Хью говорил с напором и злостью; на мгновение он показался ей все тем же мальчиком, которого она когда-то любила и за которого собиралась выйти замуж. Но когда Лили взглянула ему в глаза, то поняла, что все его эмоции были притворством. Хью потерпел поражение; они все потерпели поражение.

Лили медленно подняла голову и огляделась вокруг. Она увидела своих людей; все они смотрели на нее, и в их глазах читался страх. Их надежды и их будущее зависели теперь от нее, от нее одной. Если она сбежит, что станете ними? Лили была всем, что у них осталось, всем, что отделяло их от окончательной погибели. Они не стремились участвовать в войне Воргена, точно так же, как она не стремилась стать его женой. И они не могли поджав хвост бежать за границу, бросив свои дома, свой урожай, свои семьи.

Возможно, в конце концов ей все же удастся добиться для них хоть какого-то мира? Вот только она не сможет сделать этого, прячась в Шотландии.

Лили медленно покачала головой:

– Я не могу поехать с тобой, Хью. Я нужна здесь.

Его лицо скривилось от боли.

– Они убьют меня, если я останусь! – воскликнул Хью. – И тебя тоже!

Бросив на него презрительный взгляд, Лили выпрямилась.

– Значит, так тому и быть.

Тогда она видела его в последний раз. То, что часть людей Хью осталась в Нортумбрии, вызвало поток вопросов, размышлять над которыми у Лили не было времени. Голос Радолфа, прорвавшись сквозь прошлое, вернул ее к реальности, сразу напомнив, где она находится и какому риску подвергается.

Нормандцы по-прежнему недоуменно смотрели на распростертое тело.

– Узнал ли его кто-нибудь из деревни? Кто-нибудь просил его выдать?

Ответом Радолфу было молчание. Наконец один из солдат угрюмо произнес:

– Нет, лорд Радолф. Никто из тех, с кем мы разговаривали, не признался, что видел его прежде.

– Они боятся. – Капитан Жервуа наклонился к Радолфу. – Боятся, что вы их накажете, если выяснится, что они поддерживают мятежников Воргена. Но если они будут поддерживать вас, то их накажут мятежники.

Радолф кивнул.

– Когда вернемся из Реннока, нужно будет позаботиться о нашей репутации. Лорд Генрих любит говорить, что, когда горячие головы остывают, войну выигрывает звонкая монета.

Жервуа мрачно усмехнулся:

– Да, господин. Лорд Генрих часто бывает прав. Радолф искоса посмотрел на своего капитана. Жервуа был сыном нормандского наемника и находился при Радолфе с 1066 года, когда за участие в битве при Гастингсе король Вильгельм даровал своему Мечу огромные поместья в Кревиче.

Кревич служил для Радолфа источником радости, но он создавал большие проблемы. Многие смотрели на любимца короля завистливыми глазами, и Радолф нуждался в преданных людях, которые помогли бы ему сохранить обретенное состояние. Жервуа проявил себя преданным и умелым воином; к тому же в отличие от Генриха он не был особо тщеславен.

Радолф и сам был когда-то таким, как Жервуа. Превосходное владение мечом позволило ему узнать собственную силу и почувствовать себя непобедимым, но теперь это его больше не радовало. В который раз он поймал себя на мыслях о Кревиче. Вероятно, в возрасте тридцати трех лет он уже состарился и устал. Ему хотелось увидеть, как по пшеничному полю гуляет теплый ветер, вдохнуть запахи лета...

И еще ему больше не хотелось жить одному, даже в раю. Он видел на лошади прямо перед собой женщину, чувствовал ее теплое тело, слившееся с его телом, ласкал ее светлые волосы, струящиеся по его плечу, целовал ее обращенное к нему раскрасневшееся лицо, озаренное улыбкой...

– Может, мне стоит остаться в лагере и загнать их в угол? – предложил Жервуа.

Радолф ощутил невольную досаду. Ему пора прекратить все это, выкинуть ее из головы! Он знал примеры, когда люди гибли из-за секундной потери бдительности; и знал, как проигрываются сражения из-за невозможности сосредоточиться. Если Жервуа почувствует, что он чересчур углублен в себя, то начнет задумываться об уходе к другому лорду, который будет понадежнее и не отправит его на верную смерть.

– Нет, – ответил он резко, – пусть этим занимается лорд Генрих. А мы, когда вернемся, разгребем что останется. До Реннока всего два дня пути, так что не стоит мешкать.

Когда маленький отряд отправился в путь, никто не заметил усталого человека в коричневой сутане. Отец Люк, скрываясь в тени деревьев, не спускал взгляда с понурой головы Лили; лишь когда всадники, отъехав на изрядное расстояние, скрылись в клубах поднятой копытами пыли, он повернулся и направился прочь.

Солнце чередовалось с проливными дождями, и Лили не знала, что лучше – сырость промокшего плаща или парящее тепло. Чем дальше лошадь уносила ее от родной земли, тем стремительнее один безумный план сменялся в ее голове другим, не менее безумным планом.

