Изора тихонько вышла за дверь и вполголоса запела припев песенки пахаря, давая понять, что только что пришла. Войдя в коридор, она нос к носу столкнулась с Тома и его новообретенной супругой.

– А вы что здесь делаете? – вполне искренне удивилась она. – Я думала, вы со всеми вместе.

– Я забыл свой аккордеон, а Йоланта переобувалась. Туфли, в которых она была на венчании, оказались ей малы. Это туфли Зильды, а у них с Йолантой разный размер. А ты почему вернулась?

– Взять браслет, подарок Жерома. Я оставила его на полочке в кухне, чтобы не потерять в суматохе, а теперь решила забрать.

Изора обезоруживающе улыбнулась и прошла в кухню. Молодожены, рука в руке, ждали в коридоре. Тома закинул за спину аккордеон. Йоланта машинально поправляла отброшенную на плечи вуаль. Каждый думал о своем.

«Изора, безусловно, красивая, – хмурилась новобрачная. – И образованная. Она могла бы найти в городе мужа на свой вкус. Папа тоже говорит, что она какая-то странная. В Феморо все так думают. Все, кроме Тома».

«Бедняжка Изолина! – сокрушался Тома. – Йоланта права: она не любит моего брата так же сильно, как он ее. Сколько времени понадобилось, чтобы Жером открылся! Если бы она не вернулась, узнав о взрыве в шахте, мы бы до сих пор ни о чем не подозревали!»

Изора надела браслет из плакированного золота и притворилась, будто любуется им. Никто и представить не мог, насколько она равнодушна к украшениям, дамским безделушкам и красивым платьям. С малых лет она не видела ни игрушек, ни других приятных мелочей, которые обычно дарят детям на дни рождения, поэтому ни от кого подарков не ждала и не знала, что от таких простых вещей можно получать удовольствие.

Правда, дома, под кроватью, она прятала жестяную коробочку с сухими цветками, оловянным солдатиком и выцветшей розовой лентой. Все это богатство ей когда-то подарил Тома, однако Изора не считала милые сердцу предметы подарками.

– Идемте, все уже, наверное, за столом! Я проголодалась, – призналась она, вернувшись в коридор. – И Жером меня заждался. Сказал, что без меня не сядет!

И они вместе пошли к ресторану, откуда уже доносились смех, стук тарелок и соблазнительный запах соусов и горячих мясных кушаний.

Жюстен Девер проводил долгим взглядом нелепую троицу – новобрачных и Изору. Он увидел их в окно, куда время от времени поглядывал. Сторонник почти армейской дисциплины, Девер превратил просторную комнату в Отель-де-Мин в рабочий кабинет и одновременно в наблюдательный пункт. Здесь имелись комод с ящиками, пишущая машинка, раскладная кровать, плательный шкаф и четыре стула. По центру большого стола из красного дерева с лакировкой красовался телефонный аппарат, вокруг были разложены бумаги.

По его просьбе в кабинет принесли панель из мягкой древесины, и Девер канцелярскими кнопками прикрепил к ней кое-какие материалы по делу, в том числе полученную в морге фотографию Альфреда Букара и несколько снимков обвалившейся галереи, сделанных во время расчистки и восстановительных работ. Кроме того, на панели фигурировали несколько отдельных списков – углекопов, состоящих на жаловании у компании, кайловщиков, сортировщиц и несовершеннолетних работников.

На стенах, окрашенных в бледно-желтый цвет, в стеклянных рамках висели фотографии с видами поселка и, конечно, самой шахты Пюи-дю-Сантр.

– Ну, Сарден, ваши впечатления о сегодняшнем дне? – спросил Девер, не глядя на стоящего рядом заместителя.

– Никаких, инспектор.

– Что ж, в таком случае вернемся к работе.

Мужчины устроились за столом. Жюстен Девер открыл зеленую картонную папку и с ожесточением воззрился на первую страницу текста.

– Я сразу понял, что с этим делом не все так просто, – заявил он. – Настоящая головоломка, а не дело! Однако я должен найти решение. Как я уже рассказывал, прокурор лично следит за расследованием, поскольку директор горнорудной компании Обиньяк – лицо, влиятельное в регионе, и они дружат. Я побывал в летнем домике Букара и ничего стóящего там не нашел.

– А ваша знаменитая интуиция ничего не подсказывает?

– В данном случае – нет. Одни лишь предположения, и их слишком много. По сути, тоже неплохой метод. Я моделирую в уме различные версии случившегося в расчете, что в мозгах что-то щелкнет, и картинка сложится. И, как я уже говорил, пока склоняюсь к тому, что преступление было продиктовано страстью. Поначалу я думал, что кого-то из углекопов прельстила должность бригадира, но эта версия ничем не подкреплена. Я пришел к такому выводу, когда послушал разговоры простых углекопов. Да, бригадир для них действительно начальник, но он не чурается работы и, если надо, с обушком в руках идет в забой. Таких большинство, таким был и Букар. Предположение, что преступление совершили ради хорошего жалованья, учитывая, что все равно придется работать под землей, не выдерживает критики. Посмотрите на схему, которую я нарисовал. На ней представлено расположение мужчин в обвалившейся галерее. В самой глубине – подросток Пьер Амброжи. Парню четырнадцать, и он не может быть преступником. Следом, на небольшом удалении, шел Тома Маро. За ним – некий Пас-Труй, отец шестерых детей и примерный муж. Ни в чем аморальном не замечен, не алкоголик.

Антуан Сарден, с видом прилежного ученика внимающий словам инспектора, понимающе кивнул.

