Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

Изора сняла крышку с банки с паштетом, взяла со стола нож и сделала себе бутерброд.

– Пезай, добрый вандейский пезай! – улыбнулась она.

– Может, было бы уместнее сначала переодеться? – спросил Жюстен. – Вот шерстяные носки и длинные кальсоны на смену вашим чулкам.

– Спасибо, господин инспектор! – Девушка залилась слезами.

– Ну же, успокойтесь! – уговаривал он ее нарочито строгим голосом. – Либо пройдите в туалет и переоденьтесь там, либо я выйду, чтобы дать возможность сделать это в комнате. Здесь вас никто не потревожит.

Видя, что девушка уже расшнуровывает ботинок, Девер счел уместным покинуть помещение. Он заперся в смежной комнате, запретив себе даже думать об Изоре – о ее ногах, бедрах и всех прелестях, которые обнажались в эту самую минуту. Он уставился в потолок и попытался сосредоточиться на расследовании, которое вскоре должно было перейти к другому инспектору, поскольку он, Девер, не добился результата. «В субботу я переверну страницу под названием „Феморо“. Лучше бы сюда и не приезжать, – размышлял он. – Изора Мийе, вы обольстили закоренелого холостяка…»

Она позвала его своим низким, приглушенным голосом. Вернувшись в комнату, Девер испытал облегчение.

– Теперь я в порядке, – сообщила Изора.

Инспектор посмотрел на ее потемневшие от морской воды кожаные ботинки и брошенные на паркет черные чулки. Изора распустила волосы, и они теперь струились по спине – черные и волнистые, хоть и немного спутанные. Длинную, давно вышедшую из моды юбку она подняла до колен – так, что стали видны ее ноги в серых кальсонах и шерстяных носках, достававших до лодыжек. Зрелище умилило его, хоть он и старался этого не показывать.

– Никому, кроме вас, я рассказывать не стану, но отец несколько метров тащил меня за волосы, – призналась Изора. – Было больно, даже очень!

– Я вам сочувствую. Его тоже следовало бы примерно наказать, но – увы! – я не имею таких полномочий. Вы – несовершеннолетняя, а закон не предусматривает наказания для родителей, которые избивают своих детей.

Она с потерянным видом опустила голову, и Девер только теперь заметил змеистую красную отметину на ее левой руке. Стоя у Изоры за спиной, он указал на ранку.

– А это что?

– Это? Он хлестал меня кнутом. Инспектор, хватит уже. Вы не измените мир, во всяком случае – не Бастьена Мийе. Я никогда его больше не увижу, никогда! Он запретил возвращаться на ферму, и я не стану.

Жюстен поставил к столу табурет и сел напротив Изоры.

– Где же, в таком случае, вы намерены жить? – поинтересовался он. – Вам в любом случае придется появиться дома – вы должны забрать свои вещи. Я уезжаю из Феморо в субботу утром: прокурор республики направляет меня расследовать другое преступление – гнусное убийство в Фонтенэ-ле-Конте. Здешние жители соблюдают обет молчания. Мой заместитель придерживается того же мнения: разговорить их не получится. И речи быть не может, чтобы выдать товарища по работе, рассказать, где был и что делал твой сосед! Жена убитого бригадира – и та лжет, отвечая на вопросы, так что помощи мне ждать неоткуда!

– Вы правда уезжаете? – спросила Изора, из последних сил превозмогая сон.

– Правда, – ответил он, – если только не найду новый след. Сказать честно, шахтерская среда и все, что с ней связано, мне не нравится. В это воскресенье я спускался в Пюи-дю-Сантр, но, как выяснилось, зря; и все же я снова задался вопросом, как люди, зачастую совсем юные, могут работать в таких условиях. Даже на поверхности день идет за два: постоянный грохот сортировочного конвейера, в носу – запах угля, стекольный завод тоже добавляет шума… Мой заместитель Антуан Сарден мечтает, как бы поскорее отсюда удрать. Однако я вас утомляю, вы вот-вот уснете. Изора… простите, мадемуазель Мийе, вы можете поспать часок на диване, а потом мне придется отвезти вас домой или куда вы скажете. О том, чтобы оставить вас здесь на ночь, и речи быть не может. Тем более что дома о вас наверняка беспокоятся, особенно ваша матушка.

– Мама? Пока у нее перед глазами любимый сын, она обо мне и не вспомнит!

– Даже слышать не хочу! Вы слишком разумны, чтобы говорить такие вещи, – не поверил полицейский. – Просто сегодня у вас в голове туман, вы пьяны.

– Вот как? И вы этим не воспользуетесь? Те поляки в кафе хотели меня поцеловать. Я могу переспать с вами, инспектор, на девственность мне наплевать, потому что Тома женился на другой, не на мне!

– Замолчите, вы говорите неприличные вещи, Изора. У меня есть принципы, и я не пользуюсь доступностью женщины, когда она пьяна. Раз уж мы об этом заговорили, почему бы вам не преподнести свою невинность Жерому Маро, вашему будущему жениху и мужу, которого вы не любите?

– Нет, он мне нравится. Он добрый, совсем как вы… У меня на самом деле глаза закрываются…

Пожалев ее, Девер помог Изоре подняться и отвел на диван, на котором обычно спал сам.

– Прилягте, а я схожу в ресторан за своим заместителем. Когда вернусь, решим, что с вами делать дальше.

Изора смотрела на него с отсутствующей улыбкой.

