Поцелуи в щечку и дружеские объятия со стороны Тома всегда вызывали в ней массу эмоций. И все же телесная любовь представлялась чем-то скорее мучительным, чем приятным – как голод, который приходится утолять. «Как у них все получилось, у Тома с Йолантой? – недоумевала она, высыпая каштаны на большую сковороду с отверстиями по всему днищу. – И зачем они это делали?»

– Изора! – позвал Жером. – Подуй на угли, чтобы разгорелся огонь!

– Он и так горит! – ответила она с некоторым раздражением.

– Нет, иначе я бы почувствовал и услышал. Ну что, ты довольна праздником?

– О да! Я бы хотела, чтобы он никогда не заканчивался! А скажи, ты всерьез звал меня замуж? Сегодня ты извинился, пошел на попятную, а между тем мы могли бы попробовать.

– Попробовать пожениться? Забавное предложение! Брак – не шутки, Изора. Жених с невестой подписывают бумаги в мэрии, обмениваются клятвами в церкви.

Изора приблизилась к слепому, взяла его руку и легонько сжала.

– Я голову сломала, как убежать от отца, Жером. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. Мечтаю просыпаться без страха, есть досыта, и смеяться, и петь. Здесь, с вами, я как в раю. Но скажу откровенно – мне понадобится время, прежде чем… ну, ты понимаешь? Прежде, чем… мы с тобой, ночью… К этому я еще не готова.

– Если бы вместо меня был Тома, думаю, ты бы не возражала.

– Опять ты начинаешь! Ни с Тома, ни с тобой, ни с кем другим! Кстати, полицейский Жюстен Девер осыпает меня комплиментами и все время странно на меня поглядывает. Ясно, что у него на уме… Только ничего не выйдет. Прикоснется – получит оплеуху!

– И правильно! Несносный паригó[29] ведет себя крайне нагло! – взвился Жером. – Не давай себя в обиду, Изора!

– Я уже сказала ему, что меня зовут замуж, – похвасталась она. – Когда он узнает, что я помолвлена, то оставит меня в покое.

– Конечно, скоро ты будешь помолвлена! Со мной! Между обручением и свадьбой может и год пройти. Я расскажу родителям, а когда мы поженимся, обещаю подождать – я никогда не стану тебя принуждать, буду терпеливым. Одна только возможность прогуливаться с тобой под ручку и представлять как свою супругу, мою прекрасную маленькую женушку – для меня уже подарок небес!

Он поднял руку, которую все еще оплетали пальцы Изоры, чтобы поцеловать эти тонкие теплые пальчики, островато пахнущие дымом.

– Спасибо! – пробормотал он. – Так ты согласна? Могу я объявить о нашей будущей помолвке?

– Да! – выдохнула Изора, как будто прыгнула в таинственную пропасть.

– Ты не пожалеешь! Ой, а что у нас с каштанами? Готовы?

– Нет еще…

Она высвободила руку, чтобы потрясти сковородку. Сердце отрывисто билось в груди. Это было волнующе и пугающе – связать свою жизнь с братом мужчины, которого любишь всем сердцем…

– Справляетесь? – заглянул под навес Станислас Амброжи. – Нужно подбросить дров, мадемуазель, иначе каштаны еще долго не поджарятся!

Станислас был высокий мужчина крепкого сложения, совсем седой, с аккуратно подстриженной бородой. Его голубые глаза встретились с глазами Изоры.

– Идите в комнату, вы вся дрожите! – предложил он и усталым жестом указал на дом.

Молодые люди не стали спорить. Оказавшись в коридоре, они услышали, как кто-то поет чистым, мелодичным голосом.

Это Йоланта, стоя за спиной у Тома, завела печальную песню своей далекой родины – разумеется, на польском. Аудитория слушала, затаив дыхание, а Зильда даже смахивала слезы уголком платочка.

Изора нахмурилась, ощутив укол ревности. Взгляд ее задержался на горке коричневых очистков посреди стола – только бы не смотреть сейчас на соперницу. Онорина суетилась возле печки – ловко взбивала вилкой дюжину яиц.

– Изора, не поможешь? Нужно тоненько нарезать петрушку и щавель, – тихонько попросила она девушку.

– Охотно, мадам Маро.

Гюстав поднял стакан с вином и, широко улыбаясь, предложил гостям последовать его примеру.

– У меня хорошая новость! – объявил он. – Станислас уже знает, поэтому не обидится, что без него. Так вот: директор компании пообещал, что даст Пьеру работу, как только мальчик окончательно поправится. Быть нашему пареньку конюхом! Ему сделают протез, и он сможет ухаживать за лошадьми, которых так любит, – будет их кормить и запрягать в берлины. Пенсию ему тоже назначат, только придется подождать. Мы, «чернолицые», тяжело трудимся в шахте, нашим женам приходится много стирать, но зато и цель есть – дожить до пенсии!

За столом засмеялись. И только Тома горько усмехнулся, вспомнив о друге Пьере, который на всю жизнь остался калекой. Адель и Зильда о чем-то пошептались и перекрестились: Станислас Амброжи мог не сомневаться – о его сыне найдется кому помолиться.

– Йоланта, пожалуйста, приготовь тарелки! – попросила Онорина. – Друзья мои, омлет скоро будет готов. Гюстав, нарежь хлеба! Такое облегчение – знать, что компания справедливо поступила с Пьером. Как бы он, бедный мальчик, зарабатывал на жизнь?

