Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Изора ответила лукавой и радостной улыбкой. Жюстен был сражен наповал. Он никогда еще не видел, чтобы она так улыбалась.

– Океанский воздух вам явно на пользу, – вздохнул он. – Так мы едем ужинать или миска супа с вермишелью под крышей вашего маленького жилища все же предпочтительнее?

– Я выбираю суп, инспектор, и предлагаю составить мне компанию. В конце концов, вы спасли мне жизнь!

Жюстен Девер с удовольствием смотрел на стоящую перед ним суповую тарелку белого фарфора. Изора подбросила в печь поленце и снова вернулась за стол.

– Последний раз я ел овощной суп с вермишелью в детстве, – сказал он мягко. – Хотя нет, нам давали его в армии, во время войны, но, конечно, не такой вкусный. Нужно взять у вас рецепт, моей матери это будет интересно.

– Я делала все так, как научила Женевьева, – рассудительно пояснила девушка. – Если бы вы не вспомнили в машине о вермишелевом супе, я бы не стала его готовить: мне хватило бы хлеба с маслом и сливовым вареньем. Женевьева оставила две банки.

– Ваша будущая невестка – шикарная дама… Варенье мы можем припасти на десерт. Изора, меня беспокоит один вопрос: позволено ли экономкам Обиньяков, живущим во флигеле, принимать у себя мужчин? Мне бы не хотелось навлечь на вас неприятности.

– Автомобиль мы оставили возле церкви, и никто не знает, что вы здесь. Как бы там ни было, я не получала на этот счет особых указаний.

Ослепленный девичьей красотой, он не сводил с нее глаз, отслеживая каждую перемену в выражении лица. Изора распустила волосы, и они волнами упали на плечи. Белая шерстяная кофточка облегала грудь и стройную талию. Спереди она застегивалась на перламутровые пуговицы, и легко было представить, как он одну за другой их расстегивает…

Сразу по приезде девушка убежала в туалетную комнату переодеться, а он стал растапливать дровяную печку. Ситуация обоим представлялась странной и неприличной. И все же они старались вести себя непринужденно, как старые приятели или кузены, оказавшиеся вдвоем в заброшенной хижине.

– Как продвигается расследование? – спросила она, чуть наклонив головку.

– Это такой обходной маневр? Хотите узнать, как дела у мсье Амброжи?

– Думаю, вы все равно ничего не расскажете. Ну и пусть! Я ужасно разозлилась на себя, когда его арестовали, но на вас – еще больше. Впрочем, если мсье Амброжи не виноват, его отпустят.

– Думаю, он действительно не виноват, и я это докажу. А пока мы можем поговорить о чем-то более приятном? Постоянно быть при исполнении – тяжело даже для полицейского.

Изора встала, ощущая некоторую нервозность. Убрала грязную посуду, вынула из шкафа бутылку белого вина. Он следил за ней глазами, попутно любуясь изгибом бедер под тканью юбки.

– Тома Маро рассказал мне сегодня о своей сестре Анну, – завел он непринужденный разговор, пытаясь отвлечься от одолевавшего его желания. – Вы ездили к ней с мадам Маро и вашим женихом, верно?

– Жером мне больше не жених, иначе я не пригласила бы вас на ужин. Но мне показалось, вы хотели поговорить о чем-то приятном, – ответила Изора с ноткой упрека. – Анна скоро умрет, и мать с братом будут с ней каждый день, до самого конца. А мне хотелось бы забыть обо всем, хотя бы сегодня вечером!

– Простите, я допустил бестактность.

Ничего не ответив, она поставила перед гостем варенье и хлеб и показала на бутылку с вином.

– Вы хотите опьянеть, Изора? Поостерегитесь! Если вы снова сделаете мне скандальное предложение, я ведь, вопреки своим принципам, могу и согласиться!

– Я всего лишь наслаждаюсь свободой, которой раньше не имела, инспектор.

Жюстен поморщился: такое обращение было ему неприятно. Изора, между тем, что-то делала у него за спиной. Чиркнула спичка, и в следующее мгновение электрическая люстра под потолком погасла: девушка зажгла старую керосиновую лампу и поставила ее на буфет. Комната наполнилась мягким, успокаивающим светом.

– Так лучше, – хрипло проговорил он, сглатывая комок в горле. – Вы могли бы зажечь одну-две свечи – было бы еще романтичнее.

– Бабочки обжигают крылья о пламя свечи. В детстве я не могла смотреть на их страдания. Они падали в горячий воск и били крылышками, а я их жалела. Часто добивала, как бы ужасно это ни выглядело, и тогда отец говорил, что я – малахольная.

– Отвратительное слово! Странно слышать грубые речи из ваших уст. Известно ли вам, Изора, что вы – чудесное создание? С некоторых пор я не могу представить себе мир, в котором вас бы не существовало. Когда я навсегда уеду из Феморо, – не знаю, правда, когда именно, – у меня будет одно утешение: знать, что вы здесь, прекрасная, молчаливая и таинственная! Этот печальный шахтерский поселок поначалу показался мне черным и мрачным, но потом явились вы и осветили мир своим присутствием!