– Скажите, господин полицейский, а что вы делали в том проулке? Следили за мной? – с трудом ворочая языком, спросила она.

– Вот уж нет! Я часто бываю там, потому что он выходит как раз к кафе-ресторану «Ла-Рюш». Неподалеку есть фонарный столб, и, спрятавшись за ним, я могу наблюдать за его клиентурой. Поведение одного углекопа кажется мне особенно подозрительным. Я говорю об Амброжи, тесте вашего любимого Тома.

Инспектор тут же упрекнул себя, что так откровенно высказал свое мнение о поляке, но для оплошности была веская причина – расслабленное девичье тело оказалось слишком близко… Впрочем, сожалеть о неосторожном слове ему не пришлось:

– Мсье Амброжи? Это из-за пистолета? – пролепетала еле слышно девушка, вспомнив о том, что услышала от Жерома на пляже.

– Какого пистолета?

– Пистолета, который у него есть. У мсье Амброжи…

Плечи Изоры поникли, и Девер, пораженный неожиданным открытием, поудобнее устроил ее на диване. Она тут же закрыла глаза и провалилась в сон. Губы девушки приоткрылись, и она была так бледна, что инспектор счел нужным потрясти ее за плечо. Изора вздохнула и шевельнулась.

– Ну и новости! – цокнул языком инспектор.

Мысли Девера теперь целиком и полностью были заняты работой, однако это не помешало ему прикрыть Изору шотландским пледом. Он включил маленькую лампу на прикроватном столике, а потолочный светильник погасил. «Может статься, я все-таки закончу чертово расследование! – подумал он. – И скорее, чем ожидал!»

Он бесшумно вышел из комнаты, разрабатывая на ходу план предстоящей битвы. Первым делом – предупредить заместителя, который наверняка его заждался, затем связаться с жандармерией Фонтенэ-ле-Конта. К рассвету они пришлют в Феморо своих людей. «Скандала я не хочу. Амброжи задержим в его доме, еще до того, как он отправится на работу. И поменьше свидетелей! Странно, поляк совсем не похож на убийцу, но если у человека есть мотив…»

Люсьена Мийе, недоумевая, смотрела на часы, висящие на кухонной стене между двумя окнами. Стрелки показывали двадцать минут десятого. Муж закрыл конюшню и поднялся наверх, в спальню, даже не вспомнив об ужине.

«А я хотела поджарить ему большой омлет на сале… Все сегодня идет наперекосяк, и это только начало, – рассуждала хозяйка. – Изора куда-то запропастилась… Хорошо еще, что Бастьен заснул и не услышит, как она придет».

Одиночество ее тяготило, особенно после отвратительной сцены между отцом и сыном. Присев на стул возле очага, Люсьена прислушивалась к малейшему шороху во дворе и ко всему, что происходило в доме. «Скоро наш Арман уедет, а потом Изора выйдет замуж… Нелегко мне придется», – думала она с тяжелым сердцем.

Услышав поскрипывание половиц в комнате сына, Люсьена радостно встрепенулась. В следующее мгновение на лестничной площадке послышались шаги, и по лестнице спустился Арман. Мать поспешно вскочила на ноги и стала ждать, поглядывая то на стол, то на печку, в надежде, что он попросит что-нибудь приготовить.

– Мам, ты одна? – удивился юноша, входя в кухню.

– Одна, мой хороший, – тихо ответила Люсьена. – Наверное, проголодался?

Арман не стал бинтовать лицо, зная, что матери все равно: она успела привыкнуть к его внешности, навещая его по ночам на болотах.

– Слышу, как храпит эта пьяная свинья, но почему Изоры нет дома? Ей пора бы уже вернуться.

– А ведь ты прав, Арман, я тоже беспокоюсь. Может, поезд опоздал? Почтальон рассказывал, что такое случается с поездами: иногда даже с рельсов сходят… Приготовить тебе поужинать?

– Мам, неужели тебя совершенно не волнует, что дочка до сих пор не вернулась домой? По словам Изоры, вечерний поезд приходит в Феморо в половине шестого.

Люсьена помотала головой. Сейчас она думала только о том, что бы приготовить родному сыночку. Рассерженный Арман открыл окно, выглянул во двор и почти сразу же закрыл.

– Может, твоя сестрица решила остаться ночевать у Маро? – предположила мать. – И не надо так волноваться, мой хороший, она сама о себе позаботится. Изора самостоятельно снимала комнату в Ла-Рош-сюр-Йоне, там мы за ней не присматривали.

Арман сел за стол, нервным движением вынул из кармана платок и смахнул каплю слюны с уголка рта.

– Вас сам черт не поймет! Чем она вам так не угодила, бедная Изора? – взбеленился он. – До войны я ко многому относился прохладно и только сейчас осознал в полной мере, как отвратительно вы с ней обходились. Отец ее ненавидит и презирает, а ты… Такое впечатление, что ты ее не любишь, ну или самую малость.

– Ты говоришь глупости, мой мальчик. Девочек воспитывают по-другому, не так, как парней, в этом все дело. Особенно таких, как Изора. Поджарить тебе яиц с ветчиной?

– Налей мне лучше стакан вина, и довольно. Мама, мы никогда не обсуждали эти вещи, но теперь я хочу знать ответ. Там, в госпитале, мы много разговаривали с одной медсестрой. Она старалась быть полезной, помочь мне смириться с уродством. Эти беседы, а еще чтение книг научили меня думать. Теперь я хочу понять, почему отец так обращается с собственной дочерью, почему в детстве он постоянно ее бил.