Елена Колина - Личное дело Кати К.

Карлсон встрепенулся:

– Если ты не врешь про все это, значит, мы можем курощать этих Интр и Экстр по-разному… Предлагаю курощать плюшками или мухобойкой.

– Ну… да.

Нам, конечно, чаще хочется всех без разбору курощать мухобойкой. Угрожающе сказать: «НЕ сделаешь?! Ах так?! Ну, тогда я тебе покажу!» – и тут же обрисовать неприятные последствия такого поведения.

Но грозить Экстраверту наказанием – неблагодарное занятие. Экстраверт от нас разочарованно отмахнется, ему ведь свойственно не бояться, а мечтать о награде.

Поэтому курощать Экстраверта нужно плюшками и только плюшками! Предлагать ему за хорошее поведение разные подходящие к случаю плюшки, например: «Если ты это сделаешь, я обниму тебя крепко-крепко! Так тебя стисну, что ты посинеешь!»

С Интровертом дело обстоит гораздо сложнее.

Страх наказания служит Интроверту сильнейшим стимулом к действию. Поэтому мы спокойно можем укрощать Интроверта мухобойкой, сообщая ему, что будет, если он НЕ выполнит, НЕ сделает, НЕ справится.

– Если ты НЕ сделаешь, я больше никогда НЕ обниму тебя!..

Но боязнь наказания не всегда действует на Интроверта в желательном направлении.

Необходимо помнить, что мухобойка – очень серьезное оружие в наших руках, а Интроверт – тонко чувствующее существо. Чересчур агрессивное курощение может полностью отвратить его от нас, вызвать озлобление или уход в себя.

– Я тебе покажу, как дерзить! – кричала фрекен Бок.

– Нет-нет, не надо, не показывайте! – взмолился Малыш…

Угроза наказания – очень сильное для Интроверта средство, поэтому прежде, чем красочно живописать ему последствия его поведения, необходимо подумать, не напугаем ли мы Интроверта настолько, что он вообще откажется иметь с нами дело.

Так что же нам предпринять – изо всех сил грозить наказанием? Или, наоборот, нежно поддерживать, не упоминая ни о каких негативных последствиях?

Может быть, мне пригрозить Диме:

– Если ты еще раз придешь с работы так поздно, я… я… даже не знаю, что я с тобой сделаю!..

И тогда он испугается и придет пораньше. Или испугается слишком сильно и вообще не придет, останется ночевать на старом кожаном диване в кабинете с табличкой «Главный врач».

Так что я не знаю, как лучше курощать наших личных Интровертов. Но может быть, в данном случае главное – ЗНАТЬ? Знать, что Интроверту и без нас всегда кажется, что жизнь непременно поставит его в угол. И когда нужно, припугнуть, а когда нужно, поддержать.

Карлсон кинул в меня оберткой из-под конфеты.

– Эй, ты не забыла про меня?

– Если ты будешь мусорить, я больше не дам тебе конфет, – сказала я.

– Ну и не надо, – надулся Карлсон, – и обойдусь, и улечу, и больше не прилечу…

– Нет, не так, – поправилась я. – Я забыла, что ты ориентируешься на поощрение… Если ты не будешь мусорить, я ДАМ тебе еще одну коробку конфет.

– Хорошо, я не мусорю и жду конфет, – сложив руки на животе, кротко сказал Карлсон.

…Этот научный подход мне не слишком выгоден. Я ведь тоже люблю «Рафаэлло»…

Я не знаю, почему именно в этот день я решила отвечать за все… С самого утра я каждую минуту за что-нибудь отвечала. За непринужденную беседу во время завтрака, когда никто не хотел беседовать, а все хотели смотреть за едой мультфильмы (мне пришлось выключить телевизор), за культурную программу выходного дня, за фондю, которое я задумала еще вчера… И все время что-то внутри дергало меня, жгло и не позволяло мне расслабиться, а, наоборот, сводило мои губы в куриную гузку.

– Что-то у тебя лицевые мышцы сильно напряжены, – озабоченно сказал Дима.

Ничего это не лицевые мышцы, а просто я отвечаю за все…

…Фондю – это очень красиво. Фондю – это вам не котлеты…

Но сначала Эрмитаж. Все очень хотели в Эрмитаж. Правда, Дима больше хотел остаться один дома, а Киса и Котик пойти в кино. Но я несу ответственность за то, чтобы Дима, Киса и Котик выросли культурными людьми, поэтому – Эрмитаж.

Сначала нам повезло с погодой, – когда мы вышли из дома, пошел проливной дождь.

– Дождь – это очень хорошо, – преувеличенно радостно уверяла я, когда мы совершенно мокрые плелись по Дворцовой площади, – потому что в Эрмитаже нет дождя.

В Эрмитаже я пыталась взять на себя ответственность за то, чтобы все узнали, как развивалось итальянское искусство, но меня никто не слушал. Киса неслась по залам, как заяц, забегала вперед и возвращалась со словами «Ну, все?! Домой?», Котик надолго замирал у каждой картины и, наконец, окончательно потерялся в зале малых голландцев. Так что мы с Димой были как настоящие влюбленные, совершенно одни в мире прекрасного.

А после Эрмитажа мы вернулись домой, и настала очередь фондю.

