Аннет Клоу - Линия судьбы

— Что ты видишь, Зара?.. Она умрет?..

— Нет, — старуха осторожно опустила руку девочки на одеяло и принялась неспешно раскуривать трубку.

— Но тебя что-то расстроило? Я же вижу, — не унимался Радко.

— Родилась она далеко от этих мест и до сегодняшнего дня не знала печали. Но того, что суждено, никому не дано изменить. Родители малышки покинули родные места, не зная того, что их дочери изначально уготована дальняя дорога.

— Но почему тебя это расстроило? Какое тебе дело до ее родных? И разве наша кочевая жизнь так уж плоха?.. Вот что я тебе скажу. Если этой девчушке суждено странствие — пусть останется у нас. Я буду заботиться о ней. И сделаю это наверняка получше ее родичей, не сумевших уберечь свою дочь, — горячо заговорил Радко, с жалостью разглядывая лежащую в забытьи белокурую девочку.

— Если баро не будет возражать, пусть остается, — пожала плечами цыганка.

— Я поговорю с ним! Сейчас же!

Когда топот его коня стих, старый Мишо внимательно взглянул в лицо сестры:

— Что ты увидела на руке у девчонки?

— Кровь.

Мишо недоверчиво покачал головой. Ребенок, которого Радко вытащил из реки, меньше всего напоминал убийцу. Малышка была скорее похожа на мокрый цветок жасмина, и веселое солнце, заглядывающее в кибитку, беспечно играло в ее светлых волосах и дрожащих ресницах.

— Из-за нее прольется кровь? — высказал он предположение, разглядывая наметившуюся у девочки необычную для здешних мест красоту.

— Нет. Тут другое. Всем ее близким суждена ранняя смерть, и сердце малышки не раз омоется горькими слезами. Она потеряет всех, кого полюбит.

Старый цыган с печалью посмотрел на несчастную девочку.

— Тогда ее нельзя оставлять в таборе. Она принесет нам несчастье. Нужно об этом рассказать баро. Пойду к нему. Быть может, Радко еще не успел уговорить его.

— Остановись! — властный голос сестры заставил Мишо вновь опуститься на пестрые подушки. — Судьба любого из нас уже начертана в небесах, и никому не дано что-либо изменить. Тем более это не под силу такой малышке. Я сказала, что девочка потеряет своих близких. Это — ее рок и ее несчастье. Только ее. У этой бедняжки на пути будут встречаться лишь те, кому суждена ранняя смерть… Ты можешь представить, как это страшно, — когда все твои родные уходят туда, откуда нет возврата?.. Лесная тропа сама привела Радко к реке, где тонула малышка, и бурные волны отдали свою добычу моему сыну. Значит, так решили небеса.

Девочка пошевелилась и горько всхлипнула, по-прежнему не открывая глаз. Зара промокнула выступившую испарину на ее лице и шее, а затем вновь повернула к себе маленькую ладошку девочки. Она очень долго рассматривала хитросплетение линий, разглядывая их с разных сторон, потом сравнила с тем, что было начертано на другой руке малышки.

— Пожалуй, не все так плохо… Кровь бурлит на ее ладони, но этот поток можно остановить. Это сумеет сделать тот, кому суждено стать причиной гибели одного ее родича, но спасением для другого.

1862 год, окрестности Лукки.

Пыльная дорога, залитая знойным солнцем, делала резкий поворот, извилистой лентой исчезая в полуденном мареве. Вдоль нее привольно росли развесистые деревья, перемежающиеся довольно густой порослью кустарника. Санчес остановил коня и, сняв свою широкополую шляпу, вытер крупные капли пота. Вокруг стояла сонная тишина, но что-то подсказывало ему, что дальше следует двигаться с предельной осторожностью. Надвинув шляпу пониже на лоб, гарибальдиец поехал было дальше, но какие-то странные звуки, неожиданно донесшиеся сразу с обеих сторон дороги, заставили его насторожиться и вновь натянуть поводья. Скакун нетерпеливо фыркнул, и мужчина успокаивающе потрепал его по холке:

— Спокойно, дружище, — прошептал Санчес, оглядываясь по сторонам.

Внезапно налетевший шквал ветра взметнул столб пыли. Мелкие песчинки засыпали всаднику глаза, и он, не успев отвернуться, мгновенно ослеп. Торопливо протирая глаза и нервно моргая, парень поспешил вытащить из-за пояса пистолет. На душе было очень неспокойно. Но, возможно, это всего лишь сказывается усталость, а шум подняла какая-нибудь глупая птица в густых ветвях?

Но он не ошибся. Щелчок!.. И пуля просвистела у самого уха.

— Предатель!.. — донесся из-за кустов клокочущий от ярости голос.

Еще один щелчок, но теперь Санчесу удалось заметить синюю вспышку слева среди деревьев. Щелчок!..

— Проклятье!

Соскользнув с коня, гарибальдиец поспешил укрыться в кустах по другую сторону дороги. Тут же послышался треск сучьев, и на дорогу выскочил молодой офицер, судя по форме — пьемонтской армии.

— Выходи, трус! — крикнул он. — Я знаю, что ты где-то здесь, подлец!

Корелли осторожно пополз в сторону, но в это время острый камень, прорвав штанину, больно царапнул раненную с неделю назад ногу. Он инстинктивно дернулся, и камень с шумом покатился в овраг.

Щелк! Щелк!

