Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Онорина предпочла промолчать. Она интуитивно чувствовала, насколько безразлична Изора собственной матери, и теперь намного лучше понимала Тома, который всегда был готов защищать и оправдывать подругу.

– Эта, как вы изволили выразиться, фантазия может скрасить последние дни моей маленькой сестры, – заметил Жером.

В тот же миг на пороге появился запыхавшийся Гюстав. Он снял каскет, вид у него был взволнованный.

– Женевьева Мишо нашла у себя под дверью письмо в семь вечера, но Изору не видела. Проходя мимо, я приметил свет в окнах Отель-де-Мин. Там поселили полицейских – наверное, до сих пор не спят. Надо пойти к ним. В конце концов, это их работа.

– Я схожу, – вызвался Тома. – Заодно разомнусь немного. В такой холод Изора не могла остаться на улице. В поселке много мест, куда можно свободно войти и укрыться.

– Я пойду с тобой! – заявил Жером.

– Нет, сынок, ты еще в пижаме. Дожидаясь, пока ты оденешься, брат только потеряет время, – пыталась остановить его Онорина.

– Ты так говоришь, потому что я слепой? Я справляюсь, мама, и неплохо! Я оденусь быстро, так что подожди, Тома.

Молодой углекоп не стал спорить. Через десять минут братья уже шли к Отель-де-Мин, который импозантной массой возвышался над жилыми кварталами. Прибыв на место, они столкнулись с новой проблемой: входная дверь была заперта на ключ. В окне, о котором упомянул Гюстав, все еще горел свет, да только располагалось оно на третьем этаже.

– Наверное, инспектор спит с включенным ночником, – предположил Тома. – Если я крикну, то переполошу весь поселок, а он, может, и не проснется!

– Посмотри, нет ли у двери звонка, – выдвинул идею брат. – Мне кажется, я когда-то нажимал на какую-то кнопку. Вспомнил! Звонок мраморный, круглый, справа от двери, а кнопка – белая.

– Надо же, какая у тебя память! Все так и есть. Я звоню, и, если нам повезет, Девер услышит!

Жюстен Девер дремал в кресле, закинув ноги на стул, как вдруг в холле пронзительно затренькал металлический звонок. Звук моментально разнесся по всем этажам. Он вздрогнул и с бьющимся сердцем вскочил на ноги.

– Черт, что еще стряслось?

Первой всплыла мысль о директоре компании. Не дай бог, у Марселя Обиньяка или его очаровательной жены снова неприятности: тот, кто отравил собак, вполне мог предпринять еще одну попытку. Девер быстро открыл окно и увидел на ступеньках крыльца, метрах в трех от уличного фонаря, двух мужчин. «Погоди-ка, уж не братья ли Маро? – прикинул он. – Тот, которого любят, даже обожают, и другой, который любит сам. Готов поспорить, они разыскивают одну юную особу!»

– Инспектор, нам нужно кое-что сообщить, – вполголоса сказал Тома.

– Сейчас спущусь, – отвечал полицейский.

Сам не понимая почему, Девер внутренне ликовал. Без особой спешки спускаясь по ступенькам, он анализировал чувства Изоры к старшему из братьев.

«Спорить не стану, у парня хорошая фигура и располагающая улыбка, но он отнюдь не красавец – берет скорее обаянием. Брат внешне более привлекателен, но, увы, потерял зрение, и никогда не увидит своей супруги, если когда-нибудь женится. Мое мнение – Изора откажется от этого маскарада. Тут все понятно: она соглашается выйти за инвалида, чтобы жить рядом с другим мужчиной. Но за что она его так любит? Почему именно Тома Маро?»

Верный своей привычке скрывать чувства за маской равнодушия, а иногда и иронии, Жюстен Девер предстал перед посетителями с легкой улыбкой на устах.

– Добрый вечер, господа! Чем обязан?

– Изора Мийе пропала! Отец прогнал ее из дома и с тех пор никто ее не видел, – срывающимся голосом известил Жером. – И мать теперь ее ищет.

– Это не по моей части, – отвечал полицейский, которому, несмотря ни на что, хотелось немного позабавиться за чужой счет. – Нужно сообщить в жандармерию. Но вы еще не все знаете, молодые люди: Бастьен Мийе не просто прогнал дочь со двора, он жестоко избил ее и отхлестал кнутом. А беспокоиться вам не следует: опасность девушке уже не грозит; у меня очень удобная кровать!

– Что? – занервничал слепой юноша. – Какое бесстыдство надо иметь, чтобы воспользоваться ситуацией и…

– Продолжайте, не стесняйтесь, – подбодрил его Девер. – … и соблазнить девушку? Вы ошибаетесь. Я – человек порядочный, и даже самое простое высказывание порой можно истолковать двояко. Это правда, что Изора в моей постели, вернее, на диване, но не со мной.

– Вам не следовало бы так шутить, – вступился за брата Тома. – То, что забавляет парижан, нам, «чернолицым», совершенно не кажется смешным, особенно если речь идет о чести юной девушки, дочери наших друзей, которая скоро станет невестой моего брата!

