Комната сулила тишину и покой, и все же Лили не чувствовала себя в ней в безопасности.

За закрытой дверью солдаты, смеясь, провозглашали здравицы в честь своего командира, но производимый ими шум лишь усугублял безмолвие спальни.

Радолф осушил содержимое своего кубка, почти не заметив, что пьет; его лицо покрывала бледность, под глазами после двух бессонных ночей пролегли глубокие тени. Казалось, он чувствовал себя больным и несчастным.

– Сними платье, и я немедленно велю отправить его обратно, – приказал он.

Лили осторожно прикоснулась к мягкой шелковистой материи. Вряд ли ей когда-нибудь снова доведется надеть подобный наряд. Что бы ни говорил Радолф, он скорее всего будет держать ее в лохмотьях, прикованной цепями к стене спальни.

– Не понимаю, что тебе в нем не нравится, – спокойно заметила она.

Радолф смерил ее тусклым взглядом:

– Давай не будем обсуждать эту тему, просто сними платье, и все.

Лили так и подмывало ослушаться, но она подозревала, что в своем теперешнем настроении Радолф просто сорвет с нее это платье. Зажмурив глаза, чтобы не расплакаться, она распустила завязки на талии и резким движением потянула за платье, давая ему возможность сползти по бедрам вниз. Золотистая материя лужицей распласталась у ее ног, оставив на ней лишь сорочку, столь тонкую, что она едва ощущала ее присутствие. Полыхавшее за ее спиной пламя камина просвечивало тонкую ткань насквозь, и Лили сознавала, что прозрачная сорочка не скрывает ее тела.

Она заметила, что Радолф замер в неподвижности, и, покачнувшись, прикрыла грудь руками. Ей захотелось велеть ему уйти, но в этот миг перед ее глазами возникла обольстительная улыбка Анны...

Как узнать, что Радолф не возвратит платье сам, поинтересовался вкрадчивый внутренний голос. Не успеешь и оглянуться, как он упадет с леди Анной в ее постель, а потом поцелует и приласкает ее...

Лили испытала болезненный укол ревности. «Теперь я его жена, – напомнила она своему раздраженному двойнику. – Зачем мне отправлять его к другой женщине, вместо того чтобы оставить себе?» То, что это в самом деле было в ее власти, даже не вызывало у Лили сомнений: какие бы дурные чувства они ни питали друг к другу, их тела слишком идеально подходили друг другу.

Неотрывно глядя в глаза Радолфа, Лили начала медленно спускать с обнаженного плеча рукав сорочки, и этого оказалось достаточно: тотчас вскочив, он потянулся к ней и зарылся пальцами в ее волосы. Его ладони приподняли ее лицо, и в следующий миг он припал губами к ее губам с грубой жадностью человека, истосковавшегося по поцелуям.

Неужели в этот момент он представлял на ее месте Анну, неожиданно подумала Лили. Нет, вряд ли. Он желал ее, желал с того момента, когда они впервые увидели друг друга.

Лили беззвучно ахнула, когда его руки нетерпеливо заскользили по ее спине и бедрам, заново знакомясь с нежными округлостями, пока не сомкнулись на ее мягких ягодицах. Он притиснул ее к своему телу так, чтобы она ощутила его твердую длину, упиравшуюся в ее живот. Лили обожгла горячая, расплавляющая радость. Радолф хотел обладать ею с таким же неистовством, как и она хотела его.

Грудь Лили набухла и отяжелела, и его руки уже мяли ее сквозь прозрачную ткань. Склонившись над ней, он провел зубами по ее соскам, и Лили тихо вскрикнула, извиваясь всем телом, в то время как ее ладони прильнули к его широким плечам.

Когда Радолф повалил ее на постель, аромат цветов в воздухе смешался с запахом страсти. Он нетерпеливо рванул шнурки на штанах и, путаясь в штанинах, стянул их с могучих ног, а затем резким движением отбросил в сторону.

Руки Лили юркнули под его рубашку, и прохладные пальцы ласково заскользили по его многочисленным боевым шрамам. Этот воин внушал страх многим, но сегодня он принадлежал ей, и только ей.

Лили в восхищении уставилась на него. Никогда ей не надоест любоваться им. Твердый рельеф мышц, могучие плечи, крепкий и плоский живот, над которым гордо реял символ его половой принадлежности, – все это вызвало в ней трепет.

Внезапно Лили почувствовала, что больше не в состоянии себя контролировать. Впрочем, ей и не хотелось останавливаться. Наклонившись, она коснулась его груди губами, искушая и дразня; и тут же вокруг ее головы рассыпался непроницаемой стеной серебристый водопад чудных волос.

Радолф стоически терпел ее ласки, пока ее язык не опустился ниже, заставив его застонать. Оторвав от себя ее голову, он стащил с нее прозрачную сорочку и, бросив ее на пол, с удовлетворенным рыком откинулся назад, чтобы насладиться совершенной наготой Лили. Его лицо пламенело желанием, дыхание стало отрывистым, грудь вздымалась часто и резко.

Подняв глаза, он встретился взглядом с Лили. Ее серая радужка потемнела, веки отяжелели. Тело Лили подрагивало, и по разгоряченной коже ползли мурашки легкого озноба. Как возбужденная кобыла, она готовилась принять своего жеребца, и Радолф улыбнулся.

