Феморо, дом Вивиан и Марселя Обиньяков, час спустя

Сегодня Изора собрала волосы в тяжелую косу и постаралась выбрать элегантный наряд: твидовый красно-коричневый костюм с длинной юбкой и приталенным жакетом и бежевую шелковую блузку. Шею прикрывал серый платок. Девушка на секунду остановилась перед двустворчатой дверью с омедненной окантовкой, увидела бронзовый дверной молоток с головой дракона и постучала. Меньше чем через минуту ей открыла горничная.

– Мадемуазель Мийе, – тихо проронила она, – нужно заходить в дом через заднюю дверь, которая ведет прямо в кухню.

– Извините, но Женевьева меня не уведомила.

– Теперь вы знаете, – сказала девушка. Ее рыжие волосы были подстрижены чуть ниже затылка. – Прошу вас, входите, Жермен уже ждет.

– Как вас зовут? – спросила Изора. – Не знаю вашего имени, или, возможно, мне говорили, но я забыла. Если так, извините!

– Надин! Я родом из Вувана, работаю у господ с августа. И, увы, пока еще очень неуклюжа.

– Вуван… Владения феи Мелюзины, – едва слышно произнесла Изора.

– Только не говорите такое Жермен, она очень суеверная. Она и так меня терпеть не может.

Войдя в просторную кухню, новая экономка испытала детскую радость при виде разложенных тут и там продуктов, которые, кажется, играли роль украшений. Посреди длинного лакированного стола стояли три большие миски из глазурованной глины. Каких только овощей в них не было: брюква, морковь, лук-порей, капуста, репчатый лук, свекла… С поперечины между двумя огромными, почерневшими от дыма потолочными балками свисали окорока и колбасы. На красивых полках вдоль стен выстроилась целая батарея медных кастрюль.

– Какая у вас тут красота, мадам Жермен! Когда в четверг утром я приходила с Женевьевой, мне было неудобно смотреть по сторонам. – С этими словами Изора протянула руку кухарке, стоящей возле большой печки с четырьмя конфорками.

– Не нужно никаких «мадам», просто Жермен, – поправила ее внушительных габаритов женщина в белом фартуке. – Хотите чаю или кофе? Женевьева любила чай.

– Нет, ничего не нужно, спасибо. Я уже позавтракала. Вот мое меню на сегодняшний вечер. По поручению мадам часов в одиннадцать я поеду на рынок в Фонтенэ и куплю все необходимое.

Жермен взяла листок, который ей протягивала девушка. Надин с улыбкой наблюдала за ними.

– А тебе что, заняться нечем? – рявкнула кухарка, указывая на дверь. – Нужно вытереть пыль в гостиной, вымыть туалет на первом этаже, выбить ковер из прихожей! Кыш! За работу!

– Уже бегу! – покраснела от смущения миниатюрная горничная.

– Мсье рассчитывает, что я ее вышколю. За девчонкой все время приходится присматривать, – вздыхая, пояснила толстуха.

– Вышколите? – с надрывом переспросила Изора.

– Научу ее работать как следует. В доме золотое правило – держать язык за зубами: ничего не слышать, ничего не видеть и не болтать понапрасну. Хозяин на этот счет очень придирчив.

– Мсье Обиньяк?

– Ну конечно! Кто же еще в доме хозяин, если не наш мсье? Но что-то я разболталась… Сейчас дам вам поднос, а уж расставлять, мадемуазель, будете сами.

– Как это?

– Вот напасть! Выходит, Женевьева ничему вас не научила. Берем чистую салфетку, обязательно белоснежную, и хрустальный стакан для апельсинового сока. Кстати, купите на рынке апельсинов и проследите, чтобы были самые лучшие. Тонкие ломтики ржаного хлеба должны лежать на тарелочке вот такого размера, но цвет тарелки надо менять почаще. Только обязательно, чтобы с золотым ободком, – мадам такие нравятся. От пшеничного хлеба у нее колики, она ест только ржаной. Булочник в Фонтенэ выпекает специально для нас. Вот две чашечки: одна для сливочного масла, другая – для конфитюра. Зимой кладем конфитюр из инжира, летом – малиновый.

Изора только молча кивала, поражаясь требовательности Вивиан Обиньяк, Когда же пришло время поднять расписной деревянный поднос, у нее затряслись руки.

– Не уроните? Не уроните все это на полпути? – закудахтала Жермен.

– Нет, справлюсь. Правда, в чайничке почти литр, и в молочнике тоже. Только бы не перевернулся стакан с соком!

– Ну ничего! Сегодня – ваш первый день, со временем привыкнете. Сейчас открою дверь!

Изоре повезло: как только она оказалась в вестибюле, из шкафа под лестницей выглянула Надин.

– Я провожу вас на второй этаж, мадемуазель. Комната мадам находится примерно посередине коридора. Мсье уже уехал.

Ступени мраморной лестницы покрывал красный ковер, удерживаемый медными рейками. Если бы Изора осмелилась оторвать взгляд от подноса, она полюбовалась бы люстрами, картинами и комнатными растениями, но об этом не могло быть и речи.

Улыбающаяся горничная повернула позолоченную ручку белой двери.

– Остается только толкнуть створку ногой, – прошептала она. – Удачи!

– Спасибо, вы очень добры.

Вивиан встретила экономку с глазами, полными слез. Она лежала на кровати среди разбросанных в беспорядке подушек и смятых розовых шелковых одеял и простыней. Ее красивые ножки были обнажены до середины бедер, а вырез открывал остроконечную грудь, едва прикрытую тончайшей тканью ночной рубашки.