Откуда взялось тело человека Хью? Возможно, он принадлежал к последней горстке повстанцев, которые, потеряв лидера, решили пожертвовать собой в попытке прогнать норманнов с севера? Вряд ли. Подобное объяснение казалось Лили неправдоподобным. Олаф сказал, что повстанцы вели наблюдение за лагерем, и когда норманны их обнаружили, то загнали всех в ловушку.

Может, эти люди высматривали ее?

Лили не заметила, как ее кобыла замедлила шаг, и очнулась только после того, как к ней подъехал один из охранявших ее солдат:

– Леди, вы не должны отставать.

Тронув лошадь, Лили заставила ее двигаться быстрее. В любом случае мятежники не могли знать, что Лили в лагере, если только отец Люк не сказал им. Уж не на это ли он намекал, говоря, что очень скоро она снова будет среди друзей? Может, эти люди пытались освободить ее из нормандского плена, чтобы получить нового предводителя?

Эта идея ее испугала. Она не желала становиться во главе еще одного бессмысленного бунта, который ничего не принесет ее народу, кроме горя. Лили хотела мира, и единственный способ обрести его состоял в переговорах с нормандскими завоевателями.

Что ж, у нее уже есть недурное начало. То, что она переспала с их вождем, разве не идет в зачет? Впрочем, она никогда не пошла бы на это, чтобы завоевать доверие Радолфа! Да и о каком доверии тут можно толковать, когда Лили не сказала ему ни одного слова правды. Если бы она сделала это, он тут же взял бы ее в плен и доставил к королю!

Лили рассеянно посмотрела на дорогу. Если люди Хью пытались вырвать ее из рук норманнов, чтобы поставить во главе своего обескровленного повстанческого отряда в надежде, что в их ряды затем вольются свежие силы, тогда ее побег определенно будет им на руку. И никто, кроме нее, не остановит их.

Лили начала прислушиваться к разговору своих спутников, надеясь услышать что-нибудь полезное. Поначалу солдаты держались скованно, но по мере продолжения путешествия они привыкли к ее присутствию и уже без стеснения обменивались всевозможными замечаниями, обсуждая свои обыденные заботы: как чистить боевое снаряжение и сапоги, насколько годится окружающий рельеф для погони или засады, как тоскуют они по женщинам, которые ждут их дома.

Постепенно Лили поняла, что и капитан Радолфа, Жервуа, также наблюдает за ней; время от времени он справлялся, не хочет ли она пить или есть, не устала ли и не желает ли, чтобы они ехали помедленнее. Лили не знала, действовал ли он по приказу Радолфа или заботился о ее благополучии по каким-то иным причинам. Может, он полагал добиться ее благосклонности и таким образом большего расположения Радолфа; подобные вещи часто происходили, когда она была женой Воргена. Его люди соперничал и друг с другом, борясь за ее внимание, пока не поняли, как мало власти она имеет, чтобы что-либо для них сделать.

Но возможно, это все же было распоряжение Радолфа, ибо несколько раз Жервуа подъезжал к нему и о чем-то с ним разговаривал. Время от времени он отъезжал, углубляясь в окрестности, и по возвращении докладывал командиру об обстановке.

Радолф скакал во главе отряда. Порой он оборачивался и, обводя отряд зорким взглядом, казалось, проверял каждую деталь. Однажды он даже заменил ее охрану, но саму Лили как будто не замечал. Она была для него лишь важной деталью какого-то плана, о которой не следовало забывать.

Возможно, он уже забыл ночь, проведенную ими вместе, и свои слова в то утро. Теплая щедрость его любви в один миг обернулась холодным расчетом. Вероятно, подобно Воргену, Радолф обладал способностью отсекать эмоции, когда того требовала ситуация; его рослая фигура в шлеме, громоздкая от доспехов, представляла собой воплощение холодного, безжалостного воина. Боевая машина. Радолф, Меч Короля.

Это имя ему отлично подходило.

Лили поежилась. Она никак не могла объяснить себе его поведение. Обычно эмоции составляли неотъемлемую часть ее существа, и она не могла включать и выключать их по собственному усмотрению. Как бы она ни старалась принимать решения бесстрастно, у нее это не слишком получалось. Всеми ее поступками повелевало сердце, хотя порой не без участия головы. Но если возникал конфликт между одним и другим, то сердце неизменно одерживало победу.

Если бы женщины правили миром, сказала она себе, то люди не знали бы, что такое кровопролитие. Женщины лучше понимают ценность жизни, ибо именно они дают ее миру, заботятся о ней, лелеют ее. А что может знать Радолф о страданиях других людей? Какие заботы его тревожат?

Лили столь глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как окружающий ландшафт изменился. Скалистые образования и неровный рельеф уступили место покатым холмам и лесам из высоких буков.

Вскоре они спустились по склону в долину, и тут прозвучала команда остановиться.

Лили вскинула голову, чтобы понять, что происходит впереди.

Среди гладких камней струился, поблескивая серебром, узкий ручей. Берег с одной его стороны порос склонившимися над водой деревьями, пестрыми от мхов и лишайников, в то время как другой, открытый, зеленел травой.

Радолф отдавал распоряжения, хотя все и без него знали, кто чем должен заниматься; они это делали постоянно, бороздя Англию вдоль и поперек, пока Меч Короля усмирял англичан, принуждая их покориться нормандскому владычеству.