших надежду женить мистера Сомерса на собственных дочерях или гостьях, разговаривали со мной холодно, почти грубо.

Но несмотря на гнетущую атмосферу, церемония получилась очень красивой. Зал сверкал зеркалами и стеклянными канделябрами, небольшие диванчики, обитые синим сатином, стояли между рядами белых сверкающих колонн. Изысканный белый свадебный торт на подставке окружали подарки — вазы, столовое серебро, часы и всевозможная домашняя утварь, которая должна была помочь молодой паре обустроиться в собственном жилище. Показалось ли кому-нибудь странным, что жених с невестой практически не разговаривали после церемонии бракосочетания?

Пока гости с невозмутимым видом передавали друг другу подносы с деликатесами, мой новоиспеченный муж со своими друзьями скрылся в курительной комнате. Меня окружили девушки, искренне восхищавшиеся моим платьем, разнообразием подарков и моим якобы счастливым видом. Они говорили громкими, веселыми голосами, которые, однако, не могли скрыть истинные чувства, как правило, варьировавшиеся от недоверия к тому факту, что я, та самая странноватая мисс Смолпис, вышла замуж за самого завидного холостяка в Калькутте, до открытой зависти, потому что им самим вряд ли в скором будущем придется планировать собственные свадьбы.

Несмотря на свое заявление, Фейт все-таки пришла, но, видимо, только чтобы избежать сплетен, которые могло вызвать ее отсутствие. Последние две недели она старалась держаться от меня на расстоянии, оставаясь в комнате, пока миссис Уотертоун хлопотала вокруг меня, и ссылаясь на головную боль или усталость, когда я стучала к ней в дверь. На протяжении этого долгого свадебного вечера с лица Фейт не сходила улыбка, которая казалась приклеенной.

Я чувствовала себя так, словно витала где-то высоко над всей этой суматохой, мне казалось, что я вижу себя со стороны: как я улыбаюсь, выслушиваю комплименты, киваю. В конце концов друзья Сомерса привели его обратно ко мне. Его поведение свидетельствовало о внушительном количестве вина и бренди, выпитых им за последние несколько часов. Мой супруг обнял меня рукой за плечи, что считалось довольно неприличным жестом, даже на свадьбе, и запечатлел на моей щеке весьма слюнявый поцелуй.

— Мистер Инграм, — прощебетала я, поскольку окружающие не сводили с нас глаз, — пожалуйста, по-моему, нам уже пора отправляться домой.

Затем я, кокетливо прикрыв рот рукой, склонилась к его уху, так, словно хотела сообщить что-то личное и милое, и прошептала: «Не переигрывай, Сомерс. Я хочу сохранить свою репутацию».

Он рассмеялся, и толпа присоединилась к его смеху, понятия не имея о том, что только что произошло, однако посчитав это трогательным моментом в отношениях двух влюбленных.

Когда мы с Сомерсом прощались с гостями, я поискала взглядом Фейт, но она куда-то исчезла. Я надеялась, что она смягчится и хотя бы пожелает мне удачи, перед тем как я уйду, чтобы начать новую жизнь замужней леди, но ее нигде не было видно.

Прощаясь, миссис Уотертоун обняла меня.

— Мужайтесь, Линни. Молите Господа о спасении сегодня ночью и знайте — я тоже буду молиться, чтобы он помог вам выдержать это испытание.

Я отступила и посмотрела в ее наполненные слезами глаза. Плакала ли она от искреннего сочувствия ко мне или просто от усталости — и облегчения, поскольку больше не несла за меня ответственности?

— Благодарю вас, миссис Уотертоун, — сказала я, — за все ваши хлопоты и за ваши молитвы. Мне они действительно понадобятся.

Затем, так как я многим была ей обязана, я произнесла слова, которые она, несомненно, хотела услышать:

— Вы были для меня как мать, и я никогда не забуду ваше доброе отношение.

Тут она окончательно разрыдалась, прижимая меня к себе и гладя по волосам. Затем тихо произнесла, так, чтобы никто не мог услышать:

— Позвольте мне сказать то, что сказала бы вам ваша мать. Прячьте ваш… ну, вы знаете, ваш… — она незаметно коснулась выреза моего платья, — под ночной сорочкой. Если вы сразу покажете это вашему мужу, он может сильно расстроиться. Подождите некоторое время и подготовьте мистера Инграма, чтобы потрясение оказалось не слишком сильным.

— Я так и сделаю.

Словно я вообще могу чем-либо шокировать Сомерса Инграма. Все равно он никогда не узнает о шраме.

— Спасибо за мудрый совет, миссис Уотертоун.

Затем мы с Сомерсом поднялись в роскошный церемониальный паланкин с шелковыми занавесками и покрытыми серебром шестами и отправились обратно на улицу Алипур, в холостяцкую квартиру Сомерса — остальные молодые джентльмены временно съехали, — где мы должны были жить, пока мой муж не найдет для нас дом.