Изора в волнении опустила голову. Тома часто делал ей изысканные комплименты, но слова полицейского, прочувствованные и, вне всяких сомнений, искренние, произвели на нее совершенно другое впечатление. Они были сказаны не в утешение, потому что ее кто-то обидел или наказал, а в душевном порыве. Он просто открыл ей свое сердце, обнажил чувства.

– Благодарю вас, мсье, – пробормотала она, превозмогая стеснение.

Изора осмелилась, наконец, поднять глаза. Девер выглядел усталым, но его карие глаза сверкали нежностью. Прядь светло-каштановых волос упала на лоб, отчего он стал выглядеть моложе. Он улыбался.

– Вы мне нравитесь, правда, – призналась девушка.

Жюстену хватило ума не отвечать, воздержаться от привычной иронии. Он позволил девушке себя рассматривать, читая в ее бездонных глазах явный призыв.

– Налейте вина, – прошептала Изора низким мелодичным голосом. – Нужно выпить за мою новую жизнь!

– Вы хотите сказать, за ваше обновление? Это слово подходит лучше. Изора, я с трудом вас узнаю́. Вы кружите мне голову. Чего вы от меня хотите?

– Уроков, мсье Девер.

От растерянности он не нашел, что сказать. Отпивая маленькими глоточками вино из бокала, Изора по-прежнему не сводила с него глаз, задумчивая и безмолвная.

«Я сейчас на побережье, на дюне, – думала она, поднося к губам третий бокал. – Ветер ласкает мои ноги, поднимает юбку… Еще немного – и я побегу вниз, к линии прибоя, и брошусь в океан. Волны уложат меня на мокрый песок, будут перекатывать во все стороны, а я буду голая и отдамся их страсти…»

Жюстен тоже молчал, но себе наливал побольше, чтобы не дать ей шансов опьянеть. Изора решила ему отдаться – теперь он был твердо уверен. От этой мысли бросало то в жар, то в холод, ощущение радовало и пугало одновременно, как если бы речь шла о святотатстве. Природная порядочность нашептывала, что нужно уйти, и как можно скорее.

– Изора, уже поздно, мне пора, – неожиданно заявил он.

– Но мы еще не приступали к десерту…

– Ничего не поделаешь.

Он передернул плечами, встал, взял пальто и надел шляпу.

– Нет! Прошу вас, Жюстен, останьтесь!

Она остановила его у двери, прильнула к груди. Ему ничего не оставалось, кроме как наклониться и поцеловать ее в губы, но так нежно и едва ощутимо, что девушка, не отдавая себе в том отчета, обвила руками его шею. Сладкий и бесконечный, поцелуй пьянил, пробуждая каждую клеточку девичьего тела, заставляя ее трепетать от чистейшей радости. Уже знакомая теплая волна вожделения родилась в самом интимном местечке и поднялась выше, разливаясь внизу живота. Ей захотелось увлечь его на кровать, как она проделала это сегодня с Жеромом, – таким же неловким и нетерпеливым порывом.

– Секунду, мадемуазель, – возразил Жюстен, придерживая ее за талию. – Если я правильно понял, вы хотите взять урок, поэтому я просто обязан вести себя, как полагается хорошему учителю.

– Пожалуйста, не нужно слов! – томным голосом попросила Изора.

– Изора, мое прекрасное дитя, предупреждаю: я сделаю, как вы просите, если вы действительно хотите ускорить события. Но для вас предпочтительнее было бы сохранить приятные воспоминания, чем большинство молодых женщин похвастаться не может.

Он почувствовал, как она напряглась и вот-вот отстранится, и поцеловал ее снова, медля с ласками, всего лишь придерживая ее крепкой рукой. Эксперт в искусстве поцелуя, он был внимателен к малейшей реакции, следил, как снова становится податливым ее тело.

Со своей стороны, она удивлялась тому, какое удовольствие испытывает от чувственного слияния губ – без настойчивого вмешательства языком с его стороны. Это было лучше, чем с Жеромом. Наконец, Жюстен ее отпустил.

– Перейдем к более серьезным вещам, – с улыбкой сказал он. – Профессор Девер сейчас объяснит вам, моя красавица, основные правила. Правило первое: счастливый избранник должен предварительно освежиться в ванной. Гигиеной мы не пренебрегаем ни при каких условиях!

– Но я уже чистая, – смущенно пробормотала девушка.

– Не сомневаюсь. Я говорил о счастливом избраннике.

Подмигнув, он удалился. Изора осталась в растерянности, не зная, чем себя занять в его отсутствие. Сердце колотилось в груди. Она вспомнила темный напряженный член Жерома, и сомнения вернулись… «Женевьеве в первый раз было больно, – подумала она. – Но наверняка не так, как во время родов! Мама говорила, что чуть не умерла, когда рожала Эрнеста. Жюстен производит впечатление человека деликатного, в нем нет грубости…»

Примирившись с необходимостью немного подождать, девушка улеглась на кровать. Такой он ее и застал – расслабленной, с умиротворенным лицом. Не говоря ни слова, он устроился рядом.

– Почему? – спросил он, склонившись к ее уху. – Почему сегодня? И почему я, противный полицейский инспектор, старик, которому недавно исполнилось тридцать два?

– А мне в январе будет девятнадцать! И не называйте себя стариком, это смешно!