Фондю поможет всей семье объединиться вокруг кастрюльки. Кастрюлька будет стоять на спиртовке посреди стола.

Каждый опустит в кастрюльку свою длинную вилочку и, отталкивая длинные вилочки остальных, попытается нащупать в кастрюльке кусочек еды, наколоть его на вилочку и вытащить, не обрызгав всех кипящей жидкостью, а непринужденная беседа тем временем будет течь, как ручеек.

Внутри кастрюльки может быть расплавленный в вине сыр, могут быть кусочки мяса в масле. Но у меня ничего не было, кроме шоколада и булки. Вообще-то кастрюльки фондю у меня тоже не было. Пришлось быстренько сбегать в Пассаж и купить, потому что каждому ясно, что идея фондю очень подходит для нашего семейного обеда.

Я решила, что у нас будет шоколадное фондю. Это совсем просто – нужно взять шоколад, раскрошить его на куски и бросить в кастрюльку. А когда шоколад расплавится, плеснуть туда какой-нибудь алкоголь.

Сначала я долго устанавливала фондю на столе и пыталась зажечь спиртовку. Затем я позвала всех и торжественно погасила свет и зажгла свечи. Дима, Киса и Котик любовались красотой и вежливо просили котлет, но я строго сказала: у нас на обед красивое питательное шоколадное фондю.

Мы ждали, пока расплавится шоколад. Это было немного похоже на поход. Как будто мы все сидим у костра и ждем, пока в подвешенном над костром котелке приготовятся макароны с тушенкой.

А потом!.. Что было потом!..

Потом я жестом фокусника плеснула в кастрюльку полбутылки коньяку.

…Я никогда не думала, что расплавленный шоколад может мгновенно превратиться в маленькие сухие комочки, похожие на комья земли.

И на вкус тоже… В общем, эти комочки нельзя было даже использовать как бывший шоколад, не говоря уж о фондю.

…Дима сказал, что это мне урок. Какой урок, почему урок?..

Я отчего-то заплакала, совершенно необъяснимо. Просто я так хотела, чтобы было красиво, необычно, чтобы спиртовка… Безответственный человек вообще мог бы обойтись котлетами, а я старалась…

Я еще плакала, но уже сквозь слезы пыталась напомнить всем то, что они забыли: Диме про поход к стоматологу, Кисе про сочинение, Котику про палочки. И у всех испортилось настроение. Похоже, никто сегодня не собирался лечить зубы, писать сочинение и рисовать палочки.

Я весь день напоминала, сердилась, настаивала и, наконец устав от ответственности, прилегла на диван в гостиной и оттуда, с дивана, опять напоминала, сердилась и настаивала.

– Ты не хочешь пойти погулять? – простодушно спросил меня Котик, присаживаясь к телевизору. Вместо палочек!

– Да-да, погуляй. И не торопись, – сладким голосом добавил Дима, – проветрись как следует…

…Когда я немного проветрилась, у меня возникло несколько вопросов.

Почему именно я должна отвечать за все?

Но ведь ничего особенного я не требую, только чтобы они, Дима, Киса и Котик, очень быстро делали все так, как я хочу. Чтобы я не тратила время на объяснения. Понятно же, что я лучше знаю, КАК все должно быть. Забочусь о них, делаю шоколадное фондю.

Неужели я из самых лучших побуждений становлюсь задавленным ответственностью невротиком?..

Дима уже был в дверях, когда я вылетела в прихожую и крикнула:

– Ты меня любишь?

– Да-да, конечно, – удивленно ответил он.

– А что такого странного я спросила, чтобы так удивляться? Просто хотелось бы знать…

– Ну… это же само собой разумеется, зачем спрашивать? – недовольно сказал Дима и ушел на работу.

Я сидела у окна и думала: когда Карлсон прилетит, я непременно скажу ему: «Как хорошо, что ты у меня есть, дорогой Карлсон!» Потому что мы так редко говорим приятное нашим любимым людям, а ведь им хочется это услышать хотя бы изредка. А мне, например, хочется слышать приятное ВСЕГДА.

– Как хорошо, что ты у меня есть, дорогой Карлсон! – сказала я, как только он уселся на подоконник.

– Да. Тебе повезло, – довольно кивнул Карлсон. – Пишешь?

– Пишу. Знаешь, кроме Экстравертов и Интровертов люди еще делятся на…

– На Карлсона и всех остальных… – уверенно сказал Карлсон.

– Это само собой. Так вот, люди делятся на…

– На голову и тело, – с готовностью подхватил Карлсон. – У одних красивей голова, у других тело… Мало у кого голова и тело такие одинаково красивые, как у меня.

– Люди делятся на Экстерналов и Интерналов.

– Опять? – возмутился Карлсон. – Почему они все время на кого-нибудь делятся?

Действительно, почему люди все время на кого-нибудь делятся? Наверное, потому что они разные. Но для нас важно не разложить людей по ящичкам, а понять, как их правильно любить.

Так вот, люди различаются по отношению к своим ошибкам и неудачам и делятся на экстерналов и интерналов.

Интернал – очень достойный человек, он сам контролирует свою жизнь и расценивает свои удачи и неудачи как результат собственных усилий. Если с ним происходит какая-то неприятность, он в первую очередь думает, не КТО виноват, а что ЛИЧНО ОН может сделать.