Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Чувствуя, как нарастает раздражение, Девер умолк. Поляк в глубокой задумчивости опустил голову.

– Я уже думал, – признался он после паузы. – Ответ пришел не сразу. И вам он точно не понравится. Я говорил о пистолете Букару, нашему бригадиру, да только он уже не сможет дать показаний – упокой Господи его душу!

Полицейский выругался сквозь зубы. Пришло время переменить тактику и обвинить Амброжи в попытке запутать следствие. Однако он в очередной раз взял себя в руки и попытался его вразумить.

– Альфреду Букару, жертве? – переспросил он. – Почему именно ему? Вы не были в его бригаде, то есть он не нес за вас ответственность – вы и сами об этом упоминали во время первого допроса.

– Я хорошо знал Альфреда, и мне довелось поработать под его началом. Потому я спросил у него по секрету, разрешает ли французский закон хранить оружие. Ну и, раз уж зашел разговор, признался, что купил Люгер.

– И как отреагировал Букар?

– Посоветовал держать язык за зубами и пообещал, что никому не скажет. Похлопал меня по плечу. Я уважал Альфреда Букара, инспектор, и я его не убивал. Нужен же какой-то повод? Надо искать того, у кого такой повод был.

– Мотив… Правильный термин в данном случае – «мотив», а не «повод», – сухо поправил полицейский.

Дело запутывалось на глазах, и следователь, невзирая на все усилия, рисковал окончательно в нем увязнуть. Последние показания главного подозреваемого только усложнили ситуацию. «Если убийца – Амброжи, зачем ему сообщать мне модель своего пистолета? Мог бы соврать, зная, что орудие убийства все равно не нашли. Тем не менее я обязан поместить его под стражу и безотлагательно позвонить прокурору… который, кстати, большой друг Марселя Обиньяка». Такая перспектива его совершенно не радовала. Вслух Девер сказал:

– Предположим, Альфред Букар разболтал о вашем пистолете кому-то еще, хотя ничего подобного на допросах в Феморо я не слышал. Даниэль Букар могла бы распустить слухи, если, конечно, она была в курсе – сомневаюсь, что супруг доверял ей такую информацию. С самого начала расследования я пришел к грустному выводу: никто в поселке ничего не знает и ничего странного не заметил. Пресловутая солидарность углекопов, будь она неладна! Мсье Амброжи, вам придется проследовать в тюрьму. Это временная мера; прокурор ознакомится с вашими показаниями и примет решение, оставлять ли вас под стражей. Я же намереваюсь вернуться в Феморо и продолжить расследование. Я поставлю вашего сына в известность.

Поляк совсем повесил голову, по телу пробежала дрожь. Уже ни на что не надеясь, он прошелестел одними губами:

– Прошу, скажите детям, что я не убивал.

– Обязательно скажу, – пообещал Жюстен Девер.

Изора с Жеромом уже довольно долго стояли перед домом семьи Маро. Девушка подняла воротник пальто, руки спрятала в карманы.

– Холодает… Не стоит столько времени торчать на улице, на тебе всего лишь жилетка и шарф, – сказала она слепому юноше. – У меня сердце разрывается при мысли, что ты больше никогда не сможешь полюбоваться природой. За ночь выпало много снега, все вокруг побелело и выглядит великолепно – прямо как на картинах или на иллюстрациях в книге…

– То же самое ты могла бы сказать мне в любое другое время года, Изора. Я уже смирился, что не увижу ни летних цветов, ни рыжих осенних листьев, ни снега, ни твоего лица, которое тоже является своеобразным шедевром, созданным природой.

– Замолчи, я не заслуживаю таких похвал. Я ужасно злюсь на себя за то, что растрепала инспектору о мсье Амброжи, ужасно! Снова стечение обстоятельств… Вечно мне не везет! Готова поспорить, что мадам Обиньяк не захочет меня брать, хотя и надеюсь всей душой, что это все-таки случится!

Юноша вздохнул, на ощупь нашел щеку Изоры и легонько ее погладил.

– Даже если все от тебя отвернутся, я останусь рядом и приму с распростертыми объятиями. Ты стала бы хорошей женой – заботливой и здравомыслящей.

– Почему ты говоришь об этом так печально, Жером?

– Прошу, Изора, давай прекратим притворяться! Я кое-что понял – вчера в Сен-Жиль-сюр-Ви и сегодня, когда Йоланта злилась и осыпала тебя упреками. Я поступил дурно, предложив тебе замужество, – воспользовался твоим отчаянием. Тома женился на другой, а у тебя больше не было сил терпеть издевательства отца. И я воспользовался удобным случаем. Однако теперь, здесь и сейчас, я отказываюсь от всего, что сказал и сделал, – от попытки добиться тебя шантажом, что по сути низко, и от вспышек ревности… Такую женщину, как ты, надо завоевывать – доказывать, что ты ее достоин. Не знаю, кто станет твоим мужем, но не торопись с выбором. Все уладится. Ты получишь место экономки у Обиньяков, и я этому очень рад. Сможешь жить по своему усмотрению в теплом доме, и тиран-отец не посмеет больше тебя обижать.

Жером замолчал и снова тихонько обвел рукой нежный, как у мадонны, овал ее лица.

