Татьяна Веденская - Личная жизнь женщины-кошки

– Я почти успел, – возразил Юра обиженно. – Мне нужно было еще полицию организовать и врачей.

– Вы выломали дверь, когда я уже распутывал ее веревку, – напомнил Молчанову Игорь.

– Ага, связанными руками ты бы разматывал ей веревку до второго пришествия!

– Шею я уже освободил. Не забывайте, я же врач, знаю, что делаю. Дышать она могла.

– Вот именно, врач, а не Рэмбо. Как только ты стол поднял? – возмутился Юра.

– Да уж поднял как-то!

– Прибил женщину столешницей.

– Цельное дерево! – бросил зачем-то Игорь, и тут я не удержалась, рассмеялась в голос. И Юра, и мой Малдер повернулись ко мне.

– Надо же, сразу два Дон Кихота прибежали спасать прекрасную даму! – подколола их я. Полицейский эксперт, до этого невозмутимо снимавший отпечатки пальцев, не удержался и хмыкнул. Все как-то вдруг расслабились и заулыбались.

– Но чего Вера хотела? Зачем она проникла в ваш холдинг? – спросил Юра. Мы с Игорем переглянулись, следователь полиции подсел и включил диктофон. Тогда Игорь вздохнул и начал рассказывать:

– Вера Турчинова была моей пациенткой, как вы уже поняли. Она действительно всегда любила фисташки. Мы ей их приносили, многие из медперсонала ей сочувствовали. Я лечил ее два года, до меня она лежала в разных больницах несколько лет. У нее было сложное, достаточно редкое сочетание депрессии, невроза и фобии. Вера боялась, что ей не хватит воздуха.

– Задыхалась, даже когда дышала, – пробормотала я, и Игорь кивнул.

– Я думаю, она решила, что, если мы с ней будем вместе, ее болезнь пройдет. Иногда такое самовнушение может помочь на определенных этапах. Видимо, тогда Вера и решила найти меня.

– Но ведь ты бы узнал ее – рано или поздно, – сказала я. Игорь покачал головой и отвернулся, и долго смотрел куда-то в стену, прежде чем ответить.

– Вера Турчинова до того, как заболела, была актрисой.

– Да она и после того, как заболела… – бросил Юра.

– Нет, ты не понимаешь. Она училась в Щукинском училище, была талантливой, красивой, подавала надежды. Такая тонкая эмоциональная чувствительность очень хороша для актрисы, но в ее случае все же было бы лучше, если бы она выбрала другую профессию. Хотя заболевание все равно бы ее настигло, скорее всего. Даже в детстве она боялась ездить в метро – ей казалось, что ее там засыплет.

– Это уже была фобия? – спросил следователь.

– Начальная стадия, – кивнул Игорь. – Много было таких вот звоночков но однажды, уже после учебы, Веру пригласили играть в одном сериале: согласно сценарию, персонаж Веры должен был тонуть. Но ее, почти задохнувшуюся, должен был спасать герой-любовник. Ну и поцелуи, счастье, следующая серия. Однако на площадке с Верой случился тяжелейший приступ: она кричала, что не может дышать. Ее не смогли успокоить, увезли в больницу. С тех пор она и мотается по больницам уже почти десять лет.

– Какой ужас, – пробормотала я.

– У психов часто бывает большой талант, – влез Юра.

– Тогда это не про тебя. Ты обладаешь какой-то цементной психикой. Значит, никакого таланта, – поддела его я.

– Между прочим, твой бывший не так уж и не прав, – заметил Игорь, поставив акцент на слове «бывший». – Мы все видели, до какой степени она способна к перевоплощению. Но Вера никогда не была агрессивной, не была опасной. Она просто ужасно страдала.

– Ну… значит, что-то поменялось! – предположил Юра.

– Может быть, может быть. Она всегда была образцовой пациенткой, за исключением периодов обострения. Знаете, она ко всем умело подбирала ключик. Вера ведь частично рассказала правду. Я часто приходил к ней, сидел у нее, мы разговаривали. Я рассказал ей об Анне.

– Да кто такая Анна? Еще одна пациентка? – переспросил Юра, но я шикнула на него.

– Анна – это просто старая, забытая история из моей молодости. Теперь я понимаю, что Вера копила все, что я ей говорил, создавала своего рода параллельную реальность. Но я видел положительную динамику.

– И в чем же она выражалась? – спросил следователь.

– У Веры были периоды ремиссии и периоды обострения, были множественные попытки суицида. Но за те два года, что я ее лечил, у нее была только одна попытка самоубийства. Я рассказывал тебе, – Игорь повернулся ко мне, и я кивнула.

– Помню. Она пыталась повеситься на спинке кровати, – прошептала я.

– Ничего себе, какой кошмар. Ее спасли? – спросил следователь, а Юрка склонил голову к плечу и фыркнул.

– Нет, не спасли. Нас тут призрак навестил, Фаине синяк поставил.

– Ну да, – кивнул следователь и, кажется, покраснел.

– Юра! – возмутилась я.

– Ладно, ладно! – поднял руки он, а потом снова принялся делать пометки в блокноте. Игорь продолжил:

– Я пробовал тогда новый метод, он, кажется, начал ей помогать. Во всяком случае, рецидивов не было. А потом Вера решила, что у нас с ней взаимная любовь. И что это только вопрос времени, чтобы я тоже это понял. Я отметил это в ее карте, предложил заменить лечащего врача, а Вере сказал об этом так мягко и корректно, как было возможно, а она…

– Попыталась покончить с собой, – закончила за него я.