– Если повезет, может получить место и в конторе, – предположил сосед. – Но ведь Пьер любит лошадей! Это послужит ему утешением.

Йоланта стала накрывать на стол. Несмотря на беду, которая постигла брата, она была счастлива: Пьер остался жив, Тома тоже. Свадьба состоится в намеченный день. И ничего, если дитя появится на свет чуть раньше, – ее честь не пострадает.

Разговор возобновился, сопровождаемый привычными застольными шумами. И в этой радостной обстановке Жером решил взять слово. Все замолчали, чтобы его послушать, – у всех и каждого милый юноша с повязкой на глазах вызывал глубокую жалость.

– У меня тоже новость, и очень хорошая! – провозгласил он. – Мы с Изорой решили обручиться. Мне остается только купить ей колечко. День свадьбы мы еще не выбрали. Наверное, наметим ее на следующий год.

Наступила полнейшая тишина – знак всеобщего замешательства, а у членов семьи Маро на лицах читалось огорчение. Онорина с Гюставом обменялись удивленными взглядами. Зильда и Адель нервно теребили крестики на груди.

– Так что, никто нас не поздравит? – занервничал слепой. – Все вдруг замолчали, даже дышать перестали! Тома, старина, у тебя тоже так было, когда ты объявил, что женишься на Йоланте?

– Честно говоря, нет, но дай нам прийти в себя! Жером с Изорой – жених и невеста? Но ведь вы не виделись целый год, если не больше! И потом, «виделись» в вашем случае – очень сильно сказано. Раньше вы то и дело ссорились! Изора, это шутка?

– Вовсе нет, – промямлила она, бледнея от смущения и стыда. – Жером предложил мне стать его женой, и я согласилась.

– Господи, ну и дела! – засуетилась Онорина. – Ай! Мой омлет!

По жарко натопленной комнате поплыл неприятный запах гари. Как опытная хозяйка, Онорина Маро терпеть не могла, когда портилась еда, и оттого расстроилась еще больше.

– Снизу подгорело! – всплеснула она руками. – Придется подождать десерта. Надо же было такое придумать – опозорить меня перед гостями! Зато теперь мне понятно, почему ты пришла помогать, моя девочка. Надеялась подольститься… Не очень красиво с твоей стороны. И потом, есть вещи, которые не объявляют вот так, при всех!

– Что именно тебя смущает, мам? – нахмурился Жером. – Ты горевала, когда я пришел с войны без глаз. Все твердила, что буду век вековать холостым. И вот, когда милая девушка, которую я люблю, соглашается за меня выйти, ты осыпаешь ее упреками!

– Не груби матери, Жером! – громыхнул Гюстав. – Она права: могли бы и предупредить, вместо того чтобы объявлять за общим столом!

Изора едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Она чувствовала себя отвергнутой, всеми презираемой. Глотая слезы, девушка выскочила в коридор, сдернула с вешалки пальто и, даже не надев его, выбежала на улицу.

Жюстен Девер как раз смотрел в окно, когда она промчалась мимо. Они с директором компании ужинали в просторном зале Отель-де-Мин, обустроенном специально для деловых встреч. Полицейский курил сигару, а на покрытом белой скатертью столе, недалеко от них, стояло блюдо с устрицами. «Куда это мадемуазель Мийе так торопится?» – сам собой возник в голове вопрос.

– Инспектор, вернемся к нашему разговору, – обратился к нему Марсель Обиньяк. На нем были костюм-тройка и красный галстук. – Вы должны проинформировать меня, как продвигается расследование.

– Проинформировать вас? Слишком сильно сказано! В принципе я никому не обязан рассказывать, над чем работаю. – Девер неохотно повернулся к человеку, который угощал его ужином. – Прошу простить за прямоту, но вы тоже можете оказаться виновным, мой дорогой господин директор.

– Нет, ну это уже откровенная нелепость! – не то обиделся, не то удивился Обиньяк. – Зачем мне убивать своего работника, и к тому же – бригадира? Я был доволен работой Альфреда Букара и…

– Из ваших слов явствует, что вы намного охотнее убили бы простого углекопа, – пошутил Девер.

– Ничего такого я не говорил!

Марсель Обиньяк был человеком вспыльчивым, и сдерживать эмоции стоило ему большого труда. Вот и сейчас его лицо покраснело от напряжения. Высокий и широкоплечий, он считал себя красавцем, несмотря на приплюснутый нос и массивный подбородок. Зеленые глаза сердито смотрели на полицейского, чья манера переплетать намеки с довольно-таки мрачными шуточками сбивала Обиньяка с толку.

– Вы говорите оскорбительно! – возмутился он.

– В оскорбительном тоне, – поправил собеседника инспектор, снова поворачиваясь к окну. – Да, ваша правда.

Изору как раз догнал какой-то мужчина. В свете уличных фонарей можно было различить его светлые кудрявые волосы – ага, Тома Маро.

– Мсье Обиньяк, неужели вы думаете, что кто-то из ваших замечательных «чернолицых» настолько глуп, что воспользовался огнестрельным оружием в забое? – задал вопрос инспектор. – Кто, кроме новичка, которого никто не предупредил об опасности, мог допустить оплошность, повлекшую за собой столь ужасные последствия? Эксперты, с которыми я консультировался, говорят, что взрыв газа в галерее вполне мог быть спровоцирован выстрелом. Хотя полной уверенности у них нет, ибо известно, что иногда особо твердые угольные пласты специально подрывают динамитом.