– Прошу меня простить, – тотчас же капитулировал инспектор, который в очередной раз не удержал в узде свой саркастический темперамент. – Мне не следовало представлять дело в таком свете. Что касается мадемуазель Мийе, я нашел ее в дурной компании в проулке, недалеко отсюда. Два молодых поляка, если судить по акценту, приставали к ней. Они были пьяны, и она, я полагаю, тоже выпила. Я счел необходимым привести ее сюда, накормил и уложил на своем диване. Когда она проснется, я собираюсь отвезти ее в пресбитерий.

– Почему? – удивился Тома.

– Это была ее идея. Наверное, Изора не хочет показываться никому на глаза. У ее отца тяжелая рука…

– Какой все-таки негодяй этот Бастьен Мийе! – сердито буркнул Жером. – Изоре ни в коем случае нельзя возвращаться домой. Будет лучше, если вы прямо сейчас ее разбудите: мама примет ее с распростертыми объятиями! Инспектор, я хочу ее видеть, вы меня слышите?

Наблюдая за выражением лица и фигурой речи Жерома, Тома горестно поморщился и сочувственно похлопал брата по плечу.

– Спешить некуда, Жером, теперь с ней уже ничего плохого не случится. Нам остается только вернуться домой, успокоить мадам Мийе и лечь спать.

– Это будет наилучшее решение, полностью с вами согласен, – вставил свое слово полицейский. – Изора Мийе не собирается возвращаться под родительский кров, хотя переодеться в чистое ей бы не помешало.

И снова фраза инспектора показалась братьям Маро двусмысленной. Догадываясь о ходе их мыслей, Девер объяснил не без лукавства:

– Не тревожьтесь, она спит полностью одетая. Я поговорю с ней, когда она как следует отдохнет и протрезвеет. Если мадемуазель Мийе захочет пойти к вашим родителям, вы, молодой человек, скоро с ней увидитесь. Думаю, еще до рассвета.

Обращался он при этом к Жерому.

– Думаю, я должен вас поблагодарить, – отвечал тот. – Спасибо, инспектор.

– Да, спасибо, что позаботились об Изоре, – подхватил Тома. – Мы все очень волновались. Девушка уже практически вошла в нашу семью.

– Если так, не позволяйте ей бродить под своими окнами, одинокой и несчастной, – сказал Девер. – До свидания, господа!

Не дожидаясь ответа, он поднялся на крыльцо и исчез за двустворчатой дверью. Секунду спустя в замке щелкнул ключ.

Изора проснулась с тяжелой головой. Левая щека и нижняя губа немилосердно ныли. Место, в котором она находилась, показалось ей странным – незнакомая комната, погруженная в красноватый полумрак (рядом с диваном горел маленький ночник с красным абажуром).

«Где я?» – недоумевала она, садясь на диване.

Рядом слышалось чье-то размеренное, как у спящего, дыхание. Через мгновение события вчерашнего дня замелькали у нее перед глазами: отцовская ярость, жестокие побои, отчаянное бегство в Феморо и вмешательство полицейского инспектора, когда двое молодых углекопов, поляков по национальности, требовали от нее поцелуев. И это его, Жюстена Девера, она обнаружила сидящим в кресле. Ноги инспектора покоились на табурете, голова свесилась набок.

«Мне лучше уйти!» – подумала она.

В комнате было тепло, приятно пахло горящими в чугунной печке дровами. Испытывая жгучее чувство стыда, Изора встала. Сознание совершенно прояснилось. Она увидела, что ее чулки развешены для просушки на плечиках, которые, в свою очередь, висят на вбитом в стену гвозде, а ботинки набиты газетной бумагой и стоят на полу. Единственным человеком, который мог позаботиться о ее вещах, был инспектор. Краснея, она вспомнила, как натягивала принадлежащие Деверу кальсоны и шерстяные носки.

«Нужно побыстрее переодеться и уйти, чтобы не пришлось с ним разговаривать и благодарить».

И все же, помимо смущения, Изора испытывала и другие, более приятные чувства. Никто и никогда не сушил для нее ни белье, ни обувь – даже кормилица с матерью. Не делал этого и Тома, когда она бегала по поселку после уроков в своих плохоньких дырявых галошах. Стоило ей вспомнить о Тома, как на душе снова стало гадко. Кажется, произошло что-то неприятное… И вдруг она вспомнила, как он, улыбаясь, держит Йоланту на коленях и кормит булкой. Эта сцена ранила Изору своей нежностью и безусловной близостью действующих лиц. Даже если бы она застала их обнимающимися, полуголыми и целующимися в губы, было бы не так больно.

Забота, проявленная инспектором, произвела на Изору сильное впечатление еще и потому, что она отчаянно нуждалась в защите и участии. Теперь она смотрела на него другими глазами, без прежнего предубеждения. Во сне Девер выглядел моложе, лицо не казалось таким насмешливым, каким она привыкла его видеть.

Девушка решила оставить короткую записку. На столе, среди листков бумаги и карандашей, все так же стояла стеклянная банка с паштетом и лежал ломоть хлеба.

На цыпочках, как воровка, Изора проскользнула в туалет. Там почти не было света, однако она умудрилась ополоснуть водой лицо и помыть руки. Все так же, крадучись, она вернулась в комнату, чтобы взять чулки и ботинки. Жюстен открыл глаза и вскочил с кресла, как чертик из коробочки.

– Мадемуазель Мийе, что вы делаете? – громко спросил он.