– Да, – тихо кивнул Игорь. – Пришлось уволиться. Мне предлагали перейти в другую клинику, но я решил – хватит. Буду помогать тем, кто хочет сделать свою жизнь лучше. Тем, кому помочь невозможно – этого мне хватило.

– Да уж, – кивнул следователь. – Но как вы могли не узнать ее? Как вообще она выглядит на самом деле? У вас нет фотографий?

Игорь задумался, а затем поднялся и пошел в комнату. Вернулся он с фотоальбомом в руках – с тем самым, где у него лежали последние фотографии, где имелась и фотография Анны, о которой он не знал.

– Вот как Вера выглядела тогда, – сказал он, протягивая фотографию следователю. – А сейчас не знаю. Она приходила ко мне под видом сотрудницы из отдела продаж и выглядела неузнаваемо. Ну а сегодня в дверном глазке я увидел Фаину. Поэтому и открыл дверь, собственно. Еще удивился, чего это она звонит в дверь, когда у нее есть ключи, но решил, что она их потеряла.

– Это так на меня похоже! – обиженно пробормотала я. Игорь только виновато пожал плечами.

Следователь посмотрел на фотографию и отдал ее обратно Игорю. Я пыталась вспомнить, что это могла быть за фотография, я ведь просмотрела этот альбом совсем недавно, но сейчас я не смогла вспомнить никого, хоть отдаленно напоминающего эту Веру, ее темные, больные глаза. Но вот Игорь протягивает мне снимок, и я вижу ее, но не узнаю. Вера Турчинова стоит там, в больнице, в коридоре, неподалеку от группы врачей в белых халатах. Я не обратила тогда на нее внимания. Невысокая, худая, тоже в белом, но не в халате, а в платье, темные волосы собраны в неаккуратный хвост, черные несчастные глаза, осунувшееся, изможденное лицо. На вид ей на снимке было лет сорок пять, не меньше. Что-то потустороннее читалось в ее взгляде, словно каждый день она видит то, чего не видит никто другой. Мир, полный чудовищ.

– Не узнать! – ахнула я. – Что же с ней будет?!

– А тебя это волнует? – хмыкнул Юрка, но Игорь посмотрел на него, словно молча просил заткнуться. Черствость – фирменный знак качества у журналистов.

– Думаю, теперь ее положат в другую больницу, – грустно сказал Игорь. – Конечно, теперь Вера стала опасной, и ее не смогут оставить в обычной палате. Я знаю, как это происходит в таких случаях. Я работал с пациентами на принудительном лечении. Основная цель этого так называемого лечения – обеспечить безопасность общества. Это совсем другая история.

– Так ее не будут судить?

– Тут Вера была права, – заметил Игорь. – Судить ее не будут, она недееспособна.

– А по виду и не скажешь, – возмутился Юра.

– Вот почему люди сходят с ума?! – спросила я, с ужасом представляя себе ту больницу, в которую отправляют людей, представляющих угрозу для общества.

– А ты считаешь, эта женщина должна и дальше гулять на свободе, что ли? – спросил Юра.

– Я считаю, что мир ужасно несправедливое и грустное место.

– Это точно, – согласился Игорь. Следователь дописал протокол, мы расписались в нем, ответили на несколько дополнительных вопросов от Юры – он, кажется, был просто счастлив, что идея с интервью трансформировалась в репортаж с места событий.

– Но знаешь, Фая, – прошептал Игорь, наклоняясь ко мне, когда мы все уже стояли в коридоре. – Когда в моем мире вдруг появляются женщины с синяками под глазами, все становится совсем не так уж плохо.

– Он что, уже тебя бил? – возмутился Юра, натягивая ветровку. Молчанов встал в свою любимую позу – руки в боки – и посмотрел мне в глаза. – Ты только скажи, и мы это тоже дадим в эфир!

– Хватит с тебя, – бросила я. Мы с Игорем переглянулись и рассмеялись. Потом все ушли, а мы заварили чай и принялись пить его с тортиком, который так кстати нашелся в холодильнике, Игорь купил его, чтобы кормить им Вовку на выходных, но племянник не приезжал. Я вспомнила про Вовку и тут же про маму, Лизу и про Сережу тоже. Я встрепенулась и побежала звонить. Я рассказала урезанную, облегченную версию того, что случилось, ибо вовсе не хотела, чтобы мама снова узнавала о моей судьбе из телевизионных новостей. А, зная моего бывшего, понимала: новость выйдет «жареной».

Я думала, что никогда не приду в себя после этого кошмара, что со мной произойдет нечто похожее на то, что свело с ума в свое время Веру Турчинову, несчастную пациентку моего Апреля. Я думала, что воспоминания не отпустят меня, станут трансформироваться во что-то, получая власть надо мной, и мне будет страшно ходить по улицам, приходить на работу, смотреть в глаза незнакомым людям, говорить о том, что случилось. Я боялась, что стану просыпаться по ночам в промокшей от пота ночной сорочке, со слезами на глазах, а кошмары будут преследовать меня, и что мне тоже будет казаться, будто воздуха стало слишком мало.