Медленно, словно желая помучить, он протянул руку к ее губам и провел большим пальцем по нежной кромке, затем коснулся ее груди, осторожно взвешивая в ладонях каждую округлость и нежно пощипывая затвердевшие соски. Потом его руки устремились вниз, повторяя изгибы ее талии, наслаждаясь мягким теплом живота и гладкой поверхностью ног. С каждым прикосновением он заглядывал в ее лицо, в ее глаза, словно хотел что-то прочитать в них.

Лили не могла скрыть своего нетерпения, отчего его улыбка стала еще шире. Она не возражала – для нее он был богом, он был ее Тором.

К тому времени, когда внимание Радолфа сосредоточилось на светлых завитках у основания ее ног, страсть Лили накалилась добела, грозя прорваться языками пожара. Медленным движением он ввел в нее палец, и она невольно вскрикнула. По ее телу прошла волна дрожи, а руки обвились вокруг его шеи.

Обняв бедра Лили большими теплыми ладонями, Радолф приподнял ее, чтобы тут же опустить на вздыбленное оружие своей мужественности. Лили выдохнула его имя, и в следующий момент он погрузился в глубину ее недр, а его тихий томный голос проурчал у ее уха:

– Вы – моя, леди. Моя.

Лили подумала, что большее удовольствие уже недостижимо. Глубоко в ней возникла пульсация, расплавляя кожу, кости, сухожилия. Прильнув к его плечу, она стонала и всхлипывала.

И тут же Радолф последовал за ней.

Когда по прошествии короткого времени их дыхание замедлилось и тела остыли, Радолф повернулся на бок и, притянув Лили к себе, укрыл их обоих шкурами. Сознавая, что должен потушить огонь сделанной из рога лампы, он не имел сил двигаться, испытывая удовлетворенную истому. Но все же в его мозгу маячила мысль, что нужно взять проклятое золотистое платье и отдать одному из солдат с поручением возвратить его прежней хозяйке.

Необузданная ярость, овладевшая Радолфом на свадебном пиру, грозила снова захлестнуть его могучей волной, но он переборол ее. Завтра. Он разберется с этим завтра.

Мало-помалу его тело расслабилось. Теплая и послушная, Лили находилась в его объятиях, и он будет наслаждаться ею столько, сколько сможет, а там... Кто знает, что готовит им будущее?

Словно услышав его мысли, Лили зашевелилась. Она лежала, прижавшись грудью к его груди и закинув длинную, стройную ногу на мускулистую твердь его ноги. Радолф уже подумал, что она спит, но тут ее пальцы пришли в движение и легкими прикосновениями исследовали колючую поросль его подбородка, а затем добрались до старого шрама у его левого глаза.

Лили снова и снова водила пальцем по загрубевшей коже, словно хотела сгладить ее поверхность, а заодно успокоить его, но вместо этого прикосновение ее тела повторно разбудило страсть, которую, как полагал Радолф, он уже утолил. Сам он в этот миг казался себе чудовищем из легенды, взявшим в жены красавицу, но, может, она теперь превратит его в прекрасного принца?

– Теперь ты веришь, что я и вправду твоя? – прошептала Лили, щекоча своим сладким дыханием впадину у основания его шеи. В ее голосе звучало нетерпение, но Радолф не знал, какой ответ она хочет услышать.

И тогда он сказал то, что подсказало ему сердце:

– Да.

Очевидно, это вполне удовлетворило Лили, ибо очень скоро он услышал, что ее дыхание стало ровным и медленным.

Как только она уснула, к Радолфу вернулись воспоминания этого вечера: красивое злое лицо Анны и многословный болван Кентон. Хотя пока ничто не говорило в пользу этого опасения, Радолф боялся, что Лили поверит Кентону. Когда совсем недавно она смотрела на него, то, казалось, видела перед собой совершенно другого человека; это его озадачивало и даже слегка пугало. Что, если в один прекрасный день туман спадет с ее глаз и она увидит настоящего Радолфа, жестокого и неистового, каким рисовали его легенды?

Радолф пошевелился, принимая более удобную позу, и сдвинул ее голову к себе на плечо. Не лучше ли радоваться настоящему моменту и не забивать голову тревогой о будущем? Скоро он снова займется с ней любовью. Он уже чувствовал, как наливается кровью, твердея, предательская плоть при мысли о проникновении в глубины ее сладкого тела.

Но сначала пусть она поспит, а он будет охранять ее сон.

Сон своей жены.

День, казалось, воскресил все преданное забвению в ночной темноте. С первыми лучами солнца Радолф отправил одного из своих людей вернуть платье леди Кентон, но вскоре получил его назад с ее наилучшими пожеланиями. Задыхаясь от гнева, он разодрал драгоценную ткань в клочья и швырнул в огонь на глазах Лили, с побледневшим лицом наблюдавшей за этой сценой.

– Никогда больше ты не наденешь ничего из ее вещей! – кричал он, сверкая глазами, в которых отражалась ярость пламени, жадно пожиравшего ее золотистый свадебный наряд.

Самоуверенность Лили и вера в себя были давно подорваны жестокостью Воргена. Вот и теперь вместо того, чтобы признать, что Радолф сердит на леди Анну и на самого себя, она решила, что сама послужила источником его недовольства. Возможно, Радолф думает, что она недостойна леди Анны, и мечтает вопреки прошедшей ночи держать леди Анну в своих объятиях? Демонстративное сожжение платья вполне могло стать выражением отчаяния и безысходности мужчины, который любит женщину и не может ею обладать.