– Доброе утро, мадам! Ваш завтрак! – объявила Изора, борясь с искушением получше рассмотреть некоторые детали ее нижнего белья – еще более красивого, чем у Женевьевы.

– Доброе утро, Изора. У меня болит спина и живот. Помогите мне сесть! Совсем нет аппетита, но приходится себя заставлять – таковы предписания доктора!

Как и полагается расторопной прислуге, Изора исполнила приказ, слегка смущаясь при виде небрежного утреннего наряда хозяйки. «Если муж с утра до вечера видит ее полуголой, неудивительно, что он настаивает на своих правах!» – подумала она. Раньше подобная мысль даже не пришла бы ей в голову, но и тот небольшой опыт, который Изора приобрела в сфере физической любви между мужчиной и женщиной, сделал многое понятным. Некоторые вещи схватываешь быстро…

– Вы не умеете подбирать одежду, – вдруг обратилась к ней Вивиан. – Носить коричневый, бежевый, серый при том, что у вас синие, как ультрамарин, глаза, белая кожа и черные волосы, – неправильно.

– Какие же мне следует выбирать цвета, мадам? – спросила девушка, не подав вида, что уязвлена.

– Можно белый, только не белоснежный, а оттенка сливок. Подойдет вся гамма синего и ткани в цветочек, желательно мелкий. Черный тоже будет к лицу.

– Я последую вашему совету, мадам. Вы хорошо спали после событий вчерашней ночи?

Вивиан сердито воззрилась на нее и резко отставила чашку с чаем, в который уже добавила немного молока, – даже пролила немного жидкости на салфетку.

– Не представляю, о чем вы говорите, Изора! Это бестактно и нескромно с вашей стороны. Боже мой, ну почему Женевьева меня покинула?

Разволновавшись, Изора не нашлась с извинениями. Себя она утешила предположением, что Вивиан Обиньяк – сумасшедшая или же подвержена приступам деменции.

– Где мои лекарства? – воскликнула хозяйка, хватая стакан с апельсиновым соком. – Доктор требует, чтобы каждое утро я принимала две облатки[52]. Бога ради, Изора, помогите мне или я швырну поднос вам в лицо!

– Уж лучше я его уберу, мадам. Тому, кто голодал, больно смотреть, как разбрасывают еду!

Хозяйка опустила голову и, пожав плечами, взяла кусочек хлеба и стала его жевать.

– Держу пари, вы говорили о себе, – нарушила молчание она. – Расскажите о своих несчастьях, мадемуазель, это поможет мне забыть свои проблемы. Я взяла вас на службу из-за тех отметин на смазливой мордашке – вы напомнили мне мученицу. Мне нужно видеть рядом с собой людей с разбитым сердцем, тогда я не чувствую себя такой одинокой!

– Кажется, я вас понимаю, мадам, – отозвалась Изора. – Мне можно присесть, пока вы завтракаете?

– Садитесь на табурет перед туалетным столиком.

Трюмо было великолепно – из лакированного дерева и с тремя зеркалами, снабженными поворотным механизмом из позолоченного металла. Изора окинула взглядом баночки из цветного стекла, серебряные пудреницы, флаконы духов и набор расчесок из резной слоновой кости.

– Муж меня балует, не правда ли? – иронично прокомментировала Вивиан. – У меня есть все, чего только может желать женщина, и даже больше. И все, что от меня требуется, – быть красивой женушкой директора горнорудной компании, которой по рангу полагается принимать гостей, болтать о пустяках, жаловаться на собственных детей, – словом, делать все, что в богатых семьях считается хорошим тоном. Но мне скучно, Изора. Знали бы вы, как мне тоскливо! Марсель предложил мне тысячу развлечений на выбор, но меня ничто не увлекает. Я ненавижу бридж, верховую езду, лошадей, фортепиано, шитье. Он даже презентовал мне холсты и краски, чтобы я могла писать картины акварелью, но я швырнула подарки в огонь. Он ужасно разозлился. Вы сейчас скажете своим низким серьезным голосом: «Тому, кто не имел игрушек, музыкального инструмента и коробки красок, больно это слушать!»

– Нет, мадам, потому что мне позволяли пользоваться упомянутыми предметами в доме графини де Ренье. Что касается лошадей, то я иногда вскарабкивалась на оградку и уже оттуда – на спину лошади. Но каталась я недолго – боялась, отец увидит.

– Ах, вы меня удивляете! Но почему вдруг Клотильде де Ренье вздумалось примерить на себя роль крестной-феи, склонившейся над вашей колыбелью? Мне кажется, тут кроется какая-то тайна. Может быть, ее муж Теофиль изнасиловал вашу мать, и вы – дочь графа?

– Вам нужно писать романы, – улыбнулась Изора. – Вы заблуждаетесь. Если бы я была дочкой графа, да еще рожденной во грехе, графиня не стала бы заботиться обо мне, прививать тягу к знаниям, требовать, чтобы я получила хотя бы минимальное образование. Это, кстати, доставляло немало хлопот моим родителям. Я выросла в постоянном страхе перед госпожой графиней. «Изора, что скажет хозяйка, если ты испачкаешь платье? Нас прогонят с фермы, если ты не получишь сертификат об окончании школы!» и так далее… Я была неким подобием игрушки, но на самом деле графиня ко мне равнодушна. Она ни разу не обеспокоилась тем, что меня обижают, морят голодом и унижают.