— …я не могу выразить это словами.

Теперь его улыбка превратилась в кривую линию, спрятанную под усами.

— Я всегда считал, что хорошо разбираюсь в людях. И теперь, как мне кажется, все встает на свои места. То, что вас стороной обходят мужчины. Ваше категоричное заявление о том, что вас не интересует замужество. Так, словно вы не любите мужчин, мисс Смолпис. Да, думаю, в этом все дело, — сказал мистер Инграм, словно удивившись собственной проницательности. — Вы можете пытаться скрыть этот факт, но теперь он для меня очевиден. И мужчины чувствуют вашу неприязнь. Других причин для сдержанности нет. Вы не лишены определенной привлекательности, и, хотя эталоном классической красоты вас назвать нельзя, вы выглядите ничем не хуже остальных девушек. Давайте говорить начистоту, мисс Смолпис.

Я была уже на полпути к двери.

— С какой это стати вы позволяете себе так грубо и непочтительно разговаривать со мной?

В голове у меня предупреждающе зазвенело. Как жаль, что Фейт не заметила моего исчезновения. Где-то далеко продолжала играть музыка. Панкха лениво раскачивалась над головой, а из темноты за террасой донесся крик павлина и последовавший за ним страстный ответ самки.

Мистер Инграм издал лающий смешок.

— Непочтительно? Кажется, вы уже видели меня в самом непочтительном виде, который только можно себе представить.

В этот момент с потолочной балки свалился геккон, приземлившись как раз на рукав моего бледно-фиолетового шелкового платья. Я охнула от неожиданности, пытаясь смахнуть маленькую ящерицу на пол, но та вцепилась в платье мертвой хваткой. В действие вступил мистер Инграм. Он повел себя как истинный джентльмен, не раздумывая. Сделав несколько шагов, он пересек комнату и взял геккона двумя пальцами. Крошечные коготки запутались в тонкой ткани, и, когда мистер Инграм попытался снять его с меня, геккон потащил за собой широкий рукав, который задрался до самого локтя.

Тут мистер Инграм застыл, все еще сжимая в пальцах хрупкое зеленое тельце. Я взглянула на его лицо, на котором застыло забавное выражение. Другой рукой он отцепил безобидную рептилию, осторожно удерживая ее большим и указательным пальцами.

— Забери это, — произнес мистер Инграм.

Из тени выступил мальчик и взял у него геккона.

Я поправила рукав и увидела, что мистер Инграм все еще продолжает смотреть на мою руку странным, задумчивым взглядом. Затем его загорелая кожа посерела так, словно от нее отхлынула вся кровь. На какое-то мгновение я поверила, что он испугался ящерицы.

— Покажите мне его еще раз, — потребовал мистер Инграм. — Тот знак на внутренней стороне вашей руки.

Тихий предупреждающий звон у меня в голове превратился в тревожный набат. В висках жарко застучало, словно в моих венах вдруг оказалось слишком много крови, потому что мистер Инграм немыслимым образом перекачал мне свою. В то время как его лицо медленно, но верно приобретало цвет нутряного жира, я пылала румянцем. Я продолжала хлопотать над рукавом, поправляя его и приглаживая, словно не слышала его просьбу.

Его глаза цепко осматривали мои волосы, мое лицо, затем без предупреждения он схватил меня за руку и грубо задрал рукав вверх. Мистер Инграм поглядел на гладкую кожу и на родимое пятно в форме рыбки, затем выпустил мою руку и поспешно отступил, словно почувствовал гнилостное дыхание заразной болезни.

Я прикрыла пятно ладонью, с ужасом глядя на него.

— Это всего лишь родимое пятно, мистер Инграм, — сказала я, — в нем нет ничего необычного.

— Оно мне знакомо. Я видел его где-то раньше. — Он говорил тихо, тщательно подбирая слова.

— Вы не могли его видеть, — запинаясь, возразила я.

Но он продолжал смотреть на меня все с тем же странным выражением на лице, и я поняла, что произошло самое худшее. Его слова подтвердили мои опасения.

— Я видел вас раньше, теперь я в этом уверен. Я не помню вашего лица, однако эта рыбка — слишком яркая примета. Я решил не говорить вам об этом, однако я действительно бывал в Ливерпуле, где регулярно встречался с разными мужчинами… и женщинами. Несмотря на то что я довольно смутно помню подробности этих встреч, некоторые вещи все же остаются в памяти, вы согласны?

О Боже, только не это! Такие, как мистер Инграм, редко заглядывали на Парадайз-стрит. Неужели он когда-то был моим клиентом? Но разве я не запомнила бы его среди всех остальных лиц и тел, с которыми мне приходилось иметь дело? Я всегда думала, что у меня хорошая память: она хранила даже такие подробности, о которых я предпочла бы забыть.

Я стояла в ожидании. По улыбке, играющей сейчас на все еще бескровных губах мистера Инграма, было понятно, что он убедился в том, что раскрыл мое прошлое, и теперь использует это, чтобы уничтожить меня. Его улыбка не оставляла сомнений, что все это он проделает с удовольствием. Но почему? Я заверила его, что сохраню его секрет. Я говорила правду: меня абсолютно не интересовали чужие грехи, мне достаточно было и своих.