– А здесь – бригадир Альфред Букар, наша жертва. Он получил пулю в спину, – продолжил Девер. – И пятый персонаж – чуть в стороне, на схеме он нарисован в черном плаще. Это Шов-Сури.

– Смешные у них прозвища – Пас-Труй, Шов-Сури… – не сдержался заместитель.

– Согласен. Во время дознания я столкнулся еще с двумя. Одного называют Фор-ан-Гель, другого – Тап-Дюр[36]. Прозвище обычно отражает либо индивидуальную черту человека, либо любопытную особенность. Кстати сказать, Тап-Дюр, в повседневной жизни – Шарль Мартино, скоро станет бригадиром. Он заменит Букара в артели, в которой трудятся Гюстав и Тома Маро. На место Пас-Труя взяли человека по фамилии Грандье. Сначала обязанности бригадира исполнял Гюстав Маро, но вчера мсье Обиньяк уведомил, что собирается назначить Тап-Дюра, поскольку Маро предпочел остаться простым забойщиком. А этот Тап-Дюр каждый раз, когда я его допрашивал, рассыпался в похвалах в адрес покойника Букара.

Жюстен Девер прищурился и закурил сигариллу.

– Инспектор, вы полагаете, что преступление совершено на почве страсти, – забросил удочку Сарден. – Возможно, у вас имеются догадки, кто та дама, из-за которой все закрутилось?

– В Феморо хватает хорошеньких женщин. Взять, к примеру, Йоланту Амброжи, нашу новобрачную. Правда, на протяжении многих лет красавица полька ничем не запятнала свою безупречную репутацию. Она много работает и очень набожна.

– Но ведь мог же кто-то в нее влюбиться, даже если она и не подогревала страсть. Почему бы не ваш бригадир Букар? Представим, что он чем-то оскорбил прелестную Йоланту, и Тома Маро затаил на него злобу. А потом отомстил.

– Нет. Теоретически Маро не мог выстрелить в спину Букару, который находился позади Пас-Труя.

– А если Букар испугался и хотел убежать?

Жюстен Девер и тут вынужден был разочаровать заместителя:

– Маро – люди честные и порядочные, в поселке их уважают.

– Согласитесь, если бы кто-то изнасиловал его невесту, Тома Маро мог замыслить месть.

– В таком случае он имел бы массу возможностей свести счеты с врагом где угодно, только не в шахте.

– Пожалуй… Он знал, какой это риск – стрелять из огнестрельного оружия в забое. Но взрыв рудничного газа мог скрыть преступление, превратив его в несчастный случай.

– Не думаю. Младший Маро говорит, что видел, как дрогнул огонек в лампе. Скорее всего, взрыв случился бы и без выстрела. И еще, стал бы он подвергать риску собственную жизнь? А знаете, Сарден, вы подали мне идею! Давайте сосредоточимся на образцовой парочке – Тома Маро и его прекрасной польке. Он вернулся с войны живым. Ей, со своей стороны, пришлось покинуть родину и привыкать жить на чужбине без матери, которая умерла еще до переезда семьи во Францию. Сколько я ни расспрашивал «чернолицых», поляков и местных, никто не выказал особого интереса к Йоланте. Хотя, надо признать, если бы передо мной сидел убийца, он бы не признался ни в своей страсти, ни в преступлении.

– В таком случае почему бы не допустить, что какой-нибудь отвергнутый поклонник задумал убить Тома Маро из ревности? – оживился Антуан Сарден. – Много времени не надо: он спускается в забой, стреляет, но попадает в Букара, а затем, пока все вокруг рушится, пытается удрать. Это мог быть и Шов-Сури, несмотря на возраст. И он не ушел далеко. Выходит, убийца тоже мертв. Точка. Закрывайте расследование, инспектор! Хватит торчать в сером, богом забытом поселке!

– Я буду, как вы выразились, торчать здесь сколько потребуется. Ваши выкладки логичны, но Филиппу Мийе было шестьдесят пять, он много пил и хлебнул в жизни горя. Даже сгорая от любви к Йоланте, стал бы он рисковать, чтобы устранить Тома? Бастьен Мийе, племянник погибшего, говорит, что его дядя имел порочный интерес к маленьким девочкам – еще один слух, опровергнутый Онориной Маро и другими женщинами, работавшими в шахте.

– В том, что показания расходятся, нет ничего удивительного! – не спешил уступать Антуан Сарден. – Я читал «Жерминаль», роман Эмиля Золя о жизни шахтеров на севере Франции. Постоянная работа под землей с единственным праздником – воскресным выходом на солнце и свежий воздух – дурно сказывается на нервной системе некоторых людей, обостряет эмоции. Углекопы редко получают образование. Они – натуры примитивные, временами способные на жестокость. И вообще, ничего противоестественного, если старик начинает засматриваться на молоденькую.

Девер был неприятно удивлен, и это ясно дал понять его взгляд, адресованный коллеге.

– Сарден, послушать вас, так славным углекопам место в зверинце! Однако я вас понимаю. Я тоже приехал сюда, ничего не зная ни о местных, ни об их образе жизни, и рассуждал практически так же. Но мое мнение быстро переменилось. Десятилетиями эти люди спускаются под землю, а шахт в здешних краях несколько, и добывают уголь. Сначала его использовали исключительно как топливо при производстве стекла на местном заводе. Теперь часть угля идет на продажу. Работа в забое тяжела, но углекопам хорошо платят и дают комфортабельное жилье. Никто не жаловался на условия труда – ни раньше, ни теперь. Я опросил уйму работников и их жен. Никакие они не дикари! Их дети ходят в поселковую школу, а сами они – вежливые и сердечные люди.