От станции Агнес решила пойти пешком. До Фредриксбю было два километра, но она при ехала с запасом и теперь хотела подышать свежим воздухом. А то в последнее время она либо едет на метро, на работу – с работы, на работу – с работы, либо, в промежутках между этими поездками, видит единственный пейзаж, нарисованный на стене ресторана. Агнес неторопливо шла по велосипедной дорожке, ведущей к двухэтажным домам, в одном из которых теперь жила Мадде. В это время года вокруг было не слишком красиво, но все же ветви деревьев покачивались на ветру, и это было здорово, все-таки смена обстановки.

У входа в дом горели большие уличные свечи. Агнес позвонила. Дверь открыла Мадде – в джинсах и свитере, как и предполагала Агнес. Обняв младшую сестру, она вручила ей подарок:

– Поздравляю с новосельем! Это ж надо, ты теперь у нас домовладелица!

Агнес ожидала увидеть стоящие там и тут нераспакованные коробки, но, к своему удивлению, не обнаружила следов переезда, а ведь новоселы переехали сюда только две недели назад.

– Мы в первые же выходные расставили все по местам, – объяснила Мадде. – Вещей у нас мало, по крайней мере для целого дома. Идем, я все тебе покажу.

Они вошли в кухню, Мадде на ходу развернула подарок.

– Какая красота! А что это? – спросила она, ставя обе бутылки на кухонный стол.

– Тосканское оливковое масло с трюфелями, а темная жидкость – бальзамический уксус особой выдержки.

– Масло с трюфелями? А что с ним делать?

– Прямо так использовать, например, в салатах. – Агнес хотела было добавить, что это масло великолепно подходит к карпаччо, но передумала: вряд ли Мадде когда-нибудь станет готовить карпаччо.

Они обошли оба этажа. Действительно свободного места тут было гораздо больше, чем мебели. Две маленькие комнаты наверху стояли совсем пустые. Видимо, они предназначены для будущего потомства, решила Агнес, но вслух ничего не сказала. В целом дом ей понравился, вернее, он оказался именно таким, как она предполагала. Светлые обои с неброским рисунком абрикосового или светло-желтого цвета. Ковры на полу – тоже светлых оттенков. На стенах сестра развесила вставленные в рамки постеры, Агнес помнила их еще с тех пор, когда они обе жили с родителями на Сниккарвэген. Вот Мадонна времен «Like a virgin», пухленькая, с растрепанными волосами и бусами на шее. Мадде была ее горячей поклонницей. А вот натюрморт фон Шантца, корзина с брусникой. А репродукцию Магритта сестра купила в Музее современного искусства в этом году, когда приезжала к Агнес в Стокгольм.

На подоконнике в холле второго этажа стояла небольшая скульптура, подсвеченная маленькой лампочкой. Похоже, ее сделали из металлолома. Агнес взяла ее в руки. Трудно сказать, что она изображает – то ли беременная женщина, то ли кенгуру.

– А это чья работа? – спросила она.

– Юнаса.

– Ты серьезно?

– Да. – Было заметно, что Мадде гордится мужем. – Он сварил ее из старых велосипедных цепей.

Агнес рассмотрела фигурку с разных сторон. Красивой ее не назовешь, и все же в этой поделке есть какая-то наивная прелесть.

– Он что, занимается скульптурой?

– Редко. Последний раз, наверно, года два назад. А эту я нашла в шкафу, когда мы готовились к переезду. Юнас хотел выкинуть, но я не дала. Правда, красивая?

Агнес снова взглянула на фигурку. Теперь, когда она знала, что скульптуру сделал Юнас, она воспринимала ее иначе.

– Да, – наконец ответила она. Вещица действительно была красивой. По-своему.

Мадде двинулась дальше, и Агнес последовала за ней.

– Как у вас хорошо, – подытожила она свои впечатления от осмотра дома.

– Спасибо. Нам здесь очень нравится. А вот купим угловой диван в гостиную, будет еще лучше.

– Наверняка.

Агнес села на обитый серой тканью диван, который действительно казался слишком маленьким для такой большой комнаты. Гостей пока было немного. Мадде вернулась на кухню, чтобы помочь Юнасу расставить угощение: вино в картонных коробках, баночное пиво, салат, пироги, сыр и хлеб. Через дверь Агнес видела, как сестра открыла бутылку подаренного масла и стала щедро поливать им салат. Агнес еле удержалась, чтобы не вмешаться. В конце концов, если Мадде хочет залить тосканским маслом с трюфелями салат «Айсберг» и консервированную кукурузу, ради бога…

Гости постепенно подтягивались. Агнес здоровалась с друзьями Мадде и Юнаса. Кое-кто пришел с маленькими детьми. Большинство приглашенных она знала, лишь некоторых приятелей Юнаса видела впервые. Мадде поставила диск Энрике Иглесиаса – а может, это был Рикки Мартин, Агнес всегда их путала. Девушки пили белое вино, парни – пиво, никто не танцевал. «Они как будто играют во взрослых, – подумала Агнес. – В мужа и жену, которые оставили детей с няней и пошли в гости, не забыв букет тюльпанов для хозяйки дома».