Я расправила плечи, и мой шрам неожиданно отозвался тянущей болью, словно там снова образовалась свежая рана. Нужно было играть свою роль до конца, отрицая все выдвинутые мистером Инграмом обвинения.

— Что вы хотите этим сказать? Я требую объяснений, сэр! — воскликнула я, стараясь изобразить праведный гнев, однако с ужасом почувствовала, что мой прежний голос уличной девки вот-вот прорвется наружу.

Я сглотнула. Несмотря на то что в состоянии испуга я могла случайно произнести грубую фразу, я уже начала верить, что этот голос — не только интонация, но и резкость произношения — остался в далеком прошлом. Но в тот момент, когда я непроизвольно чуть не заговорила им, я поняла: он, как и Бэк-Фиби-Анн-стрит, и Парадайз-стрит, въелся в меня навечно, как бы я ни старалась держать эту часть своей души под контролем.

— Полагаю, вам лучше присесть, мисс Смолпис. Вы плохо выглядите, очень плохо.

Лицо мистера Инграма постепенно приобретало обычный цвет, а на скулах зажглись два ярких пятна румянца.

— Вот. Позвольте мне вам помочь, — сказал мистер Инграм.

Он взял меня под руку и отвел на несколько шагов назад, пока я не коснулась икрами кресла и не опустилась в него.

Он внимательно смотрел на меня. Затем оглядел комнату. Мальчик-слуга, выбросивший геккона, тихо проскользнул в комнату и снова приступил к работе, но я знала, что мистер Инграм не придавал его присутствию никакого значения.

— Теперь мне понятно, какую тайну видел я на твоем лице, пытался прочесть в твоем сердце. Теперь я точно знаю, что ты… — прошептал мистер Инграм.

Не кто, а что. Шлюха.

Меня раскрыли. Это конец.

Я не упала в обморок. Что-то, возможно отчаяние, придало мне сил, и я смогла развеять туман, сгущающийся у меня в голове, и встать с кресла. Я убежала, спотыкаясь, прочь из этой комнаты, прочь от Сомерса Инграма. Я миновала безлюдный холл и музыкальную комнату, ощутив дыхание горячего, пропахшего духами воздуха, услышав звуки валторн и виолончелей. Я выбежала из дома на широкую подъездную аллею, где меня остановил один из слуг. Я с отчаянием в голосе попросила его отвезти меня домой. На его невозмутимом лице под высоким тюрбаном совсем не отразилось удивления по поводу того, что белая девушка бегает как сумасшедшая, запыхавшись и хватая ртом воздух. Слуга подозвал для меня маленький паланкин и носильщиков.

Я не помню, как объясняла, куда меня надо доставить, и как доехала до дома Уотертоунов. Я разогнала слуг, окруживших меня, как только я переступила порог, и не раздеваясь рухнула на кровать. По прошествии нескольких минут меня начала бить нервная дрожь. Зубы стучали, и я никак не могла согреться, несмотря на довольно теплый вечер. Я натянула на себя одеяло, но это не помогло. В коридоре раздался голос Фейт. Послышался шорох тафты, когда она заглянула в мою комнату, а затем дверь закрылась. Видимо, Фейт решила, что я сплю.

Вскоре после этого мне стало плохо.

Фейт услышала, как меня стошнило в умывальник, и снова вошла в мою комнату. Она приложила прохладную гладкую ладонь к моей щеке.

— Мы все заволновались, когда ты исчезла. Я забеспокоилась и вернулась домой раньше, еще до фуршета. Надеюсь, это не малярия, Линни. Ты принимала хинин?

Я кивнула.

— Это не малярия, — прошептала я. — Наверное, я что-то не то съела.

— Думаешь, это гороховый плов с дичью, который мы ели во время ленча? Он был чересчур жирным. А может, и миндальный пудинг. Тебе что-нибудь принести? — Фейт смотрела на коврик, лежавший у кровати. — Где твоя айя?

— Я отослала ее. Мне хотелось побыть одной. Я просто посплю, и завтра все будет в порядке, я уверена.

Мои зубы снова возобновили свою пляску.

— Что бы ты ни говорила, я все равно собираюсь позвать твою айю. Она поможет тебе переодеться. Ты заболела, и тебе нельзя оставаться одной. Айя сможет разбудить меня, если ночью тебе станет хуже.

Я кивнула, слишком слабая, чтобы спорить, и айя вернулась в мою комнату. Я позволила ей переодеть меня, расчесать мои волосы и обмыть лицо и руки прохладной водой. Но даже звук ее размеренного дыхания в тихой комнате, который стал слышен, когда айя заснула, не мог исцелить мой недуг, вызванный не испорченной пищей, а страхом. Я знала, что мне не удастся заснуть этой ночью и, возможно, меня ждет еще немало бессонных ночей.


Глава двадцать первая


Прошел день, за ним другой. Я не выходила из комнаты, ссылаясь на плохое самочувствие. Миссис Уотертоун настаивала на визите доктора, но я убедила ее, что мое недомогание вызвано всего-навсего месячными неудобствами и со временем пройдет.