— Прекрати стрелять, идиот! — взвыл Санчес. — Мы ведь союзники! Всех уже…

Но парень словно не слышал его крика и продолжал стрелять, не переставая бросать проклятия:

— Грязный предатель! Ну, сейчас ты у меня получишь!

Корелли вжался в землю, моля Бога о спасении. Какая злая ирония судьбы — неужели ему суждено погибнуть именно теперь, когда отряды Гарибальди распущены и он решил вернуться на родину?

Щелк! Пуля сбила с него шляпу.

Щелк! Следующая угодила в левое бедро, боли не было, но нога мгновенно онемела.

— Проклятый мальчишка, — шепотом выругался Санчес. — Ты сам на это напросился…

Он не собирался убивать офицера и целился ему в ногу, но… Парень вдруг споткнулся и со стоном скатился с крутого склона.

Чертыхаясь, Санчес стянул шейный платок и кое-как перевязал себе рану на бедре, затем, пошатываясь, перешел через дорогу и осторожно взглянул вниз. Его противник неподвижно лежал на спине, и мундир на груди обагрился кровью. Раненая нога нещадно ныла, и все-таки Корелли решил спуститься и посмотреть — может быть, бедняга еще жив. В руке он по-прежнему сжимал пистолет, но эта предосторожность оказалась излишней, поскольку парень уже не мог оказать ему сопротивления. Санчесу не раз доводилось сталкиваться со смертью, и сейчас он ясно почувствовал тошнотворный запах ее приближения.

Гарибальдиец с трудом опустился на колени. К своему великому удивлению он нащупал дрожание пульса. Пусть слабо и с перебоями, но сердце парня билось!

— Эй, приятель, ты меня слышишь? Что же ты натворил! Я ведь не австриец, чтобы в меня стрелять!

Паренек открыл глаза, поднял руку и неожиданно сильно потянул Санчеса за воротник.

— Ты…

— Война окончена! Наши отряды распущены! Ты слышишь?!. Глупец! Какой же ты глупец… — торопливо объяснял ему Санчес.

— Глупец… — слабо прошептал офицер, и рука, только что сжимавшая ворот, беспомощно упала на траву. Быстро белеющие губы что-то прошептали.

Корелли, судорожно сглотнув, склонился к парню. Похоже, пьемонтец о чем-то хотел его попросить.

— Посмотри в кармане… — еле слышно выдавил умирающий. — Там письмо… Возьми его… Не хочу, чтобы он… Отнеси ей…

Санчес молчал. Ему не хотелось связывать себя какими бы то ни было обязательствами. Он хотел отдыха и мечтал поскорее забыть о смерти, и вот теперь это…

— Ради Христа… возьми письмо.

Глаза парня широко раскрылись, и в них была написана такая мука, что Корелли поспешно кивнул:

— Хорошо, я возьму его.

— Умоляю… скажи ей… Пусть не верит ему…

— Господи, что еще?

— Поклянись!

— Эх, что б тебя! Ладно, клянусь сделать все, о чем ты просишь.

Пьемонтец судорожно вздохнул и замер навсегда, не успев передать последнее «прости». Санчес закрыл его глаза, устремленные к небесам, и, ощупав мундир, вытащил смятое письмо. Ого!.. Ну и адрес! Ломбардия… вилла Санта-Виола… Лора Джекилл. Интересно, кто она?.. Его жена? Возлюбленная? Корелли стиснул зубы и с ненавистью подумал о своем обещании. Теперь ему придется найти эту незнакомку, чтобы сообщить, что ее приятеля (жениха или мужа?) больше нет в живых. Вот незадача! Хуже нет, чем говорить с близкими погибших. И как, скажите на милость, объяснить ей — за что он убил этого парня?!

Санчес сунул письмо в карман и, превозмогая боль, полез вверх по склону оврага. Когда он уже почти выбрался, в низине послышались чьи-то голоса. Корелли обернулся и увидел спешащих к нему сразу с двух сторон еще парочку пьемонтцев. Проклятье! Только этого не хватало.

Один из них уже увидел его и завопил:

— Мерзавец! Смотри, Дорини, он убил нашего малыша Шарля!.. Стой, негодяй!

Вслед за этим криком раздались новые выстрелы. Корелли не стал терять времени на объяснение — с этими сумасшедшими, похоже, нет смысла разговаривать. Сцепив зубы, чтобы не закричать от боли в раненой ноге, парень быстро вскарабкался наверх. Верный конь поджидал его, нетерпеливо перебирая копытами.

— Спасибо, дружище! — поблагодарил Санчес своего друга и поспешно вскочил в седло.

Лишь спустя полчаса, убедившись, что его никто не преследует, Корелли позволил жеребцу снизить темп скачки. Пустив коня шагом, он задумался о произошедшем. Почему незнакомец пытался убить его? Они не были знакомы и воевали, разумеется, на одной стороне, с общим врагом — австрийцами.

Правда, совсем недавно произошло вооруженное столкновение с войсками пьемонтского короля. Но Гарибальди запретил своим людям стрелять в бывших союзников — в тех, с кем недавно пришлось сражаться бок о бок, добиваясь освобождения Италии, и в благодарность за это сам был ранен каким-то ничтожеством. Понимая, что план присоединения Рима к Пьемонту (а значит — и ко всей Италии) обречен, Гарибальди распустил свой отряд. Все было окончено, не начавшись.