Агнес попробовала представить, как она сама выглядит в глазах этих людей. Кто она для них? Шикарная городская дамочка, которой удалось сбежать от тоскливой провинциальной жизни? Не пошла, как все, на завод, не выскочила замуж за друга детства, а уехала в столицу и выбилась в люди? Завидуют они ей? Или, может, жалеют: бедная, засиделась в девках, променяла наш Лэннинге, где все всех знают, на Стокгольм, где никому ни до кого нет дела?

На диван рядом с Агнес плюхнулся незнакомый парень. Он был уже здорово навеселе.

– Привет! Это ты сеструха Мадде?

– Я.

– Которая живет в Стокгольме?

– Да.

– Клево, блин! А дети у тебя есть?

– Нет.

– У меня тоже нет, хотя моя девчонка хочет. Говорит, пора. Она троих хочет.

– А ты?

– Ни одного. Или, не знаю, может, одного, ну двоих. Только не сейчас. – Он замолчал. Агнес хотела что-то сказать, но не находила темы, интересной для них обоих. Она уже решила извиниться и пойти наполнить свой бокал, когда ее собеседник вдруг добавил: – Меня выперли с завода.

– И тебя тоже?

– Да. – Он совсем осоловел и уставился на банку пива, которую держал в руках. – Черт, мне всего-то двадцать шесть, а я уже безработный. Каково это, по-твоему?

Агнес задумалась. Совсем недавно у нее тоже не было работы. Но тут другой случай. Она искала работу, которая бы ей нравилась. А для этого парня, как и для остальных заводских, работы, по всей вероятности, нет вообще.

– Может, тебе куда-нибудь уехать?

– Уехать? В службе занятости тоже так говорят. Но я ведь тут живу. Тут живут все, кого я знаю, моя девушка, родители, друзья. – Он сделал большой глоток.

Агнес стало его жалко. Но жалость исчезла, как только он положил руку ей на бедро. Гораздо выше колена. Она извинилась и отправилась на кухню. Женщины, отделившись от мужчин, обсуждали, как лучше обставить дом. Мужчины, насколько расслышала Агнес, говорили о хоккее. Она налила себе кофе из большого термоса, который Мадде поставила для гостей. Выпив кофе, разыскала сестру и сказала, что уходит, пойдет ночевать к родителям. Мадде немного обиделась, что она уходит так рано, но уговаривать не стала.

– Слушай, то, что я сказала про Тобиаса… – осторожно начала Мадде, пока Агнес одевалась. – Я не хотела тебе ничего говорить, не в моих привычках ябедничать, но раз уж вы все равно расстались, я подумала…

– Все в порядке, Мадде, и хватит об этом. – Агнес застегнула молнию.

– Но мне надо тебе сказать…

– Тогда иди к Юнасу, я говорить о Тобиасе не намерена.

Агнес произнесла это таким резким тоном, что Мадде вздрогнула.

– Ладно, ладно, больше не буду. Спасибо, что пришла! – Мадде обняла сестру.

– Тебе спасибо. – Агнес повернулась к двери, но Мадде ее остановила:

– Да, я хотела сказать…

Агнес сжала зубы: она не желает больше слышать о Тобиасе, неужели Мадде не в силах это понять?

– Масло, которое ты нам привезла… – Мадде хихикнула. – Мне показалось, у него какой-то странный вкус…

– Возможно. В таком случае используй его вместо масла для ванны. Пока.

– Пока.


Мать, конечно, не ложилась, а, как всегда, дожидалась Агнес. Устроившись напротив нее за кухонным столом, Агнес рассказала, как прошло новоселье, ни словом не обмолвившись о том, что чувствовала себя там чужой, зато подробно перечислила, чем Мадде угощала гостей. Затем немного рассказала о своей новой работе, стараясь представить ее в наиболее выигрышном свете. О предложении Калле она решила не говорить – мать, похоже, и так была вполне удовлетворена. Потом обе пошли спать.

Агнес не сразу заснула. Лежала и смотрела на луну за окном. Думала, правильно ли поступила, уехав из Лэннинге. Может, здесь она была бы счастливее? Хотя какая разница, что толку теперь гадать. Она сделала выбор, жизнь сложилась так, как сложилась, и на самом деле по большей части неплохо. Агнес еще немного поразмышляла, глядя на знакомые очертания письменного стола и стула возле окна, на сделанное еще дедом кресло-качалку с лежащей на нем подушкой – подушку Агнес сама вышила в школе на уроках труда. Во всяком случае, друзья и квартира у нее есть, решила Агнес. Пока это все. Над остальным надо работать.

Нет, это никуда не годится. Она так больше не выдержит. «Король пасты» – худшее место из всех, где она когда-либо работала. Возмутительно неудобный график, безобразно низкая зарплата, еда, которую здесь подают, просто отвратительная. Больше половины персонала работает нелегально, на кухне жуткая антисанитария, к тому же Розита, Агнес была в этом уверена, спит с хозяином, а ведь у того есть жена. Да, Агнес разбила бутылку «Шато Петрюс», но неужели за это следует наказывать так сурово?

Стоя за кассой, Агнес смотрела на последних посетителей, выходящих из прокуренного зала. Ей тоже пора отсюда уходить. Действительно пора.

Зайдя в кабинет Микке, она достала листок с номером Калле. Он ответил не сразу. Ожидая, пока он возьмет трубку, Агнес машинально перебирала лежащие на столе бумаги. На одной из них сверху было написано «Сульвалла»[11]. Больше Агнес ничего прочесть не успела, так как в трубке раздался голос Калле, заглушаемый шумом работающей дрели.