Я была измучена церемонией и необходимостью целый день изображать из себя взволнованную, застенчивую невесту. Сомерс был очень пьян, хотя пока что держался на ногах. Когда чапраси провел нас в дом, навстречу вышли кансане и невысокая женщина, которые, видимо, нас ждали. Женщина опустилась на колени у моих ног в ритуальном приветствии. Она была одета в простое белое сари с синей окантовкой.

— Это твоя айя, Линни, — сказал Сомерс заплетающимся языком.

Женщина поднялась и встала передо мной, все еще не поднимая головы.

— Я иду спать, — сообщил Сомерс. — Она покажет тебе твою комнату. Полагаю, твои вещи уже доставили.

Он не мог сосредоточить на мне взгляд и пьяно моргал.

Я кивнула. Хотя я и знала, что не интересую его в физическом плане, однако неожиданно почувствовала странную грусть. Сейчас я бы предпочла бессмысленную близость опустошающему одиночеству.

— Тогда спокойной ночи, — сказал мой муж и зашагал нетвердой походкой по коридору. Его кансане следовал за ним, вытянув руки, словно собирался поймать его в случае, если Сомерс упадет.

Мы с айей молча стояли, пока я не вспомнила, что она ждет от меня указаний.

— Пожалуйста, отведи меня в мою комнату.

Она развернулась и мягко затопотала босыми ногами в направлении, противоположном тому, в котором направился Сомерс. Айя открыла дверь в тускло освещенную несколькими свечами спальню и, все еще не говоря ни слова, помогла мне раздеться и надеть ночную сорочку, а затем расчесала мне волосы. После этого она принесла душистой воды, чтобы обмыть мне лицо, руки и ноги. Затем айя разостлала постель и, когда я легла в нее, накрыла меня одеялом и опустила москитную сетку. Если она и считала странным то, что юная невеста проводит свою первую брачную ночь в одиночестве, то ничем себя не выдала.

— Ты говоришь по-английски? — спросила я.

Впервые айя взглянула мне в глаза сквозь частую сетку, и я услышала несмелое: «Да, немного». Ее голос оказался тихим и мелодичным. Из темноты за окном раздался далекий вой шакала и последовавший за ним лай бродячих собак.

— Мэм-саиб желает, чтобы я осталась?

Я моргнула, услышав свой новый титул.

— Да, — сказала я ей, отворачиваясь. Мои глаза обожгли слезы. Я снова задумалась о том, что не давало мне покоя уже две недели: правильный ли я сделала выбор?

— Да, пожалуйста, останься, — повторила я твердым голосом, не поворачиваясь к ней.

Но когда женщина задула свечи, мое бездонное одиночество стало еще глубже. Айя бесшумно устроилась на циновке в углу комнаты.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Малти.

— У твоего имени есть какое-нибудь значение?

Какое-то время она молчала, затем тихо произнесла:

— Это такой маленький цветок. Очень маленький и очень красивый.

— О.

Воцарилась тишина. Затем я заговорила снова:

— Хотя все называют меня Линни, мое настоящее имя — Линнет. Это такая птичка. Тоже маленькая.

— Очень хорошо, мэм-саиб.

И так мы лежали вместе в темноте — маленький индийский цветок и маленькая английская птичка.


Глава двадцать третья


Наша супружеская жизнь началась спокойно. В первый день Сомерс сообщил мне, что я должна устраивать приемы два раза в неделю и принимать все присланные нам приглашения. Пары, приходившие к нам на званые обеды, кажется, страстно желали, чтобы их включили в список приглашенных, — все-таки мистер Сомерс Инграм занимал высокое положение, и теперь, когда он наконец женился и мог устраивать у себя приемы, многие хотели погреться в лучах его славы.

Работа моего мужа мало меня заботила: мы оба совсем не интересовались тем, как каждый из нас проводит время, хотя иногда Сомерс возвращался таким уставшим, что становилось ясно — он несет большую ответственность.

Составлять меню и давать указания повару оказалось несложной и совсем не утомительной задачей. На званых вечерах нам с Сомерсом приходилось изображать идеальную супружескую пару. Мы оба были великолепными актерами. Иногда, улыбаясь ему через акр ослепительно белой шелковой скатерти и сверкающего при свете свечей столового серебра и слушая смех наших гостей, я почти верила, что мы действительно такие, какими стараемся казаться. Сомерс был просто очарователен в обществе, и я чувствовала, как меня окутывают яркие лучи его обаяния. Но когда за последним гостем закрывалась дверь, очарование исчезало и Сомерс уходил в свою спальню, прихватив с собой бутылку. Я возвращалась в свою комнату, вдруг осознав, что у меня затекла шея, а лицо болит от маски, которую я постоянно должна была носить.