– Я освобождаю тебя от обязательств – ты больше не моя невеста. Расскажу маме, как только вернусь в дом. Но если согласишься считать меня другом, буду счастлив.

– Ты совершенно прав, Жером, и я хотела поговорить с тобой о том же, – растрогалась Изора. – Наша история с помолвкой – ужасная глупость. Я сама не знаю, чего хочу, но за предложение дружбы – спасибо. Друг мне понадобится. Помнишь, что говорила Йоланта? Она не побоялась озвучить правду перед твоей матерью и своим братом. И она совершенно права: в день их свадьбы я просто умирала от ревности. Однако позже, когда вернулся Арман, стало казаться, что мои чувства к Тома переменились. Может, я действительно люблю его как старшего брата, – так же, как и Армана? Знал бы ты, какая это радость – что он дома! Тем более он теперь относится ко мне, как ко взрослой, и вообще хороший.

– Если я правильно понял из твоего рассказа, Арман с Женевьевой в пятницу уезжают из поселка?

– Да, но я не имею права жаловаться. Он заслуживает немного счастья.

– А я даже не успел с ним поговорить… Помнишь, мы обсуждали, что я мог бы навещать его на ферме, чтобы он не чувствовал себя одиноко?

– Зато теперь мы вместе поедем к нему в гости в Люсон! Жером, я хочу кое в чем признаться. Чем больше времени мы проводим вместе, тем дороже ты мне становишься!

С уст девушки сорвался легкий смех, который удивил ее саму даже больше, чем собеседника.

Услышав чьи-то приближающиеся шаги, Изора насторожилась. Слепой юноша превратился в слух.

– Кто там? – спросил он.

– Мерзкий флик, который не имеет представления о порядочности, – ответила она едва слышно. – Инспектор Девер.

Впрочем, несмотря на язвительный комментарий, который непроизвольно вырвался у Изоры, появление полицейского не вызвало у нее неудовольствия.

Прежде чем постучать в дверь Йоланты Маро, Жюстен Девер кивком поздоровался с Изорой и Жеромом. Колокол поселковой церкви как раз пробил одиннадцать, словно подчеркивая жест полицейского своим хрустальным звоном.

«Мадемуазель Мийе одарила меня убийственным взглядом», – отметил про себя полицейский, который и без того испытывал легкое волнение по поводу того, как примет его дочка Станисласа Амброжи.

Йоланта открыла дверь, и он вошел. Не говоря ни слова, молодая женщина кивнула в сторону кухни – возле печки, которая топилась углем, сидел Пьер.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказал Девер. – Здравствуйте, мадам Маро. Я торопился как мог, но новость, которую я принес, плохая: ваш отец в тюрьме в Фонтенэ-ле-Конте. Хочу уточнить: пока речь идет о предварительном заключении. Я звонил прокурору. Он изучит материалы расследования и решит, освободить нашего главного подозреваемого или оставить под стражей.

– Нашего главного подозреваемого… – эхом отозвалась хозяйка дома. – Отец не сделал ничего плохого! У вас есть хоть какие-то улики, свидетельствующие против него?

– Из принадлежащего ему пистолета, который у него, предположительно, украли, вполне мог быть застрелен Альфред Букар. Люгер калибра девять на девятнадцать. Я говорю «мог быть застрелен», поскольку отдаю себе отчет, что модель ходовая и раздобыть такое оружие очень просто. Кто угодно в поселке мог купить подобный пистолет и воспользоваться им. Я отправил заместителя в Сент-Илер-де-Лож – к торговцу, у которого мсье Амброжи, по его собственным показаниям, приобрел оружие. Он держит в городе что-то вроде скобяной лавки.

– В таком случае нашего бригадира мог убить кто угодно. – Глаза Пьера налились слезами.

– Да, но инспектор хотел сделать приятное Изоре Мийе! Он у барышни в долгу, ведь это она донесла на нашего отца!

Жюстен снял шляпу, на которой поблескивали капли воды, – в теплой комнате снежинки быстро растаяли.

– Мадемуазель Мийе выдала вашего отца непреднамеренно, – пылко заявил полицейский. – Она брякнула о пистолете, будучи в состоянии алкогольного опьянения, не отдавая себе отчета в том, что делает. Я же поступил, как того требовал профессиональный долг. К тому же мсье Амброжи и раньше был у меня под подозрением, я за ним наблюдал.

Йоланта передернула плечами. Девер присмотрелся к ней повнимательнее и пришел к выводу, что она очень красива – белокурые волосы, каскадом струящиеся по плечам, розовые щечки, большие глаза оттенка ясного неба… «Должно быть, Тома Маро обожает жену», – подумал он и тут же упрекнул себя за неуместные в такой момент размышления.

– Ни вы, мадам, ни ты, Пьер, не упомянули о пистолете, когда я вас опрашивал, – продолжал Девер. – По показаниям вашего отца, Гюстав и Тома Маро также обладали информацией. Не следовало ее скрывать.

Пьер вдруг выпрямился и с удивлением посмотрел на полицейского. Жюстен невольно смягчился, глядя на его светлые вихры, голубые глаза и веснушки на щеках. Несмотря на состояние глубокой печали, в котором он находился, мальчишка излучал доброту.